Паранойя. Почему он? (СИ) - Раевская Полина Александровна "Lina Swon"

-Стой, где стоишь, иначе пальну, мало не покажется. Знаю я, как ты с ней разбираться будешь. Потом девчонку по кусками соберут.

-Я, по-твоему, на маньяка похож? – едва сдерживая смешок, уточняю вкрадчиво.

-На маньяка – не на маньяка, а морда у тебя беспредельщика, так что садись-ка ты, дружок, в свой джип и езжай отседова. Девку я тебе все равно забрать не позволю! Ты ей кто вообще? Отец, брат, муж? Нет? Вот и не хер лезть. А то ишь ты - орёл: разбираться он собрался с молоденькой девчонкой.

-Дед, ты бы пыл свой поумерил, а то так можно и нарваться. Я из уважения к твоему возрасту и понятиям спущу, конечно, на тормозах, но ты терпение-то моё не испытывай. Лучше о себе и семье подумай. Девки эти, сам знаешь… День вы*бываются, на следующий - возвращаются, а ты потом на всю оставшуюся жизнь инвалид.

-Ты меня тут не запугивай. Без тебя разберусь, что мне делать…

Он что-то ещё говорит, но я уже не слушаю, понимая, что с этим фанатиком за справедливость вести диалог бесполезно. Перевожу взгляд на Настю. Она стоит ни жива ни мертва, глазенки блестят от слез, кулачки прижаты к груди, словно у неё сейчас разрыв сердца случится - на лицо полнейший шок. Похоже, пистолет девочка только по телевизору и видела.

Что ж, ей полезно немного встряхнуться, а то думает это все шутки.

-Настя, сядь в машину! Не создавай человеку проблемы, – кивком указав на свой «Гелик», цежу сквозь зубы и продавливаю ее тяжёлым взглядом.

У неё начинают дрожать губы, глаза наполняются слезами от безысходности. Я знаю, какая в ней сейчас идёт борьба: ей страшно и в тоже время она не хочет подставлять человека, который за неё вступился.

Дед уговаривает её не слушать меня, чем ещё больше давит ей на совесть. Не был бы таким рыцарем без страха и упрёка, она бы, возможно, подумала о себе, но в ответ на столь смелую помощь это сложно даже такому цинику, как я.

-Сюда иди, сказал! – рычу меж тем, зная, что только так можно сломать последний бастион.

-Простите, - всхлипывает она, опустив взгляд, словно в чем-то провинилась. И когда дед укоризненно качает головой, срывается на плач.

Ей стыдно и страшно. Зажав рот рукой, бежит к моей машине, стараясь не смотреть на меня. Но заметив, что я иду к таксисту, бросается наперерез.

-Пожалуйста, не трогай его! – хватает она меня за руки и смотрит таким умоляющим, совершенно диким от страха взглядом, будто я какое-то чудовище.

-Руки убрала! – взбесившись, скидываю их.

-Пожалуйста, Серёжа… - шепчет со слезами.

Не выдерживаю, беру её под локоть и усаживаю в машину.

-Сядь, бл*дь и сиди!

-А ты? – вновь хватает меня за рукав пиджака и смотрит, сука, все тем же взглядом истерзанной жертвы.

-А я пойду заплачу за твой проезд!

-Как заплатишь? – ошарашенно выдыхает она, даже плакать перестаёт.

-Деньгами, дура! – рявкаю, чтобы уже, наконец, пришла в себя, и хлопнув дверью, иду рассчитываться с таксистом.

По возвращению обнаруживаю Настьку более менее успокоившейся. Вот только у меня самого спокойствия ни на грамм, кипит все внутри, клокочет.

Сажусь за руль и даю со всей дури по газам, иначе не знаю, что с этой сучонкой сделаю. Все нервы мне вымотала, паскуда!

-Если ты из-за картины… - нарушает она нашу, звенящую от напряжения тишину. И я тут же взрываюсь.

-Да насрать мне на твою убогую картину!

Да, бью! Да, по-больному, в самое уязвимое место. Но мне нужно знать, было ли что-то настоящее или просто заказ.

Когда она вся будто скукоживается и прикусив задрожавшую губу, украдкой смахивает слёзы, понимаю, что было.

Было и есть.

От этого на душе становится легче и в тоже время невыносимо паршиво, особенно, когда она с горькой усмешкой произносит:

-Тогда хорошо, что я её порезала. Она действительно получилась убогой. Не знаю, зачем я её подарила… Глупость какая-то и пафос.

Она тяжело сглатывает и замолкает. А мне от её самоуничижения так херово становится, что хочется заорать: «Глупышка, ну неужели ты не понимаешь, что если бы все было так, я бы ни за что не повесил её в кабинете?!». Но вместо этого беру себя в руки и перехожу к делу. Не время сейчас для сантиментов и поблажек.

-Лучше скажи, какого хера ты шарилась в моем кабинете. Уже слила отчиму инфу?

-Отчиму? – недоуменно смотрит она на меня, что, естественно, бесит.

-Да, бл*дь, отчиму! Не прикидывайся шлангом.

Она несколько секунд ошарашенно хлопает ресницами, а потом её будто озаряет, и она с невольным смешком выдаёт:

-Так ты и есть та «Стена»?

- Какая ещё, нахрен, «Стена»? – не сразу вспоминаю я прозвище, которым меня окрестили москвичи, безуспешно пытающиеся подвинуть с сытного местечка.

То, что его знает Настька, не удивляет. Наверняка отчим и его кодла так и зовут свою операцию. Вояки же любят все эти секретные, кодовые названия. Правда, с фантазией настолько туго, что каждый такой «код», как синопсис к книге – сразу понятно о ком, про что и зачем. С Настенькой тоже теперь все понятно, хоть она и старательно делает вид, что не в теме и просто случайно мимо проходила.

-Господи, это какой-то сюр! – смеётся она, качая головой, будто поверить не может в такое стечение обстоятельств.

Я вот тоже, как ни стараюсь, не могу.

-Хорош разыгрывать комедию и тянуть время!

-Почему у вас с Олей разные фамилии? – словно не слыша меня, спрашивает она.

-Твою мать! Ты специально что ли моё терпение испытываешь?! – ору, окончательно выйдя из себя. -Ты вообще понимаешь, идиотка, что за ту информацию, что ты слила, убивают? Завозят в лес, дерут во все щели без вазелина, расчленяют и хоронят под ближайшим деревом! Понимаешь ты это или может, тебе наглядно показать?

Она бледнеет. Хотя куда ещё больше? Но, кажется, будто на её лице не остаётся ни одного живого пятна, кроме зеленющих глазенок по пять копеек. А в них такая растерянность и непонимание плещутся, словно весь её мир за секунду перевернулся. Смотришь на это… Дитя дитём. Ей бы дневники сопливые вести, а она в документы крупнейшего металлургического холдинга страны лезет.

И вот, что с ней делать? Сдирать розовые очки с мясом? Не хочу я. Жалко мне её. С другой стороны – если уж родная мать и отчим не делают скидку на возраст и не жалеют своего ребёнка, почему я должен?

-Я ничего не сливала. И к вашим с папой Гришей делам не имею никакого отношения, - едва слышно отвечает она, убеждая, что никому и ничего я не должен.

-Да ты моя лапушка! А с договора циферки ты просто так переписывала, перед школой упражнялась, да? Где, кстати, эта бумажка? – издевательски тяну и плотоядно скалюсь, заметив, как Настька неосознанно вцепилась в сумочку.

Вот и попалась, сладкая!

В языке тела я, конечно, далеко не профи, но элементарным основам, необходимым при видении бизнеса, тот Нью-Йоркский профессор по психологии меня обучил.

-Ну, так что? Так и будешь молчать?

-Мне нечего тебе сказать, - тяжело сглотнув, опускает она взгляд на свои побелевшие от напряжения пальцы. Я же только этого и жду.

-Уверена, Настюш? - обманчиво ласково уточняю, зная, как такой тон заставляет нервничать. И да, она ещё больше напрягается, напоминая натянутую струну. Наверное, если прислушаться, можно даже услышать стук её грохочущего сердца. Дав ей пару секунд потомиться, вздыхаю тяжело и, наконец, прекращаю издеваться над её психикой. – Ну, тогда показывай.

Она начинает паниковать: вскидывает на меня испуганный взгляд и прижав к себе сумку, отшатывается к двери, которую я тут же блокирую. Мало ли чего придёт в дурную голову. Судя по взгляду, я её пугаю гораздо сильнее, чем перспектива переломать себе все кости. Что ж, прекрасно, начинает соображать.

-Показывай, сказал! – цежу сквозь зубы, не видя больше смысла играть в доброго дядюшку.

-Я её выкинула, там ничего нет, - врет она в наглую.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Понимает, сучка, что, когда я увижу выписки тех самых цифр и названий, просто убью ее на том же месте без объяснений.