Мистик Томас Свит - Козлов Евгений Александрович

Не сомневаясь в успехе, под шквальным ветром, путники достигли конечной точки, теперь нужно разжечь камин и впервые за столько лет согреть не знавшего уюта замок, особенно в такую погоду.

Слышалось, как капли ударяли о стекла, били по крыше, но не только эти звуки нарушали молчаливый нрав замка, помимо прочего, глухо доносился еле осязаемый ухом скрежет пера о листы бумаги; руководит, которым как вы уже догадались законно сэр Краусвеа. Он сидит на высоком стуле возле пыльного стола, создавая письма. Но кому они предназначаются? Ведь в местах, в которых граф прибывает ни много ни мало уже два дня, он никого не знает, за исключением отца Вильяма, который вызвался вскоре исполнить визит. Так оно и было, издавна вошло в традицию оповещать всех знатных особ о прибытии достопочтенного пришельца, так сказать нового лица, кое многие с превеликим удовольствием или неприязнью соизволят разглядеть невооруженными глазами, или через монокли, бинокли, если знакомство состоится в театре, опере, и в других местах массовых мероприятий, призванных к приобщению людей к искусству. Все краткие, по своему содержанию и лексикону сочинения были схожи, мало отличались друг от друга, и конверт запечатывался, как это не косноязычно звучит, одной и той же печатью. Ассортимент фамилий не оказался богат. Уложив стопку писем на столе, Геральд потряс усталую руку, занятие письмом его изрядно утомило, но в такую погоду ему нисколько не хотелось спать. Хотя вчерашние страхи улеглись, он не желал уподобляться их примеру.

Ключом, который был получен от поверенного, с успехом стало открыто несколько комнат, особенно кладовая, заполненная доверху различными предметами быта, а именно: свечами, столь нужными, чем мебель, столовый сервиз, ковры и так далее. В “комнату с призраком” идти никакого желания не было, по крайней мере, при дневном свете. И поэтому им был выбран кабинет, в котором должно быть можно жить, не выходя за его пределы. Не забуду упомянуть об одной очень важной мелочи, теперь Геральд мог закрыть дверь, однако духам, как известно этот фокус с замком не помеха, но всё ж, ему было приятно создать то скромное заблуждение.

Свеча безропотно тускло горела на столе, дождь не прекращался уже несколько часов, задорный шум легионом двинулся вперед, завоевывая дальние замки, их боевые барабаны по-прежнему оглашали о начале битвы. Свет свечи отражался от стекла и поэтому джентльмен взирал на так знакомое ему лицо, не обладающее красотой, как впрочем, и изяществом линий, не мужеством так почитающееся в светских кругах, особенно у дам, одним словом – ничего особенного. Выразительность его глаз легко улавливалась не всегда, но так же неповторимо как у всех людей. Одна мысль провозгласила первенство, а именно та опечаленная чужой смертью дама, не покидала душу джентльмена, даже когда она была покрыта траурным нарядом и, находясь в неприкосновенности, она воспламеняла жуткий интерес, желание познать, и вербально утешить. И может быть, одно из тех ритуальных писем достанется ей, ее руки развернут и губы прошепчут…что же. “Граф Краусвеа, хозяин графства и обитатель замка Краусвеа, со всем почтением оповещает вас о своем прибытии, в скором времени надеется, с вашего позволения соизволить ознакомиться с… (далее фамилии и титулы из известной книги баронетов)”. Сухо, но это могло быть отличным началом, в то же время оно может сыграть не последнюю роль среди здешних богачей. И Геральд осек себя на скрытой мысли, попытался отодвинуть ее в немой ящик, уж слишком много всевозможных забот, неразрешенных вопросов, а еще тут платоническое влечение к человеку, которого он вовсе не знает, быть может, это и притягивает. Давно за полночь, Геральд задувает свечу, как, тогда не раздеваясь ложиться на диван, укрывается пледом, еще некоторое время смотрит в сторону двери, ожидая, что вот-вот явится привидение, закрывает глаза, тут же открывает, но он один, тогда снова прикрывает веки и, отбросив мысли…засыпает.

Но через семь, шесть часов отдыха, оказывается разбуженным стуком, раздававшимся, будто со всех сторон. А после шум молотка, и другие не менее приятные музыкальные инструменты. Недавно никто и слыхом не слыхивал о сэре Краусвеа, а сейчас, еще роса не засверкала под выходящим солнцем, как рабочие начали упорно трудиться, латать дыры, бороться с зарослями, приводя в порядок сад. Чем изрядно всколыхнули чувства недоброжелательности, но за неимением альтернативы, явных и косвенных улик против происходящего, Геральд более не менее успокоился. “Лучше сейчас, чем никогда” – подумал он, накинув на плечи плащ. И не успел он выйти из комнаты, как перед ним повсюду начали сновать люди, кто-то пробегал мимо, не удостоив внимания, а иные низко кланялись и тут же скрывались из виду. Суматоха, беспорядок царили во внутреннем помещении замка, можно даже сказать вовсе нескромно – это был хаос, но это слишком.

Джентльмен ни на секунду не желал оставаться в замке, наполненным трудолюбивыми пчелами. После недолгих раздумий он направился в сад, которому к тому времени уже сделали модную стрижку. В зеленеющей лагуне довольно спокойно. Граф употребил плащ в виде одеяла, прилег на него и без посторонних раздражителей смотрел на после пасмурное небо. Кое-где плыли серые облака, ультрамариновая лазурь с добавлением белил с помощью сухой кисти нанесены десницею Творца, словно перина, так можно охарактеризовать виденный им пейзаж. В дополнении к выше сказанному, утренний свет бледными оттенками осыпал сущее невидимой пыльцой, придавая нежный налет, гармония, жаль, но не останется в памяти тот неповторимый день, как и все дни не похожи друг на друга. Сквозь полусон, когда еще не делаем шаг, а только заносим ногу в мир сновидений, умиротворенному графу стали вдруг слышны молитвы, песнопения, неустанно коими ангелы хвалят Бога. И вправду не было иллюзией слышанное им пение. Он отчетливо воспринимал женский голос, читающий молитвы, в одной из комнат замка. Никто не мешал Геральду следовать за голосом. Тихо прижавшись к стене под маленьким окошком, он начал прислушиваться.

– Господи, услышь рабу твою, внемли словам сердца моего, и даруй успокоение скорбей души моей. Да придай спасение чрез прощение Твое, не устрашусь я зла, не заплутаю в сетях уныния, гордыни, чревоугодия и сладострастных мечтаний, не покину предела света и с каждым искушением лишь окрепнет вера моя.

Виден свет во всех творениях Бога милостивого, добродетелью живущие, молитвы благо воздающие, истины страждущие…

Прости меня, Даниэлу…

Геральд с упоением слушал, дивился. Вдруг его будто осенило, или передернуло, и он что есть сил, помчался в замок. Пылко ворвался в гостиную, добрался до той комнаты, возле которой, недавно застывал в оцепенении. Он сделал эти на первый взгляд не уравновешенные действия, не для того, чтобы увидеть ту, что была подобно духу, отнюдь нет, у джентльмена возымели соображения иного плана, а именно, тот факт, что рабочие, безудержно стучащие по всем уголкам замка, могли бы ненароком заглянуть в ту комнату. И, безусловно, трагедией обернулось бы та опрометчивость. И он отсек на корню все планируемые попытки. Рабочие уже украдкой подбирались, но Геральд устоял, встал, словно страж около двери. Не скрою, у него также воспылало любопытство, как только его план по “спасению” обернулся удачным. Однако сломить его усилия эдакая мелочь просто не могла.

Невесть, откуда предстал кучер, он держал шляпу в руках, в его голосе звучат нотки неуверенности, как-то особенно сам на себя не похож.

– Доброе утро сэр. Сегодня вы куда-нибудь отправитесь?

– Утро на лицо, но вот добра меньше чем хотелось бы. Думаю, нет, поездок было более чем достаточно, но для вас у меня есть одна работа, хотя нет, пара обязанностей. Во-первых: стойте здесь и стерегите дверь, чтобы никто не смел в нее войти. Во-вторых: на столе, в кабинете лежат письма, вам нужно будет благополучно отправить их адресатам. Вам всё ясно?

– Да, но… – растерянно пробубнил кучер.

– Что еще?

– Как я сделаю эти два поручения сразу.