Плавать с дельфинами - Эрин Пицци

— Может, я могу ей как-нибудь помочь? — Чак вытянулся в кресле, понес бутылку пива ко рту и с шумом, сквозь зубы, втянул в себя пенистый напиток.

— Нет, ты как раз не сможешь ей помочь, Чак. Ты хороший друг, напарник, но с женщинами ты ведешь себя гадко.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Чак, — ничего не могу с собой поделать. Я ведь так люблю вас, женщин. Все вы такие жеманницы. Мне повезло — я родился в нужные времена. Вот возьми моего отца, он тридцать лет только и делал, что стриг газоны. Еще он женился на моей мамаше, любительнице печь яблочные пироги, ходил в колледж, носил дурацкие рубашки с застегнутыми до самого верха пуговицами. Ну и чего он добился в результате своих усилий?

— Ну, чего же он добился? — с интересом спросила Ева. Ей забавно было послушать Чака, который обычно предпочитал заниматься амурными делами, а не разговорами.

— Так вот, добился он того, что трижды ложился на урологические операции, да заработал себе еще какое-то заболевание простаты. Вот и результат его усилий. А вот мне скоро сороковушник, и я могу себе позволить все, что захочу. Могу тебе сказать: ныряние — самое сексуальное занятие из тех, что я знаю. Ведь вокруг тебя плавают сплошь одни бедные, одинокие, разведенные, жаждущие любви бабенки. Все, что от тебя требуется, это подкатиться к ним, раздавить на двоих бутылку ямайского рома, и — бац, все готово для маленького праздника удовольствий.

— Ну, Чак, это как на все посмотреть. Хотя, конечно, я все же рада, что нахожусь замужем за человеком, которого люблю. Да и вообще я тут много встречала пар, искренне любящих друг друга. Как бы то ни было, мне кажется, что и тебя беспокоят свойственные всем сорокалетним комплексы, и ты просто отказываешься признать это. Интересно, что случится с тобой в сорок пять? Или в пятьдесят, а? Будешь ли ты и тогда изображать из себя энергичного ловеласа, гоняющегося за все более молоденькими девочками.

— Так, ну ладно, Ева, хватит философствовать. Дай-ка я лучше куплю тебе еще пива.

— Ладно, покупай, но только не пытайся больше вешать мне лапшу на уши.

Позже Ева имела возможность понаблюдать за тем, как действует Чак. Он встал из-за их столика, прошелся по бару. Методика его действий была безупречной. Своими большими широкими руками он то похлопывал какую-то из своих знакомых по щеке, то легко дотрагивался до ее бедра. Иногда он проводил ладонью по голове женщины, в других случаях — целовал ее в лоб. Особым отработанным жестом он сжал повыше локтя руку той, что на днях оплатила все его счета на Антигуа. «Ох уж эти Чаки, — подумала Ева. — как же их много на этом свете, и как хорошо, что Пандора уже ушла и находится где-то в безопасности вместе с Беном».

Глава двадцать первая

Пандора провела беспокойную ночь. Бен, как мог, пытался успокоить ее, понимая, однако, что все его нежные слова и поцелуи бессильны перед тем морем боли, что еще жило в душе Пандоры. Ему оставалось лишь одно — служить добрым веслом в маленькой дырявой лодочке, которая была для Пандоры последним безопасным местом в той жизни, что она для себя избрала.

— «Ты всего лишь кучка дерьма». Именно это и скажет мне моя мамаша, Бен. Вот увидишь. Не пройдет и двадцати четырех часов, как она мне это скажет.

— Ты вовсе не «кучка дерьма», Пандора. Ты прекрасна. Ты просто позволяешь людям плохо с тобой обращаться. — Бен еще крепче обнял ее, прижал к груди ее голову. Пандора наконец уснула в его объятиях.

Моника тяжело выбралась из восьмиместного аэроплана, загруженного толстыми чемоданами и дорожными сумками. Она изнывала от жары и вся взмокла. Настроение у нее, конечно же, было отвратительным.

— Почему ты не сказала мне, что этот чертов самолет будет садиться в Тампе, Пандора? — Она подставила дочери для поцелуя серую щеку.

— Обычно он там не садится, ма. Может быть, просто компания должна была проверить какую-нибудь техническую неполадку. Но ты не волнуйся, я взяла напрокат машину. Так что сейчас быстренько отвезу тебя в гостиницу, в твой кондиционированный номер.

Моника тяжело вздохнула.

— На чьи же, интересно, деньги ты все это делаешь?

— На свои, мама. На свои. Мы с Ричардом поделили то, что у нас было. Раньше-то все деньги тратил один Ричард. Он, несомненно, себе еще много заработает на романе, который задумал писать. Ну а я буду счастлива продолжать бить баклуши на этом чудесном острове.

Пандора вела машину по плохонькому шоссе мимо тех нескольких магазинчиков, где островитяне могли найти все, что им требовалось в повседневной жизни. Из дверей каждого магазинчика показывались люди, которые приветствовали Пандору взмахами рук.

У большого неуклюжего здания Пандора остановила машину и сказала:

— Я забегу сюда, куплю кока-колы. Поставим ее тебе в холодильник. Зайдешь со мной?

Они шли вдоль полок с продуктами и напитками, и Пандора чувствовала, как в матери нарастает чувство неодобрения, отчетливо проступавшее на ее лице. Шея Моники побагровела, что всегда было угрожающим признаком.

— Так ты не будешь жить со мной в номере? — спросила она, проходя вдоль полок с хлопьями.

— Нет, я живу с Беном.

Моника фыркнула.

— Еще один никчемный человечишка, который опять обращается с тобой, как с кучей дерьма. Я права?

Пандора с удивлением ощутила вдруг почти физическое присутствие в своей душе Бена. Ей показалось, что он стоит вдалеке, размахивает веслом и говорит неслышно одними губами: «Она не продержалась и двадцати четырех часов! Она обозвала-таки тебя дерьмом».

— Нет, ма. Бен — не никчемный. С ним очень хорошо. Вместе мы счастливы.

— Ладно, Пандора. Купи-ка мне эту коробочку «метамьюзила». А то ведь, наверное, от местной пиши у меня будут запоры. Надеюсь, у них здесь есть и препарат «Н». Я, естественно, привезла его с собой, но надолго этих запасов не хватит. А мне все это нужно, так как последнее время мой геморрой меня просто замучил.

Послушно Пандора взяла «метамьюзил», взглянула на лекарство и на какое-то мгновение к ней вернулось старое чувство жалости и сострадания к матери. Надпись на упаковке гарантировала потребителю чудотворного средства радости ежеутреннего полного и легкого испражнения, после чего, правда, говорилось в медицинской инструкции, неизменно происходило куда менее приятное возобновление болезненных геморроидальных проявлений, столь плохо переносимых Моникой. Смягчить же эти проявления могло только ежедневное применение препарата «Н». Раскаты во время испражнений, ежеутренне производимых Моникой, составляли естественную часть традиционного набора звуков, когда-то сопровождавших будни Пандоры. Сама же мать запомнилась с обязательной сигаретой в руках или в зубах.