Инкуб - Сергей Шведов

– Так тебя прислал инкуб? – удивился Завадский.

– Можно сказать и так, – пожал плечами Кобяков. – Подпиши бумагу, Аркадий, или уходи в монастырь. Пойми ты, наконец, ваша ненависть делает его сильней, зло, творимое вами, идет ему только на пользу. Это не он строит ад на земле, а вы с Верещагиным. Если так будет продолжаться дальше, то мы допрыгаемся до Апокалипсиса. Ты знаешь, как я стал вице-губернатором?

– За взятку, – проявил осведомленность финансовый директор «Осириса».

– И что, это первая взятка, данная в нашем замечательном городе? Не инкуб порождает зло, Завадский, а зло творит инкуба, дабы потом прятаться за его спиной. Смири гордыню, Аркадий. Поверь мне на слово, два умных человека вполне способны будут обуздать четырех дур и с их помощью управлять инкубом. Пусть себе развлекается на сексуальной почве, тем более что это не он организовал всемирный бардак. А в экономике и политике Кирилл будет делать только то, что выгодно нам с тобой. Мы же не в раю живем, мой дорогой компаньон. В реальной жизни нельзя обойтись без изрядной толики зла, так пусть это зло станет управляемым. Знаешь, кто был первым рыночником?

– Кто?

– Сатана, Аркадий, – улыбнулся Кобяков. – У Бога можно выпросить милость даром, а дьявол ничего так просто не дает. Хочешь власти и денег – плати.

– А зачем твоему инкубу наши души?

– Если ты мне объяснишь, Завадский, что такое душа, я, возможно, отвечу на твой вопрос. Пока что я не ощутил потери. Зато познал всю сладость рабства. Не ухмыляйся, Аркадий, рабство, это всего лишь изнанка власти. Тот, кто не был рабом, никогда не станет властелином. Вкус власти всегда отдает горечью унижения и в этом его главная прелесть.

– По-моему, участие в оргиях вредно отразилась на твоих умственных способностях, Эдик, – поморщился Аркадий Савельевич. – Ты несешь чепуху.

– Врешь, Завадский, – неожиданно расхохотался Кобяков. – Ты ведь понял, о чем я сказал. Для многих из нас инкуб был идолом еще до того, как появился на горизонте. Знаешь, какая сейчас главная фишка и у глупых девочек, и у зрелых матрон – паучок на попке. Они делают татуировку, отлично понимая, что означает этот знак. Быть рабыней инкуба стало модным, Аркадий, ибо это рабство дает власть. Хотя бы над сопливыми юнцами, желающими прикоснуться к запретному. Вот оно Евино потомство! Змей еще даже не пытается их соблазнить, а они уже готовы ему отдаться.

– Твои бы слова, да профессору Попеляеву в уста, – с досадой бросил Завадский.

– Семен Александрович был плохим ученым, – нахмурился Кобяков. – Вместо того чтобы изучить суть проблемы, он стал уничтожать ее внешние проявления. Ты пытаешься идти по пути самозваных инквизиторов, Аркадий, и, скорее всего, результат будет тот же. Я тебя предупредил, но решать в любом случае не мне.

Разговор с Кобяковым подействовал на Завадского, как красная тряпка на быка. Конечно, Аркадий Савельевич ощущал свою греховность, но ему вдруг пришло на ум, что заслужить прощение перед силами Добра, он сможет не столько молитвой, сколько борьбой. И борьба эта будет совсем нешуточной. Завадский неплохо знал Кобякова. Эдуард всегда рвался к власти, но поставить на колени его могла только реальная сила. Скорее всего, он действительно стрелял в Мартынова, но не убил. И это обстоятельство породило в его душе дикий страх, а потом и желание подчиниться сильнейшему. А если припомнить, что Попеляев и егерь Михеев, отличные стрелки, к слову сказать, не смогли убить Кирилла Мартынова два года тому назад, то отсюда можно сделать неутешительный вывод – пуля этого выродка не берет. Зато Верещагину удалось очень изящно избавиться от жены-ведьмы, разметав с помощью взрыва огромной силы ее тело на атомы. Правда, потом она вновь явилась к нему, но это, скорее всего, бред больного воображения.

– А если в него садануть из гранатомета? – предложил Смагин.

– Стрелять из гранатомета на улице – последнее дело, – остудил пыл детектива Завадский. – Слишком много жертв. К тому же он может заметить охотника и принять соответствующие меры.

– Думаете, смерть Козинцева не была случайностью? – насторожился Борис.

– В любом случае, мы должны учесть все, – вздохнул Завадский. – Боюсь, что второго шанса у нас не будет. Инкуб насторожился после смерти Зои. И Кобякова он к нам прислал не случайно.

– Но если он пытался договориться, то, значит, ему есть чего бояться, – заметила Дятлова, сидевшая на заднем сидении «Бентли».

Завадскому предстояла нелегкая встреча с инквизиторшей, и он на всякий случай подстраховался, прихватив с собой Смагина и Дятлову, уже имевших дело с Марией Дробышевой. Аркадий Савельевич навел справки об этой женщине, но ничего примечательного в ее биографии не обнаружил. Не состояла, не участвовала, не привлекалась. Ее родство с Брагинским тоже не подтвердилось. Справедливости ради надо сказать, что Дробышева на нем и не настаивала. Так что мысль о заинтересованности Марии Степановны в имуществе, оставленном покойным Валентином Васильевичем, можно было смело отбросить как несостоятельную.

– А кого мы ждем? – спросил Смагин, оглядываясь по сторонам.

– Верещагина, – пояснил Завадский. – Анатолий Викторович изъявил желание сопровождать нас на важную встречу.

– Железный мужик, – похвалил знакомого детектив. – Я думал, он окончательно сопьется от переживаний.

– Я его утешу, – пообещала Дятлова.

– Это похвальное желание, Ирочка, помочь своему ближнему, но у меня на тебя есть виды.

– Аркадий Савельевич, я вас не узнаю, – засмеялась супруга важного губернского чиновника.

Продолжению разговора помещал Верещагин, пересевший из служебной машины в «Бентли». Анатолий Викторович выглядел озабоченным, но не более того. Судя по всему, привычный ритм жизнь подействовал на его психику благотворно, и он сумел восстановить, утерянное было со смертью жены, душевное равновесие.

– Я, кажется, помешал вашему разговору? – спросил новый пассажир.

– Я пыталась соблазнить, Аркадия Савельевича, но мое кокетство не было оценено должным образом, – ласково улыбнулась Дятлова соседу.

– Вы не правы, Ирина, – запротестовал Смагин. – Я оценил.

– Боря, вы солдафон, извините за грубое определение, а мне сейчас нужна тонкая впечатлительная душа, способная оценить мои сомнения и метания.

Дробышева гостей ждала, во всяком случае, встретила их во всеоружии. На столе, под старомодным абажуром стояла вазочка с печеньем и пустые пока чашки. Сама хозяйка была облачена в строгое черное платье с белым отложным воротничком, как нельзя более подходившее к ее строгому смуглому лицу. С определением возраста хозяйки у Завадского возникли проблемы – Марии Степановне могло быть пятьдесят лет, но не исключались и семьдесят. Эта худая рослая женщина с маленькими изящными ручками, ловко разливающими чай по чашкам, принадлежала к породе людей словно бы не имеющих возраста. Аркадий с трудом мог бы представить ее ребенком или молоденькой девушкой. Не исключено, что она так и появилась на свет в черном платье с тщательно приглаженными волосами и множеством мелких морщинок вокруг вечно прищуренных глаз. Обстановка комнаты вполне соответствовала внешнему виду хозяйки, и кроме круглого стола, за которым расположились гости, здесь были только кровать, тумбочка и шкаф старинной работы. Из чего Завадский заключил, что накопление материальных благ не слишком беспокоит Марию Степановну, а потому и предлагать ей деньги не следует. Разве что она сама заикнется о них.