Избранная - Вероника Рот

Я смотрю сквозь огонь на Питера, от жара кровь приливает к щекам, жар течет сквозь меня, плавит носки ботинок.

– Запах дождя, – сообщаю я.

Гром грохочет над моей головой, и я кричу, когда пламя касается кончиков пальцев и боль разливается по коже. Я запрокидываю голову и сосредоточиваюсь на собирающихся на небе облаках, тяжелых от дождя, темных от дождя. Молния раскалывает небо, и первая капля падает мне на лоб. «Скорее, скорее!» Капля скатывается по носу, вторая падает на плечо, такая большая, что кажется, будто она сделана изо льда или из камня, а не из воды.

Дождь льет стеной, и сквозь смех я слышу шипение. Я с облегчением улыбаюсь, когда дождь гасит огонь и остужает ожоги на ладонях. Веревки распадаются, и я запускаю руки себе в волосы.

Хорошо бы у меня было всего четыре страха, как у Тобиаса, но я не настолько бесстрашна.

Я разглаживаю футболку, а подняв глаза, обнаруживаю, что стою в своей спальне в секторе Альтруизма. Этот страх мне незнаком. Огни погашены, но лунный свет льется в окна. Одна из стен покрыта зеркалами. Я в замешательстве поворачиваюсь к ней. Это неправильно. Мне не позволено иметь зеркала.

Я смотрю на отражение в зеркале: мои широко распахнутые глаза, кровать с туго натянутыми серыми простынями, комод с одеждой, книжный шкаф, голые стены. Я перевожу взгляд на окно за моей спиной.

И на мужчину снаружи.

Холодок стекает по спине, словно капля пота, и тело цепенеет. Я узнаю его. Это мужчина со шрамами на лице из проверки склонностей. Он одет в черное и стоит неподвижно, как статуя. Я моргаю, и двое мужчин появляются слева и справа от него, такие же неподвижные, но их лица лишены черт – обтянутые кожей черепа.

Я вихрем оборачиваюсь, и они уже стоят в моей комнате. Я вжимаюсь плечами в зеркало.

Мгновение в комнате царит тишина, а затем в окно молотят кулаки, не два, не четыре, не шесть – десятки кулаков с десятками пальцев сотрясают стекло. Звук вибрирует в грудной клетке, невыносимо громкий; мужчина со шрамами и два его товарища идут ко мне медленными, осторожными движениями.

Они пришли забрать меня, как Питер, Дрю и Ал, пришли убить меня. Я знаю это.

Симуляция. Это симуляция. Сердце колотится в груди; я прижимаю ладонь к стеклу за спиной и отвожу его влево. Это не зеркало, а дверь кладовки. Я говорю себе, где должно быть оружие. Оно висит у правой стены, всего в нескольких дюймах от моей руки. Я не свожу взгляда с мужчины со шрамами, но нащупываю пистолет кончиками пальцев и обхватываю его рукоятку.

Я закусываю губу и стреляю в мужчину со шрамами. Я не жду, упадет ли он… а по очереди целюсь в мужчин без лица, как можно быстрее. Губа болит, оттого что я ее так сильно закусила. Грохот у окна прекращается, сменяется скрежетом, и кулаки превращаются в руки со скрюченными пальцами, которые скребут по стеклу, пытаются нащупать путь внутрь. Стекло скрипит под напором, трескается и разбивается.

Я визжу.

В магазине недостаточно патронов.

Бледные тела – человеческие тела, но искореженные, с изогнутыми под неестественными углами руками, слишком широко распахнутыми ртами с зубами-иглами, пустыми глазницами – валятся в мою спальню одно за другим и пытаются встать на ноги, ползут ко мне. Я прячусь в кладовку и закрываю за собой дверь. Решение. Мне нужно решение. Я опускаюсь на корточки и прижимаю боковую поверхность пистолета к голове. Я не могу их перестрелять. Не могу перестрелять, а значит, должна успокоиться. Пейзаж страха отметит мой замедлившийся пульс и ровное дыхание и перейдет к следующему препятствию.

Я сажусь на пол кладовки. Стена за спиной скрипит. Я слышу грохот – кулаки снова взялись за дело и молотят по двери кладовки, – но поворачиваюсь и вглядываюсь сквозь темноту в панель позади. Это не стена, а еще одна дверь. Я ощупью отвожу ее в сторону и вижу коридор на втором этаже. Улыбаясь, я пролезаю сквозь щель и встаю. Пахнет свежей выпечкой. Я дома.

Глубоко вдохнув, я смотрю, как мой дом тает. На мгновение я забыла, что нахожусь в штаб-квартире Лихости.

Передо мной появляется Тобиас.

Но я не боюсь Тобиаса. Я оборачиваюсь. Возможно, за моей спиной – то, на чем следует сосредоточиться. Но нет… позади только кровать с балдахином.

Кровать?

Тобиас медленно идет ко мне.

«Что происходит?»

Парализованная, я поднимаю на него взгляд. Он улыбается мне. Его улыбка выглядит доброй. Знакомой.

Он целует меня, и я приоткрываю губы. Я думала, невозможно забыть, что я в симуляции. Я ошибалась: он заставляет все остальное раствориться.

Его пальцы находят молнию куртки и расстегивают ее медленным слитным движением. Он стягивает куртку с моих плеч.

«Ого, – все, что я могу думать, когда он снова целует меня. – Ого».

Мой страх – быть с ним. Я всю жизнь остерегалась привязанности, но не знала, как глубоко укоренилось это беспокойство.

Но это препятствие ощущается иначе, чем другие. Это иной род страха – не слепой ужас, а нервная паника.

Он скользит ладонями по моим рукам и сжимает мои бедра, его пальцы проводят по коже над ремнем, и я содрогаюсь.

Я осторожно отталкиваю его и прижимаю руки ко лбу. На меня напали вороны и мужчины с уродливыми лицами; меня поджег парень, который чуть не сбросил меня с обрыва; я едва не утонула, причем дважды, – и вот теперь не в состоянии справиться с этим? Значит, это тот страх, для которого у меня нет решения, – симпатичный парень, который хочет… заняться со мной сексом?

Поддельный Тобиас целует мою шею.

Я пытаюсь размышлять. Я должна встретиться с этим страхом лицом к лицу. Должна обрести контроль над ситуацией и найти способ сделать ее менее пугающей.

Я смотрю поддельному Тобиасу в глаза и строго говорю:

– Я не стану спать с тобой в галлюцинации. Ясно?

Затем я хватаю его за плечи и разворачиваю вместе с собой, прижимая к столбику кровати. Я чувствую нечто иное, чем страх… покалывание в животе, пузырьки смеха. Я прижимаюсь к Тобиасу и целую его, обвивая руками. Он такой сильный. Такой… сладкий.

И он исчезает.

Я смеюсь в кулачок, пока лицу не становится жарко. Наверное, я единственный неофит с таким страхом.

Щелкает взводимый курок.

Я совсем забыла об этом страхе. Я чувствую в руке тяжесть пистолета и смыкаю на нем пальцы, скользнув указательным на спуск. С потолка падает луч, его источник остается неведомым, и в центре круга света стоят мои мать, отец и брат.

– Сделай это, – шипит голос рядом со мной. Женский, но скрипучий голос, словно набитый камнями и осколками стекла. Похожий на голос Жанин.

К виску прижимается холодный кружок дула пистолета. Холодок путешествует по телу, вздыбливает волосы на затылке. Я вытираю потную ладонь о брюки и краешком глаза смотрю на женщину. Это Жанин. Ее очки перекошены, в глазах нет и намека на чувство.

Мой худший страх – что родные умрут, и я буду в этом виновата.

– Давай. – Она становится настойчивее. – Давай, или я тебя убью.

Я смотрю на Калеба. Он кивает, его брови сочувственно сведены.

– Не сомневайся, Трис, – мягко говорит он. – Я все понимаю. Ничего не поделаешь.

Мои глаза горят.

– Нет.

Горло перехватывает так, что больно говорить. Я качаю головой.

– Даю тебе десять секунд! – кричит женщина. – Десять! Девять!

Я перевожу взгляд с брата на отца. В последний раз, когда я его видела, он взглянул на меня с презрением, но сейчас его глаза широко распахнуты и ласковы. Я никогда не видела его таким в реальной жизни.

– Трис, – произносит он. – У тебя нет выбора.

– Восемь!

– Трис. – Мать улыбается.

У нее славная улыбка.

– Мы любим тебя.

– Семь!

– Заткнись! – Я поднимаю пистолет. Я могу это сделать. Могу застрелить их. Они поймут. Они сами об этом просят. Они не захотели бы, чтобы я принесла себя в жертву. Они даже не настоящие. Это всего лишь симуляция.

– Шесть!

Это неправда. Это ничего не значит. Добрые глаза брата словно сверлят две дыры в моей голове. От пота пистолет становится скользким.

– Пять!

У меня нет выбора. Я закрываю глаза. Подумать. Я должна подумать. В напряженной обстановке на мой пульс влияет только одно: угроза моей жизни.

– Четыре! Три!

Что мне говорил Тобиас? «Самоотверженность и храбрость не так уж далеки друг от друга».

– Два!

Я убираю палец со спуска и роняю пистолет. Прежде чем утратить хладнокровие, я поворачиваюсь и прижимаюсь лбом к дулу пистолета.

«Застрели меня вместо них».

– Один!

Я слышу щелчок и выстрел.

Глава 31

Загорается свет. Дрожа, я стою одна в пустой комнате с бетонными стенами. Я падаю на колени, обхватив себя руками. Когда я вошла, холодно не было, но сейчас меня знобит. Я потираю руки, чтобы избавиться от мурашек.

Я никогда раньше не испытывала подобного облегчения. Все мышцы моего тела расслабляются одновременно, и я снова дышу полной грудью. Не могу представить, как прохожу через свой пейзаж страха в свободное время, подобно Тобиасу. Раньше это казалось мне отвагой, но теперь больше напоминает мазохизм.