История Нины Б. - Йоханнес Зиммель

Таким образом, двойника пока еще нет. Я не знаю, господин комиссар криминальной полиции Кельман, знакомо ли вам это ощущение, когда идея целиком овладевает человеком, поселяется у него в крови и в мозгу, мне неизвестно, ощущали ли вы нечто подобное…

В тумане, по дороге из Козвига до Берлинского окружного кольца, Юлиус Мария Бруммер дал повод для возникновения этой идеи. В тумане, спустя несколько недель, на дороге между Штутгартом и Ульмом, она оформилась в моей голове. Отцом этой идеи был он сам, отныне жертва — Юлиус Мария Бруммер.

2

Вы знаете, господин комиссар, что создать своего собственного двойника довольно трудно, но не невозможно. Это вопрос способности реально мыслить. А это необходимо, если ты хочешь создать нереальный, ужасный фантом. Надо все четко и разумно продумать, если ты хочешь быть убедительным. Надо просчитать возможности сопротивления человека по отношению к неведомым, метафизическим феноменам. А для этого надо действовать математически точно, все просчитав. Каждый отдельный этап этого эксперимента должен быть досконально выверен и соответственно подготовлен. Никогда не должна пасть тень сомнения в реальности якобы нереального, якобы необъяснимого. Способность другого человека мыслить можно нарушить лишь при условии, что ты сам способен мыслить правильно. Трудно создавать двойника для самого себя, господин комиссар криминальной полиции, но это отнюдь не невозможно…

После того как в ту туманную ночь я решил убить Бруммера, не предоставив судам ни малейшей возможности привлечь меня к ответственности, я без всякого колебания приступил к делу.

На пути осуществления этого идеального убийства было три момента.

Во-первых, я должен был продолжать жить как прежде, чтобы ни в коем случае не привлекать к себе внимания, то есть делать вид, что я бесконечно предан Бруммеру.

Во-вторых, я должен был в присутствии Нины — а в этом-то и заключалась самая большая сложность — убедительно играть роль человека, смирившегося с судьбой. При этом, естественно, мне следовало опасаться, что она начнет меня за это презирать, но иной возможности у меня просто не было. Я должен был осуществить все, что задумал.

Если этот второй момент был самым сложным, то третий, собственно говоря, был наилегчайшим: ввести в жизнь выдуманного двойника.

3

Чтобы вам было понятно, господин комиссар криминальной полиции, с помощью какой простой системы я начал действовать, сначала расскажу об эпизоде, произошедшем на заправочной станции. Полагаю, что вы будете в состоянии уже на этом примере понять подоплеку моего замысла: рациональная подготовка иррационального ужаса…

История с бензоколонкой началась в среду, после того как мы вернулись в Мюнхен. Я точно помню, что это была среда, так как во второй половине дня в среду я не работал, а мне как раз нужна была свободная вторая половина дня, чтобы провернуть эту историю с бензоколонкой.

Я покинул свою комнату за несколько минут до 16.00. Все три машины Бруммера стояли в гараже, а по средам во второй половине дня ворота гаража с никогда не запирали на тот случай, если Нине Бруммер самой захочется выехать в город. Ключи зажигания находились на своих местах в машинах, а необходимые документы лежали, как всегда, в углублении передней панели.

После моего возвращения я ни разу не видел Нину. В тот момент, направляясь в сторону виллы, я поднял глаза и посмотрел на второй этаж. У меня появилось ощущение, что штору одного из окон, которая только что была отодвинута в сторону, кто-то внезапно задернул. Но, возможно, я ошибся. В тот октябрьский день стояла прохладная погода, небо было серым, листья на деревьях уже успели окраситься в коричневые, красные, красно-желтые и черные цвета, а внизу у озера кричали несколько птиц. Их голоса были очень слышны в предвечерней тишине.

Я прошел на кухню и попрощался со старой поварихой: мне было необходимо, чтобы она видела меня перед тем, как я уйду.

— Не ждите меня, Мила. Я поем в городе.

В тот день на мне был серый костюм, белая рубашка, синий галстук, и Мила должна была запомнить, в чем я был…

Листва на деревьях Цецилиеналлее тоже обрела пеструю окраску. Над Рейном тонким слоем простирался туман. Какой-то катер упорно шел против течения, и черный дым его трубы стлался над водой. Я почувствовал его запах.

На остановке «Хофгартен» я сел в автобус и поехал в город. В привокзальном магазине я, не выбирая, купил коричневый костюм в черную полоску, к нему приобрел зеленый галстук с черными точками и еще один — серебристый с черными полосами. Я купил все самое дешевое, так как не собирался носить ни этого костюма, ни этих галстуков. Под конец я купил еще самый дешевый чемодан и попросил положить в него все покупки. Чемодан я сдал в камеру хранения.

Было 17.30, наступал час пик, из офисов и предприятий люди заспешили домой. Машины гудели, трамвая звенели, на всех перекрестках образовались пробки. Я взял такси и опять поехал к Рейну. На углу Клеверштрассе и Шверинштрассе я попросил водителя остановиться и вышел из машины. Было уже 17.50.

Я так подробно описываю все это, господин комиссар Кельман, только для того, чтобы показать вам весь механизм ужаса того первого эпизода, ибо данный эпизод лежал в основе всех последующих.

Я медленно шел вперед в направлении маленького кинотеатра, расположенного в трех кварталах на улице Лютцовштрассе. В ту среду здесь шли «Бесноватые» — французский криминальный фильм, который я уже смотрел. Для меня было важно найти фильм, который я уже видел, так как можно было предположить, что позже мне придется пересказывать его содержание. В сером костюме, белой рубашке и синем галстуке я вошел в вестибюль маленького кинотеатра и купил билет в первый ряд. В полупустом зале было уже темно, на экране показывали рекламу. Около двери стояла билетерша, помогающая найти места в зале. Она была молодая, рыжеволосая и очень симпатичная. Я улыбнулся ей и при этом повернулся так, чтобы на мое лицо упал свет и она могла меня легко узнать. К тому же я сказал:

— Ну что, красотка, может, займемся чем-нибудь?

Девушка вытянула полные губки, стараясь походить на Бриджит Бардо, откинула голову и, не сказав мне ни единого слова, пошла в темноту кинозала. Луч карманного фонарика, который она держала в руке, колебался в такт ее шагам. Я догнал ее и положив руку на ее крутое бедро, прошептал:

— Да не будь же ты такой!

Она остановилась, шлепнула меня по руке и, указав лучом фонарика место, сказала:

— Вам сюда.

— Ну ладно, — ответил я. — Нет так нет. А ведь мы могли бы провести прекрасный вечер.

— Именно такого мне и не хватало, — ответила девушка. — Человека на всю оставшуюся жизнь.

Сказав это, она исчезла в темноте зала. После рекламы был журнал, а когда он закончился, в зале зажегся свет. Я обернулся, чтобы определить, где выход из зала, — он находится в стороне от меня за красной бархатной портьерой. Потом я еще раз взглянул на рыжеволосую девушку, стоявшую у входа. Я помахал ей, но она в ответ повернулась ко мне спиной. В зале опять погас свет, и начался основной фильм. Дождавшись, когда пошли титры, я снял туфли и пригибаясь пошел в одних носках по пустому ряду к выходу. За бархатной портьерой я увидел темный коридор и через двор выбрался на улицу.

«Пока все складывается удачно, — подумал я, быстро надевая туфли. — Таким же образом я смогу вернуться в кинозал».

Часы показывали 18.26. Следующий сеанс начинался в 20.15. Значит, этот закончится не раньше 20.00. Времени было в обрез. Я помчался вдоль Цецилиеналлее. Стало уже смеркаться, погода была пасмурная, а мне это было только на руку. В нескольких окнах виллы горел свет, и когда я вошел в парк, то услышал лай старой собаки. Наступило несколько неприятных минут: мне предстояло вывести «Кадиллак» из гаража. Ничего страшного не случилось бы, если бы кто-то меня при этом увидел, ведь я всегда мог сказать, что мне надо поехать сменить масло. Конечно, ничего страшного в этом не было, кроме одного: в этом случае мне пришлось бы отказаться от осуществления моего плана.

Меня никто не заметил. Машина бесшумно выехала на аллею, я закрыл ворота и нажал на педаль газа. Часы показывали уже 18.35. С каждой минутой я приближался к своей цели — и каждая минута могла приблизить меня к сокрушительному поражению в самый последний момент, если бы меня кто-нибудь увидел при возвращении.

Все еще был час пик, и я с трудом двигался вперед. У здания главного вокзала, естественно, не было ни одного свободного места для парковки. Я оставил свой «Кадиллак» рядом со знаком, запрещающим остановку, и помчался в камеру хранения. Если, вернувшись, я обнаружу под «дворником» переднего стекла квитанцию на штраф, то я успею заплатить две марки еще в течение этого вечера в любом полицейском участке. Тогда все обойдется, и мне не придется показывать свой паспорт.