Дневник самоходчика - Электрон Приклонский

Ходил в парк посмотреть свою будущую машину и застал на ней работающий экипаж. Сегодня в учебном полку парковый день. Здороваюсь, представляюсь. Знакомимся: младший сержант Вдовин Василий Евстафьевич — наводчик; рядовой Орехов Ефим Егорович — заряжающий; Сехин Георгий Федотович — замковый, он же механик-водитель младший, мой первый помощник.

Экипаж в общем понравился: народ подтянутый, вежливый и трудолюбивый: машина вся блестит как новая. Первое впечатление всегда дорого.

Самым интересным лицом среди новых моих товарищей показался мне красноармеец Орехов, колхозник и земляк. Догадаться о том, что он свой, смоленский «рожок», было нетрудно, услышав, как он произнес свое имя и фамилию: «Юхвим Арехау».

Дежурю по подразделению, скучаю в ожидании отъезда. Вот и экипаж у нас уже полный. Чего же медлят с передачей машины? Путешествие в неведомую даль всегда заманчиво, пусть даже она называется фронт. Интересно, где на этот раз застанет нас Новый год?

На всех произвел сильное впечатление новый кинофильм «Жди меня». В каждой комнате идет горячее обсуждение.

В казарме общая радость: старшина уехал!

Когда днем мы шагали строем в столовую, меня неприятно поразил услышанный обрывок разговора двух старух в черном, дежуривших на углу: «Кому — война, а кому — мать родна… на каждого… по три начальника!..» Да-а… Конечно, они имеют в виду офицерский резерв при учебном полку. Еще бы: тут нас чуть не целый батальон. Старухам невдомек, что состав в нем постоянно меняется и что никто ни над кем в данном положении не начальствует. Одни прибывают сюда из госпиталей, другие, неудачники, вроде меня, по иным причинам, но все они, в подавляющем большинстве своем, с нетерпением ожидают отправки на фронт. Прощаю несознательным бабкам (которым, возможно, посчастливилось не увидеть фашиста во «всей красе» и которые о войне судят явно понаслышке) их заблуждение, а на душе все-таки нехороший осадок. Эх, скорее бы подальше отсюда, из этого «бабьего рая»! («Бабьим раем» военные называют между собой Ивантеевку, население которой состоит в основном из ткачих.)

Как будто сжалилась судьба: завтра в 9.00 — на погрузку! Сумасшедшие сборы, гоньба с обходной от начальника к начальнику, а затем по складам ОРС и ПФС — для экипировки, и, наконец, торопливый прием машины. А почему нельзя было передать ее заранее, без паники?

Даже при беглом осмотре самоходки и небольшом пробном пробеге выяснилось, что машина — гроб: вентилятор стучит так, что сердцу больно, неравномерно работает левый блок двигателя, не фиксируется в КПП шестерня четвертой передачи: сама выходит из зацепления во время движения. Есть и другие дефекты, но они в сравнении с тремя первыми — мелочь.

Зампотех учебного полка, инженер-подполковник Н., подавляя своим авторитетом, раздает команды, подняв на ноги ремонтников. Рабочие в насквозь пропитанных маслом и газойлем фуфайках и ватных брюках целый день копаются в железных потрохах машины, дипломатически помалкивая в ответ на мои беспокойные вопросы, но так ничего и не сделали ни с двигателем, ни с его вентилятором, ни с коробкой.

С опозданием до меня доходит: заезженную учебную машину, фактически аварийную, просто-напросто хотят сплавить в действующую часть в расчете на благодарность за «отличное» сбережение матчасти, а может быть, боясь ответственности. Взамен старой техники в учебном полку со дня на день ожидается новая — ИСУ-152 или ИСУ-122 (самоходно-артиллерийские установки на шасси ИС-1 — тяжелого танка новейшей конструкции).

Звоню поздно вечером зампотеху, докладываю по порядку о состоянии машины.

— Я утром выслал бригаду ремонтников — слесарей, мотористов, электриков, регулировщиков — и приказал устранить все недостатки, — делано удивляется инженер-подполковник.

(В большой брезентовой палатке ремонтной мастерской, освещаемой одной лампой-пятисоткой, работают всего два вконец уставших человека.)

— Но они не в силах ничего сделать с неисправностями в этих условиях.

— Вы, лейтенант, трус! — вскипел помпотех.

Угрюм-бурчеевский окрик задевает меня за живое.

— Оскорбить подчиненного легче простого, а между тем несколько дней назад мною, а не вами подан рапорт о посылке на фронт. Но этим кое-кто в полку решил умело воспользоваться, чтобы сбагрить негодную машину. Между тем на этой вашей развалине идти в бой живым людям! Подполковник может спать спокойно: машина ведь принята еще утром, но этот неблаговидный трюк останется на его совести, — выпаливаю единым духом все, что накопилось в душе, швыряю трубку на аппарат и облегченно ругаюсь вслух.

Оба ремонтника сочувственно смотрят на меня. Отпустив их отдыхать, тоже ухожу в казарму: утро вечера мудренее.

Утром, в темноте, сделали марш в Пушкино, на погрузку. В дороге еще послушал, как угрожающе стучит вентилятор, как подозрительно хлюпает один из цилиндров левого блока. На четвертой замедленной ехать нельзя: рычаг скоростей выскакивает из прорези, даже если пытаешься изо всех сил удержать его рукой.

Мы проторчали на боковой погрузочной платформе несколько часов, ожидая погрузки, но состав не был подан, и мы получили приказ возвратиться в резерв. Это не очень далеко от станции, в лесу, как раз среди тех самых, знакомых с нынешнего лета сосен, которые несколько поредели под нечаянными наездами танков и самоходок. Упавшие деревья использовались на строительство землянок или разделывались на дрова. Кто не любит погреться зимой?

В печальном, но гордом одиночестве стала наша машина на опушке, за лесной дорогой, напротив того места, где в ноябре располагался во время переформировки мой первый в жизни полк.

Работа, работа… Уж целых двое суток не сплю почти ни минуты.

Встреча Нового года опять не состоялась, как хотелось бы.

Перед демонстрацией документального кинофильма, во время праздничного ужина (каждому из нас было поднесено по сто граммов водки) замечаю с болью в душе какую-то плохо скрываемую озлобленность людей, сидящих за одним столом накануне Нового года.

Мне кажется, объяснить это можно нашей неудовлетворенностью своим теперешним положением и его неопределенностью. Или все это мне только почудилось из-за усталости после бесконечной и бесплодной возни с машиной и по причине тусклого настроения?..

Однако показанная нам кинохроника «Битва за нашу Советскую Украину», где участвовал и мой полк (в битве, а не в картине, конечно), вполне уравновесила меня и придала душевной бодрости.

Отгремел раскатами гигантских битв и отсверкал московскими салютами уходящий 1943-й, но гремят, не смолкая, от Белого моря до Черного наши фронты, продолжая уничтожать и гнать незваных пришельцев, посмевших нагло ворваться с мечом в руках в наш мирный дом…

1944 год

Встречаю новогодие за чтением на своих нарах, под самым потолком, поближе к пятнадцатисвечовой лампочке. За неимением ничего другого, перечитываю «Десять лет спустя». Не стареющие духом и не торгующие своей совестью и честью, задиристые и жизнерадостные герои Дюма мне дороги по-прежнему, как и в детстве.

А Житомир-то снова наш! Хотя немцам удалось-таки подсечь наш клинышек ровно через неделю после первого освобождения города и выбить наших оттуда, но теперь Житомир, дважды спасенный, прочно удерживается советскими войсками. И это отличный новогодний «подарочек» фюреру от 1-го Украинского фронта — прорыв более чем на 300 километров от Днепра в направлении западной границы плюс Житомир. Любопытно было бы взглянуть на рожу Гитлера в тот момент, когда он предлагал новогодний тост…

Ровно месяц, как сижу здесь. Когда же кончится эта, мягко выражаясь, канитель?

Вчера, получив 10-суточный сухой паек, перебрались всем экипажем из казарм на «выжидательные», то есть в землянку. Нашлась такая в лесу, неподалеку от нашей машины, полупустая и без света. Теперь нам не нужно будет тратить время на переходы и переезды. Целый день наводили порядок в машине.

В темноте уже потащился за несколько километров пешком в Ивантеевку, в кинотеатр «1-е Мая», и не пожалел об этом: шла американская кинокомедия «Джордж из Дикки-джаза», так что нахохотался от души, чуть ли не до коликов. А поздним вечером при чадной газойлевой коптилке внимательно, как-то по-новому вчитываюсь в брюсовские строки. Книгу охотно одолжил мне один из офицеров, любитель поэзии, обживший эту землянку раньше нас. Под невысоким жердяным накатом состязаются храпы и посвисты спящих товарищей. Грустновато немного: давно ни от кого не получал письма.

Продолжаю копаться в машине, хотя прекрасно сознаю, что при ее дряхлости ей ничто уже не поможет…