Трофейная жена для лорда-дракона (СИ) - Рияко Олеся L.Ree

Лишь только корзина с камнями снова свалилась с плеча принца, Арвольд, улучив момент, когда надсмотрщики были заняты пустой болтовнёй, помог ему надёжнее устроить ту на плечах и принялся сам собирать в неё рассыпавшиеся камни.

– Бери те, что светлее, с жёлтыми прожилками. – Сказал он тихо, близко наклонившись к однорукому. – Они пористые внутри. Даже если нагрузишь целую корзину, будет легче нести.

– Спасибо. Но… я могу и сам. – Пробормотал мужчина, едва ворочая языком от усталости.

– У тебя одна рука.

– Если они увидят, что ты помогаешь, то две руки может остаться только у нас на двоих.

Арвольд зло усмехнулся, сделав вид, что проверяет киркой породу за спиной принца.

– Ничего. Я им нужен, чтобы спускаться к недрам. Там пекло и лава, но есть то, что дороже золота… алмазы. Совсем слабая жила и они ещё не решили, что с ней делать, ведь никто, кроме меня, не может находиться так глубоко долго.

Принц со вздохом расправил хилые плечи, несмотря на тяжесть своей корзины, и смерил Арвольда смешливым взглядом.

– Сдаётся мне, ты взялся помогать сумасшедшему калеке не просто так.

– Сумасшедший калека? Вот как. – усмехнулся юноша. – А говорил, что принц.

– Принц. – Кивнул тот. – Только мне в отличие от тебя, не так просто доказать свою правду.

– Ты же не просто так рассказал мне про трактат об обращении, так?

– Я не солгал, если ты об этом. Я вообще никогда не вру, дракон. Могу промолчать, но лгать не стану.

Арвольд с недоверием прищурился.

– Почему?

– Я дал небу такой обет. Поклялся, что раз ложь привела меня сюда… с моих губ больше никогда не сорвётся ни одного неправдивого слова. И если я сдержу его, богиня неба простит меня и позволит вернуться к отцу.

Юноша устало покачал головой.

– Брось. Кому-кому, а вот богам точно всё равно на нас смертных.

Принц шагнул к нему ближе и заглянул прямо в глаза, сказав с жаром, без тени сомнения:

– Твоим может быть, друг мой. А вот моя богиня привела ко мне тебя.

Его взгляд, блестящий, умный, пожалуй, был единственным отражением огня жизни во всём облике однорукого. Его измождённое худое тело, его испещрённое ранними морщинами обветренное лицо и руки, покрытые мелкими язвочками и порезами – всё словно предвещало скорую смерть этого странного мужчины.

Как знать… может он и правда был принцем когда-то.

– Ты расскажешь мне, что нужно делать? – решился Арвольд.

– Да, если ты поклянёшься привести меня к вратам дворца шаха Тазара.

– Всего-то? – Фыркнул юноша. – Да я даже не знаю в какой стороне света находится этот твой дворец…

Поймав на себе взгляд одного из надсмотрщиков, Арвольд поспешил вернуться к работе. Но принц остановил его, перехватив занесённую кирку за древко.

– Постой. Я знаю… всё знаю. Путь не будет близким, придётся пересечь безжизненную пустыню, вдали от караванных путей и оазисов. Но если кому это и по силам, то только тебе, дракон.

Арвольд задержал на нём взгляд, раздумывая, стоит ли рисковать ради сумасшедшего. Ведь, даже если все слова принца были правдой, она всё равно был не в себе, если решил, что у них двоих действительно есть шанс сбежать и живыми пересечь мёртвую пустыню. Всё, чего он успел наслушаться об этом безжизненном море песка, так это то, что оно не просто так получила своё зловещее название.

– А если ты всё же лжёшь? И ничем ты мне не поможешь?

– Тогда, чего тебе бояться? Ты здесь, в кровавых копях, дракон. Всё самое плохое, что могло с тобой случиться, уже случилось.

Юноша помолчал и напряжённо кивнул, развернувшись к однорукому.

– Клянусь, что отведу тебя к дворцу шаха Тазара, принц.

– Исеф. – Сказал тот со своей странной белозубой улыбкой. – Меня зовут Исеф, а тебя?

– Арвольд.

– Эй вы! Падаль!

Грозный окрик надзирателя заставил обоих опасливо втянуть головы в плечи и отвернуться друг от друга.

– Дождёмся вечера, Арвольд, и я научу тебя всему, что знаю. – Услышал юноша едва различимый шёпот за своей спиной.

Глава 47

Ничего не выходило.

Обращение во вторую ипостась по словам Исефа было связано у драконов с эмоциональным состоянием. В трактате душа дракона представлялась двуликой, словно пастушья шапка кочевников, которую те носили круглый год – мехом внутрь во время летних дождей и палящего зноя или наружу, для спасения от зимних морозов. Суть была в том, что в человеческом обличии телом дракона управлял разум, в зверином же разум уступал чувствам и инстинктам.

Но как сменить одно на другое? Как заменить мысли чувствами? Как перестать думать… даже не так. Как начать думать чувствами? То, что было просто для любого зверя, человеку казалось было не под силу.

Те немногие практики для “остановки мыслей”, которые припомнил из трактата Исеф, не работали. Ночью они пытались “погружаться в себя” в полном молчании, днём практиковали отключение мыслей через изнурительный труд… но добиться смогли только того, что их начали сторониться другие пленники и хвалить за производительность надсмотрщики. Лишняя краюха хлеба на ужин была слабым утешением неудачам.

А время между тем шло… и Исеф, в первые дни воспрявший чувствами и наполнившийся жизненной энергией, снова стал чахнуть. Пожалуй, это удручало Арвольда даже больше, чем свои собственные неудачи. Однорукий переставал верить в себя, сетуя на то, что с трактатом его подвела память… и в то, что они снова будут свободны.

О своей несвободе Арвольд не переживал так сильно. На той стороне жизни его никто не ждал… ни Фэррэйны, которым он вряд ли был нужен, ни сэр Ремальд, который наверняка уже взял к себе на службу другого желторотого оруженосца… ни лисица, которой больше нет.

Всё чаще Арвольду вспоминалась их первая встреча, когда девчонка попала в беду, украв чужую брошь. Она была одинокой, и ей так хотелось иметь хоть что-то, чтобы помнить, что это одиночество было с ней не всегда. Настолько, что готова была придумать себе памятную вещь. Придумать и поверить, что она действительно принадлежала её матери.

И именно сейчас Арвольд, как никогда, понимал этот её, в общем-то, глупый, детский поступок. Наивно, но в те дни и ему тоже хотелось иметь что-то, что напоминало бы о лисице. Но вокруг него не было брошей, которые можно было украсть. Только камни, цепи, кандалы и песок…

И всё же у него был Исеф. День ото дня тот сражался за право быть свободным. Не только с палящим солнцем и тяжёлым трудом, который давался однорукому вдвое сложнее остальных, но и с собственным отчаянием. Он улыбался Арвольду своей белозубой улыбкой, каждый раз уверяя, что они на верном пути и однажды его обращение удастся, и они воспарят к небесам над чёртовыми кровавыми копями, так высоко, что не достанет ни одна стрела! И навсегда унесутся прочь, к свободе через облака…

Так и произошло.

Тот день не казался с утра каким-то выдающимся, был самым обычным и не предвещал беды. Никто из пленников не планировал побега, никто из кровавых господ не планировал публичной казни для устрашения вновь прибывших рабов. Но Исеф, в который раз упав под весом корзины с камнями, умудрился выронить их под ноги главному надсмотрщику, из-за чего тот оступился и сломал ногу…

За любое нападение на господ и их слуг в кровавых копях было одно наказание – смерть. И, конечно же, никто не стал разбираться, была здесь вина Исефа или чей-то ещё злой умысел.

Когда всё случилось, Арвольд, казалось, потерял чувство реальности происходящего. Весь мир практически замер вокруг него и оглох. Люди вокруг что-то кричали, вопил, брызжа слюной, и сломавший ногу надсмотрщик, обличительно тыча пальцем в испуганного, пятящегося назад однорукого раба.

И мгновения не прошло, как двое крепких пустынников схватили закованного в цепи мужчину и оттащили его в сторону, заставив встать на колени. Из того, что произошло дальше, Арвольд, если бы кто-то вздумал его расспросить о происходившем, смог бы вспомнить только выжигающую всё внутри волну ярости. Она вспыхнула в нём где-то за солнечным сплетением и, словно раскалённый докрасна поток лавы хлынула вверх по позвоночнику, ударив в голову и заставив тьму вихрями закружиться перед глазами. А в следующий же миг рёв, злой, звериный… совершенно точно не человеческий, вырвался из его груди, заставив сотрясаться стены шахты, а всех прочих, кто был там с ним, умолкнуть, лишившись дара речи.