Сердце на ладони - Иван Шамякин

Машу удивило и, кажется, немножко разочаровало, что Славика вдруг будто подменили. Он стал серьезен, кроток и вежлив. Может быть, поэтому поздно вечером возле ее дома она не вырвала руки и не рассердилась, когда он на прощание сжал ее пальцы, наклонился и поцеловал их.

Ей был приятен этот поцелуй.

19

А на следующий день ей позвонил Тарас. В больницу. Она только что кончила с хирургом Лопатиной операцию. Дежурная по отделению сестра позвала ее к телефону, с таинственным видом сообщив:

— Третий раз звонит.

Маша подумала, что это Славик, и пошла, недовольная, сердитая, собираясь хорошенько Ардбпать его.

И вдруг совсем другой голос, невнятный от волнения:

— Маша? Маша! Я прошу меня извинить. Может быть, оторвал вас от работы? Простите. Это Тарас… Маша… Помните? Ну, Гончаров.

Она сдержанно поздоровалась:

— Здравствуйте, Тарас.

Он даже засмеялся от радости, что она помнит его.

— Здравствуйте, здравствуйте… Маша! Вы простите, — и вдруг выпалил на одном дыхании: — Я приглашаю вас на концерт Государственной капеллы в клуб Ленина. Сегодня в во-еемь.

Она онемела от неожиданности. Вспомнила, что обещала Славику встретиться с ним. Она вовсе не была такой ветреницей, чтоб водить за нос двоих сразу. Правда, за ней раньше не очень-то и ухаживали. «Этакая рыжуха!» А тут два таких парня! Кого же выбрать? Отказаться от встречи с Тарасом, да еще и от концерта, на который невозможно достать билет? Нет, нет, нет. Тарас занимал ее мысли больше, чем кто- нибудь другой. Славику можно позвонить. Нет, не надо и звонить. Пускай побродит по парку. Он слишком самоуверен. Пусть не воображает. Ей стало смешно, когда она представила, как Славик будет ее искать.

Ответила весело, громко. ……….

— Спасибо, Тарас. Я с удовольствием пойду с вами. Где мы встретимся?

— Где хотите.

— На пешеходном мосту. В половине восьмого. Ладно?

Она положила трубку и веселыми глазами оглядела своих коллег — молодого врача и двух сестер.

— Кто это Тарас? — спросила одна из них.

— Сын Яроша.

— Антона Кузьмича? О-о!

— Ничего себе!

Маша засмеялась. Она, наверно, смеялась бы еще больше, если б знала, что произошло на заводе.

Славик явился на работу такой счастливый, будто за ночь освоил все тайны сборки и занял место бригадира или даже начальника цеха. До гудка угощал ребят «Казбеком».

— Ого! Не получил ли ты наследства? — пошутил Костя.

Славик между прочим бросил Тарасу:

— Тебе привет,

— От кого?

— Отгадай.

— Что мне гадать!

— От Маши,

— От той?

— От той.

— Где ты ее видел?

— Встретил на улице. Она спрашивала о тебе.

Он не соврал. Маша и в самом деле спрашивала у него о Тарасе.

Костя сразу же, как только Славик отошел, накинулся на своего бригадира:

— Ну что, не говорил я тебе? А ты—во, — он крепко и сердито постучал себя кулаком по лбу. — Я ж видел, что она глаз с тебя не спускала. До сих пор не встретиться! Голова с ушами! А еще в армии служил. Помрешь ты холостяком.

Тарас не обижался и не возражал. Он думал о Маше. Ему очень хотелось увидеться с ней. Но как это сделать?

— Знаешь что, — предложил между тем Костя. — Я отдаю тебе свой билет на сегодняшний концерт. Пригласи ее.

— Как?

— В двадцатом веке существует телефон, маэстро. Если ты боишься, я позвоню от твоего имени.

Редко случалось, чтоб Тарас отрывался от Ярош и Шикович поздоровались с Кушнером, сели друг против друга в кресла. Гукан, переждав, посмотрел на большие часы, стоявшие в углу, словно давая понять, что на длинные разговоры у него времени нет. Спросил полушутя:

— Какие заботы свели вместе медицину и литературу?

Ярош сказал прямо, без предисловий:

— Семен Парфенович, надо помочь одному человеку.

— Надо — поможем. Если ходатайствуют два депутата…

— Женщине, — сказал Шикович, глядя председателю в глаза.

Гукан все время с самого их прихода чувствовал, что Шикович не сводит с него глаз, и этот пристальный взгляд — «чего он уставился?» — нервировал его.

— Тем более необходимо помочь.

— Нужна небольшая, однокомнатная, но отдельная квартира.

Гукан тихо свистнул.

— Товарищи дорогие, депутаты мои, вы не в курсе наших квартирных дел.

— Женщина в больнице. После тяжелой операции…

— На сердце, — подсказал Шикович, разглядывая на этот раз руки Гукана, в которых тот вертел толстый зеленый карандаш.

— Еще одна операция на сердце? — заинтересовавшись, спросил Кушнер. — Что у нее, никого нет родных?

— Нет.

— А где она жила до операции?

— Снимала угол. На окраине. А теперь ей необходимо медицинское наблюдение.

— Конечно — согласился Кушнер и покачал головой — Случай тяжелый. Надо нам подумать, Семён Парфенович.

Гукан придвинул к себе большой настольный календарь, нацелился в него карандашом.

— Как её фамилия?

— Савич Софья Степановна, — быстро проговорил Шикович, в упор глядя на предсе-

дателя. Карандаш дрогнул. Набрякло узкое лицо, и тут же опало — щеки отвисли. Отхлынула кровь от глубоких залысин. Гукан слишком долго не поднимал глаз. А потом опомнился: что-то вроде печальной усмешки искривило его губы.

— Это не того Савича?

— Того, — жестко ответил Кирилл.

— Она прописана у нас в городе? — голос Гукана звучал бесстрастно.

— Четыре года живет. И работает.

Гукан поднялся, выпрямился во весь рост, будто взобрался на пьедестал, засунул руки глубоко в карманы брюк, Сказал официально:

— Что ж… Посмотрим. Может быть, поставим на очередь.

— Не будь бюрократом! — почти угрожающе сказал Шикович.

Гукана оскорбили не столько слова, сколько тон: как «писака этот» разговаривает с ним!

— Дней через десять Савич можно выписать, — спокойно произнес Ярош и наступил другу на ногу, чтоб тот держал себя в руках.

— Через десять дней, Антон Кузьмич, и речи быть не может. — Гукан обращался теперь только к хирургу. — Что вы! Да еще отдельная… И квартир таких нет — на одного человека. Существуют государственные нормы.

— Тогда она займет свой дом. Судебного решения о конфискации имущества нет. Дом принадлежит ей, — сказал Шикович, глядя на этот раз не на Гукана, а на Яроша.

— Ясли? — на миг остолбенел председатель, а потом широко взмахнул руками, точно журавль на взлете крыльями, и закричал, казалось, даже обрадованно: — Чудесно! Чудесно! — И Кушнеру: — Ты слышал? Выбросим на улицу детей! Сотню детей! И отдадим дом, в котором, кстати, почти ничего не осталось от прежнего, он перестроен и надстроен нами с тобой. Отдадим этот дом — кому? Дочери…

— Вина Савича не доказана, — со злостью перебил его Кирилл.

Гукан вышел из-за стола и остановился перед Шиковичем.

— Нет, товарищ Шикович, доказана! Очень даже доказана! Всеми органами. И не думайте, что если вы нашли какую-то знахарку и она наплела вам сказок, так вы уже совершили переворот в истории подполья. Вы наивный человек, Шикович. Для меня теперь ясно, ради чего написана ваша статья. Как только появилась эта особа…

— Про особу эту ты помолчи, — Кирилл хотел сказать: «Кто, как не ты, загнал ее в Сибирь?», но Ярош снова толкнул его ногой. Сейчас главная цель — квартира. Ярош дал себе слово любым способом вырвать для Зоей комнату, и ссориться с Туканом совсем не входило в его планы.

— Не претендует она на дом, — сказал он. — Зачем ей этот дом!

— А вот коммунист, работник редакции, претендует. — Гукан отступил от Шиковича, повернулся к своему заместителю. — Ради этого он готов выбросить детей… Кого хочешь… Только бы доказать свое…

«Ох, и демагог, собачий сын. Выдал бы я тебе», — думал Шикович, но под выразительным взглядом Яроша молчал.

— А почему, собственно, мы не можем дать квартиру этой женщине? — неожиданно для Гукана спросил Кушнер. Он не все понял в этом споре, но, человек честный, простой и принципиальный, почувствовал, что правда на стороне Яроща и Шиковича, что женщина эта имеет все права на квартиру.

— Ты можешь дать? — иронически полюбопытствовал Гукан. |

— Могу, — с доброй улыбкой отвечал Кушнер. — Ровно через неделю речники сдают дом на Элеваторной. Напишем гарантийное письмо, они дадут, а мы им возместим. Такой случай!

— Ну, знаешь, я не могу идти на подобные шахер-махеры. Есть партийный и общественный контроль.

— Какие же тут шахер-махеры? Вынесем на исполком. Попросим товарища Яроша доложить. А я тем временем договорюсь с речниками. Они ребята хорошие, поймут. — Спокойная рассудительность Кушнера как-то сразу утихомирила всех. Даже Гукана. Но тут, забывшись, Кушнер высунулся в открытое окно и сорвал зеленый колючий каштан. И тогда Семен Парфенович закричал визгливым голосом: