Красная комната - Август Стриндберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, а если говорить серьезно, – спросил Фальк, – что происходит, когда ко дню платежа у тебя нет денег?
– Тогда ты берешь новую ссуду в Банке портных, – ответил Борг.
– А почему не в Государственном банке? – поинтересовался Фальк.
– Он нас не устраивает! – объяснил Борг.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Олле Селлена.
– Ни бельмеса! – ответил Селлен.
– Ничего, когда-нибудь поймете, когда будете в Академии и попадете в адресную книгу!
Глава 23
Аудиенции
Утром в канун сочельника Николаус Фальк сидел у себя в конторе. Он несколько изменился; время проредило его белокурые волосы, а страсти избороздили лицо узкими каналами, чтобы по ним стекала вся та кислота, которая выделялась из этой заболоченной земли. Он сидел, склонившись над маленькой узкой книжкой в формате катехизиса, и так усердно работал пером, словно выкалывал узоры.
В дверь постучали, и книжка моментально исчезла под крышкой конторки, а на ее месте появилась утренняя газета. Когда госпожа Фальк вошла в комнату, ее супруг был погружен в чтение.
– Садись! – сказал Фальк.
– Мне некогда. Ты читал утреннюю газету?
– Нет.
– Вот как! А мне показалось, ты ее как раз читаешь.
– Я только что начал.
– Прочитал уже о стихах Арвида?
– Да, прочитал.
– Видишь! Его очень хвалят.
– Это он сам написал!
– То же самое ты говорил вчера вечером, когда читал «Серый плащ».
– Ладно, чего ты хочешь?
– Я только что встретила адмиральшу; она поблагодарила за приглашение и сказала, что будет очень рада познакомиться с молодым поэтом.
– Так и сказала?
– Да, так и сказала!
– Гм! Каждый может ошибаться. Но я не уверен, что ошибся. Тебе, наверное, опять нужны деньги?
– Опять? Когда в последний раз я, по-твоему, получала от тебя деньги?
– Вот, возьми! А теперь уходи! И до самого Рождества денег больше не проси; ты сама знаешь, какой это был тяжелый год.
– Ничего я не знаю. Все говорят, что год был хороший.
– Для земледельцев да, но не для страховых обществ. Всего доброго!
Супруга удалилась, и в контору осторожно, словно боялся попасть в засаду, вошел Фриц Левин.
– Что надо? – приветствовал его Фальк.
– Просто хотел заглянуть мимоходом.
– Очень разумно с твоей стороны; мне как раз нужно поговорить с тобой.
– Правда?
– Ты знаешь молодого Леви?
– Конечно!
– Прочти эту заметку, вслух!
Левин прочел:
– «Щедрое пожертвование. С отнюдь не необычной теперь для наших коммерсантов щедростью оптовый торговец Карл Николаус Фальк в ознаменование годовщины своего счастливого брака передал правлению детских яслей «Вифлеем» дарственную запись на двадцать тысяч крон, из которых половина выплачивается сразу, а половина после смерти жертвователя. Дар этот приобретает тем большую ценность, что госпожа Фальк является одним из учредителей этого гуманного учреждения».
– Годится? – спросил Фальк.
– Превосходно! К Новому году получишь орден Васы!
– А теперь ты пойдешь в правление яслей, то есть к моей жене, с дарственной записью и деньгами, а потом разыщешь молодого Леви. Понял?
– Вполне!
Фальк передал Левину дарственную запись, сделанную на пергаменте, и пачку денег.
– Пересчитай, чтобы не ошибиться, – сказал он.
Распечатав пачку, Левин вытаращил глаза. В ней было пятьдесят литографированных листов всех цветов и оттенков на большую сумму.
– Это деньги? – спросил он.
– Это ценные бумаги, – ответил Фальк, – пятьдесят акций «Тритона» по двести крон, которые я дарю детским яслям «Вифлеем».
– Они, надо думать, обесценятся, когда крысы побегут с корабля?
– Этого никто не знает, – ответил Фальк, злобно ухмыляясь.
– Но тогда ясли обанкротятся!
– Меня это мало касается, а тебя и того меньше. Теперь слушай! Ты должен… ты ведь знаешь, что я имею в виду, когда говорю должен…
– Знаю, знаю… взыскать судебным порядком, запутать какое-нибудь дело, проверить платежные обязательства… продолжай, продолжай!
– На третий день Рождества доставишь мне к обеду Арвида!
– Это все равно что вырвать три волоска из бороды великана. Хорошо еще, что я весной не передал ему всего, что ты мне наговорил. Разве я не предупреждал тебя, что так оно и будет?
– Предупреждал! Черт бы побрал твои предупреждения! А теперь помолчи и делай, что тебе сказано! Итак, с этим покончено. Теперь осталось еще одно дело. Я заметил у своей жены некоторые симптомы, свидетельствующие о том, что она испытывает угрызения совести. Очевидно, она встречалась с матерью или с кем-нибудь из сестер. Рождество располагает к сентиментальности. Сходи к ним на Хольмен и разнюхай, что там и как!
– Да, поручение не из приятных…
– Следующий!
Левин вышел из конторы, и его сменил магистр Нистрём, которого впустили через потайную дверь в задней стене комнаты, после чего дверь тут же заперли. Между тем утренняя газета исчезла, и на столе снова появилась маленькая узкая книжка.
У Нистрёма был какой-то поникший и обветшалый вид. Его тело уменьшилось на добрую треть своего первоначального объема, да и одежда его была в крайне жалком состоянии. Он смиренно остановился в дверях, достал старый потрепанный бумажник и стал ждать дальнейших распоряжений.
– Ясно? – спросил Фальк, ткнув указательным пальцем в свою книжку.
– Ясно! – ответил Нистрём, раскрывая бумажник.
– Номер двадцать шесть. Лейтенант Клинг: тысяча пятьсот риксдалеров. Уплачено?
– Не уплачено!
– Дать отсрочку с выплатой штрафных процентов и комиссионных. Разыскать по месту жительства!
– Дома его никогда не бывает.
– Пригрозить письмом, что его разыщут в казарме! Номер двадцать семь. Асессор Дальберг: восемьсот риксдалеров. Покажи-ка! Сын оптового торговца, которого оценивают в тридцать пять тысяч риксдалеров; дать отсрочку, пусть только заплатит проценты. Проследи!
– Он никогда не платит процентов.
– Пошли открытку… ну, знаешь, без конверта… Номер двадцать восемь. Капитан Гилленборст: четыре тысячи. Попался мальчик! Не уплачено?
– Не уплачено.
– Прекрасно! Установка такая: являешься к нему в казарму около двенадцати. Одежда – обычная, а именно – компрометирующая. Рыжее пальто, которое летом кажется желтым… ну, сам знаешь!
– Не помогает; я уже приходил к нему в караульное помещение в одном сюртуке в разгар зимы.
– Тогда сходи к поручителям!
– Ходил, и оба послали меня к черту! Это было чисто формальное поручительство, сказали они.
– В таком случае ты явишься к нему самому в среду в час дня, когда он заседает в правлении «Тритона»; и захвати с собой Андерссона, чтобы вас было двое!
– И это мы уже проделывали!
– И какой же вид был при этом у членов правления? – спросил Фальк, моргая глазами.
– Они были смущены.
– Ах, они были смущены! Очень смущены?
– Да, по-моему, очень.
– А он сам?
– Он выпроводил нас в вестибюль и обещал заплатить, если только мы дадим слово никогда больше не являться к нему.
– Ах, вот оно что! Заседает два часа в неделю и получает шесть тысяч только за то, что его зовут Гилленборст! Дай-ка мне посмотреть. Сегодня суббота. Будешь в «Тритоне» ровно в половине первого; если увидишь меня там – а ты обязательно меня увидишь, – мы с тобой незнакомы. Понял? Хорошо! Еще просьбы об отсрочке?
– Тридцать пять!
– Вот что значит – завтра сочельник.
Фальк стал перелистывать пачку векселей; время от времени на его губах появлялась усмешка, и он отрывисто говорил:
– Господи! Далеко же у него зашло дело! И он… и он… а ведь считался таким надежным! Да-да, да-да! Ну и времена! Вот оно что, ему нужны деньги? Тогда я куплю у него дом!
В дверь постучали. В мгновение ока крышка конторки захлопнулась, бумаги и узкую книжку как ветром сдуло, а Нистрём вышел через потайную дверь.
– В половине первого, – шепнул ему вслед Фальк. – И еще: поэма готова?
– Готова, – послышалось словно из-под земли.
– Хорошо! Приготовь вексель Левина, чтобы предъявить его в канцелярию. Хочу на этих днях немного прищемить ему нос. Весь он насквозь фальшивый, черт бы его побрал!
Он поправил галстук, подтянул манжеты и открыл дверь в гостиную.
– Кого я вижу! Добрый день, господин Лунделль! Ваш покорный слуга! Пожалуйста, заходите, прошу вас! А я тут немножко занялся делами!
Это действительно был Лунделль, одетый как конторский служащий, по последней моде, с цепочкой для часов и кольцом на пальце, в перчатках и галошах.
– Я не помешал вам, господин коммерсант?
– Ну что вы, нисколько! Как вы думаете, господин Лунделль, к завтрашнему дню картина будет готова?
– Она обязательно должна быть готова завтра?
– Непременно! Я устраиваю в яслях праздник, и моя жена публично передаст правлению этот портрет, который затем повесит в столовой!
– Тогда нам ничто не может помешать, – ответил Лунделль и принес из чулана мольберт с почти готовым холстом. – Не угодно ли вам будет, господин коммерсант, немного посидеть, пока я кое-что дорисую?
