После пожара - Уилл Хилл

Внутри у меня все сжимается, когда голос в моей голове шепчет: Ты ведь знаешь, кто это будет. Знаешь. Но нет, я не догадываюсь, кто станет новым Центурионом, знаю лишь, кого я не хочу видеть на этом посту.

– Господь не ошибается, – повторяет отец Джон. – И посему дано мне объявить, что Он избрал Нейта Чилдресса на службу Центурионом Легиона, отныне и до Вознесения. Где ты, Нейт?

Кровь леденеет у меня в жилах. Он тебе говорил, шепчет внутренний голос. Он ясно дал понять, что думает о Нейте как о преемнике Хорайзена, но ты ему не поверила. Я трясу головой, потому что Нейт не может стать Центурионом. Не может. Он добрый, мягкий, хороший, а еще он мой друг, и это нечестно, попросту нечестно. Хорайзен тоже был добрым и хорошим. А ты бы предпочла видеть новым Центурионом кого-то черствого и жестокосердного?

Слова как будто вспарывают меня, режут без ножа. Я понимаю, что голос прав, что из Нейта получится отличный Центурион, если такое вообще возможно, но мне все равно, все равно. Потому что это изменит всю мою жизнь, и, даже если рядом со мной останутся Хани, Элис, Рейнбоу и другие, Нейта у меня отнимут.

Он никогда и не был твоим. Никогда.

– Нейт? – выкликает отец Джон. – Покажись, Брат мой.

Я вся трепещу при мысли о том, что отец Джон глубоко вонзит когти в Нейта и затянет его в черное сердце Легиона. Я представляю, как Нейт запирает людей в железный ящик, порет их березовыми розгами, сажает на голодный паек, и меня тошнит. Мне хочется крикнуть ему: беги, беги, пока не поздно, однако я молчу. Конечно молчу. Потому что я трусиха.

С восточной стороны двора доносится шум – толпа расступается, пропуская Нейта. Он спокойно выходит вперед, на асфальтированную площадку; его губы сжаты, темно-зеленые глаза устремлены на Пророка.

– Брат Нейт, – обращается к нему отец Джон. – Займи свое место подле Центурионов. Не бойся.

Нейт не ведет и бровью. Я перевожу взгляд с него на отца Джона и замечаю на лбу у того морщинку – первый намек на беспокойство.

– Ты не слыхал меня, Брат? – вопрошает Пророк. – Господь благословил тебя, удостоив высокой чести. Ты ведь не откажешь Ему?

– Прости, отче, – говорит Нейт. – Именно так я и должен поступить.

Над толпой прокатывается волна возмущенных вздохов; люди таращат глаза, прикрывают ладонью рты, разинутые от изумления. Отец Джон хмурится сильнее.

– Я в замешательстве, – произносит он. – Разве ты не преданный Брат Легиона Господня? Разве не следуешь Истинным путем?

– Все верно, отче: я Брат Легиона и следую Истинным путем. Однако же среди нас есть другие мужи, более достойные чести служить Центурионом. Они…

– НЕ ТЕБЕ РЕШАТЬ! – ревет отец Джон, в чьих глазах вспыхивает внезапная ярость. Толпа в страхе цепенеет. – Это воля Всемогущего Господа! Он так повелел, и ты не выбираешь, отвечать «да» или «нет»! Пади на колени, возблагодари Господа и воздай хвалу Его предвечной славе! – Нейт молча взирает на Пророка. – Или, может, вера твоя не истинна? – Ярость, охватившая отца Джона, рассеивается так же быстро, как вскипела. – Может, ты еретик, подосланный Змеем, чтобы сеять недовольство среди преданных детей Его? В этом суть? Если так, признай измену немедля, ибо не вижу я иных причин для тебя столь тяжко оскорблять Господа, чьему служению эти мужчины и женщины посвятили всю свою жизнь.

– Я не еретик, отче, – заявляет Нейт, – и вера моя так же крепка, как вера любого из собравшихся здесь. И потому прошу я дозволить мне помолиться. Господь направит меня, как направлял всегда.

– Я уже сказал, чего хочет от тебя Господь, – холодно возражает отец Джон; в его тоне проскакивают опасные нотки. – Я неясно выразился или ты сомневаешься в моих словах?

– Нет, отче, – говорит Нейт. – Но я бы хотел услышать глас самого Господа.

Слышится смешок. Я чувствую за спиной легкое движение – люди оборачиваются посмотреть, кто хихикнул, – но сама стою неподвижно, потому что все мое внимание приковано к отцу Джону. Я множество раз видела Пророка в гневе, но никогда, никогда в его глазах не мелькали чувства, ставшие явными при взгляде на Нейта. Сомнение. Страх.

И в это мгновение то, что я давно уже смутно сознавала, вдруг вырисовалось с кристальной четкостью. Отец Джон обладает потрясающим красноречием и невероятной, почти гипнотической харизмой. Он способен на безмерную доброту и страшный гнев – зачастую почти одновременно. Его знание Библии непревзойденно. Центурионы преданы ему всецело, слово отца Джона – закон, а мои Братья и Сестры питают к нему и любовь, и благоговейный страх – нередко в равной мере. Однако подчиняются Пророку и беспрекословно выполняют его приказы люди отнюдь не поэтому. Авторитет отца Джона, его сила основываются на убеждении, составляющем самую суть Легиона Господня: вере в то, что его голос и есть глас Божий. Без этой веры просто не было бы смысла подчиняться Пророку. Без нее Центурионы превратились бы в обыкновенных мучителей, которые избивают и жестоко наказывают непокорных. Без этой веры все просто развалилось бы. А Нейт на глазах у всех поставил ее под сомнение.

– У тебя есть день и ночь на молитву, – изрекает отец Джон, и по его глазам я вижу: он понимает, каким неустойчивым внезапно сделалось положение, каким шатким. – Этого времени, несомненно, хватит, чтобы узреть истину, которую я тебе открыл. Мы оба знаем, что Господь не совершает ошибок. Это также известно всем собравшимся здесь и лишь подтвердится снова. Тем не менее я не стану вмешиваться в отношения моих Братьев с Создателем, ибо это все равно что вышвырнуть их во Внешний мир на растерзание Чужакам. Если для осознания истины тебе нужно больше времени, то это твоя и только твоя работа. Завтра на рассвете мы все тебя выслушаем, хотя у меня нет ни малейших сомнений в том, каким будет твой ответ. Господь благ.

– Господь благ, – откликается толпа.

– Стало быть, до завтра, – кивает отец Джон.

Он выходит вперед, кладет ладонь на грудь Хорайзена и закрывает глаза. Его губы шевелятся в короткой беззвучной молитве, затем он разворачивается и молча шагает обратно к Большому дому. Вся его паства словно замерла. Над двором повисает странное напряжение, как будто все одновременно затаили дыхание. Трое Центурионов переглядываются, явно не зная, что делать дальше. В конце концов тишину нарушает Эймос.

– В общем, так, – зычно объявляет он. – Хватит на сегодня стоять столбами. Похороны состоятся перед ланчем, и, если кто хочет лично попрощаться с Хорайзеном, на