Мемориал августа 1991 - Андрей Александрович Прокофьев

высечены фамилии погибших героев. Архип Архипович уронил свой взгляд на надпись, что была прямо перед ним, – и тут же испытал озноб во всем теле.

‘’Репейс Иван Александрович’’, гласили буквы изрядно потертые временем.

– Мой старший брат – произнес товарищ Репейс и после этих слов быстрыми шагами удалился в пасмурную дымку, опустившегося вечернего сумрака.

– ‘’Но, как они нашли капсулу, пусть и пришло время?’’ – спрашивал сам себя Архип Архипович, с трудом передвигая ноги.

– Дедушка быстрее, уже темно – кричали ребятишки, подгоняя деда.

…В общем-то, он жил совсем неплохо. Снова в изобилии было печенье, никуда не девалось и варенье разных сортов. Хорошие, чистые вещи – горячий душ. Приятная на вид, очень обходительная и заботливая служанка. Прекрасный вид из окна. Солнце всходит, задевая кремлевские башни, затем оно же, касаясь их – заходит. Несомненный оазис благополучия при власти страшных большевиков, разместившихся в этом самом чудесном кремле.

Нет забот, нет и лишних мыслей. Он даже не ходит в школу, а как это удалось сделать его новому папеньке, он даже не интересовался. Не было у него и друзей, но он особо в них и не нуждался. Правда, все же была одна знакомая – его ровесница. Красивая, нежная девочка – дочка одной известной в стольном граде актрисы. Виделись они редко, но когда общались, то легко находили общий язык. Он был стеснительным. Она, кажется еще больше.

Подростковый возраст менял тело, за ним менялись мозги. Папенька озабоченно вздыхал, стоя у огромного зеркала и поглядывая на него. Нужно очень скоро адаптироваться в самостоятельной жизни – это и заботило папеньку. Не один раз они говорили об очень многом, и напоминание сквозило красной линией. Кто он, – и зачем он здесь. Только папенька напрасно волновался, он все хорошо помнил, даже в кошмарном сне не собирался менять своих убеждений.

Слишком сильно засели в голове буржуины, которые навсегда покидали его. Разрушенные надежды, что грузились на теплоходы и сухогрузы в далеких черноморских портах. Они его бы не бросили, никогда бы не бросили, но случилось так, что он потерялся – потерялся сам. И теперь сама судьба испытывала его.

Сколько истошного крика. Брошенных сумочек и раскрывших свои пасти чемоданов. Беззубое нутро набито сорочками, лифчиками, иконками. Еще визг, за ним чьи-то сумасшедшие проклятия. Давка, провонявшая неприятным запахом едкого пота. Слезы, слюни, харчки. А где-то рядом выстрелы в воздух, и кто-то упал, схватившись окровавленными руками за простреленную, взбесившимся поручиком, грудь. Растет кровавое пятно на белой сорочке, закатываются помутневшие глаза. Он смотрит, как падает, еще молодой, холеный мужчина. Над ним кричат свое – очень противное, перепуганные чайки.

– Красные в городе! Красные на окраине! – визжит толстая, как свиноматка баба, тряся двойным подбородком. Подпрыгивает на толстой шее жемчужное ожерелье. Мечутся объемные, как два бревна руки – она кого-то хватает. Ее отпихивает молодой штабс-капитан, он ищет другую женщину, слышит ее визгливый голос.

– Жорж! Жорж! Ты где Жорж! Я тебя не вижу!

Группа сумрачных казаков – офицеров, стоят отстраненно. Один из них – высокий с шикарными усами, орлиным носом, под чуточку хищными глазами, говорит своим однополчанам.

– Пока воевали, нужны были, а зараз не нужны им стали.

Передается из рук в руки бутылка с чем-то спиртосодержащим. Безразличны глаза к окружающей их истерике.

– Пойдем, на квартире продолжим – говорит русоволосый казак с давно небритой щетиной.

Уходят казаки. Теплоход дает один за другим мощные сигналы, выпуская раскаленный пар наружу. Он вырывается, оглушает своим ревом. Кто-то падает в воду, не удержавшись за ограждения палубы теплохода, который размеренно отдалятся от причала. Вместе с ним исчезает, обманывает последняя надежда на спасение.

Сошедший с ума, тщедушный, долговязый священник бросается в воду, пытается вплавь догнать теплоход, иногда поднимает свои руки вверх, надеясь, что его заметят, как утопающего. Нет, он не сошел с ума, но он обречен из-за своего сумасшедшего желания спастись от приближающейся минуты беспощадного будущего.

Шум становится все громче. Закладывает уши – мельтешит в глазах. Толпа несчастных еще не может поверить в то, что удача оставила их уже навсегда. Они не хотят расходиться, ловят последний миг удаляющегося спасения, и оно, издеваясь над ними продолжает подавать свои свистящие гудки. Пеной налетает темная волна на причал, скрылся под шапкой этой пены тщедушный священник. Сел на корточки совсем рядом, прислонившись к желтой стене, старичок в аккуратных очках, посмотрел на него внимательно.

– Ты мальчик чей? Где твои родители?

– Я не знаю – ответил он, тогда.

И вот в неописуемую суету ворвался еще более жуткий свист, за ним раздался взрыв. Далеко от толпы, но и этого сразу хватило с достатком, чтобы привести их всех в чувство. Еще один снаряд упал посередине улицы, подходящей к набережной. Испуг сменился паникой и набережная начала пустеть с пугающей быстротой. Вновь кто-то упал, груда вещей – теперь уже ненужных, потерянная обувь, сумки, вопли. Как ребенок заплакал старичок, не меняя своей позы возле стены, а он помчался в сторону – вдоль берега. Он вместе с другими, рядом с толстой бабой в жемчужном ожерелье, рядом с молодой красавицей, которая сейчас лишь шепчет.

– Жорж – и не имеет возможности повернуть головы, чтобы попробовать увидеть своего Жоржа, может в последний раз.

Память сохранила все, как есть, – как было. Она не дает забыть и напрасно тратит нервы, время его новый папенька.

– Карина Карловна – это я Эдя – голос Эдуарда Арсеньевича испугал Карину Карловну, слишком возбужденно он говорил в трубку, что даже расстояние не могло скрыть этого и, кажется, напротив усиливало.

– Слушаю тебя – ответила Карина Карловна.

– У нас здесь такие вещи происходят – Карине Карловне показалось, что Эдя сильно пьян.

– Ты что нажрался средь бела дня? – строго произнесла Карина Карловна.

Ее и саму не отпускала тревога после посещения ресторана ‘’На берегу’’. Прошли сутки, но она ни о чем не могла думать, кроме того, что кошмар явился вновь. Утром вместо положенного разноса заместителю по персоналу, она лишь сказала.

– Ольга Сергеевна, мне некогда, разговор состоится немного позже.

– Совсем малость – честно признался Эдя.

– Эдя не пугай меня и не выводи из себя. Мне и без того нехорошо – раздражаясь от предчувствия плохих новостей произнесла Карина.

– Вообще, в двух словах объяснить трудно, но я попробую. Дмитрия Кирилловича временно перевели на повышение, замом правого отдела к самому Тепломестову.

– И что Эдя тебя назначили на место Дмитрия Кирилловича? Не смеши меня ответом – да, – а то у меня окончательно съедет крыша, и боюсь, что даже пески лазурного берега, вместе с профессором Смышляевым, и доктором Шабанеусом мне уже не помогут.

– Нет, Карина успокойся. Меня хорошо, что еще оставляют на месте Процентова, заместитель по правому отделу, видимо мой