Летящий вдаль - Виктор Лебедев

– Так-то ты ведешь свои дела?! – рычал я, выкрутив шею и пытаясь найти взглядом прохвоста Веденеева. Но удар прикладом тут же заставил меня замолчать.

Вероятно, по приказу все того же Андрея Павловича нас бросили в местную пыточную или расстрельную комнату в конце коридора, обитую поролоном – это чтобы звуки заглушались. Кроме нас с Иваном в комнате присутствовали еще двое – какой-то бедолага, привязанный к стулу, и местный мужичок по имени Сильвестр. С виду сущий интеллигент, невысокий такой, щупленький, улыбается скромно, но изверг оказался страшный. Мы с Даниловым, пока очереди своей дожидались, вдоволь полюбовались на то, что он с людьми делает. Может, запугать нас хотели, на психику давили, чтобы посговорчивее оказались? Не знаю, что уж там тот привязанный к стулу мужик натворил, может, ему и за дело пальцы ломали, но по мне, уж лучше пулю в лоб. Я вот тоже немало людей убил, но удовольствия от страданий других не получаю, убиваю быстро. А этот Сильвестр явно любит посмотреть на мучения жертвы, послушать, как визжит пленник, посмаковать момент, заглянуть в глаза, полные ужаса и боли, по голове погладить и даже пошептать что-то успокаивающее на ушко. Дескать, ты потерпи, браток, еще три пальчика тебе сломаю плоскогубцами, потом бичом с шипами по спине пройдусь, разомну тебя, а напоследок ухо отрежу. А вот если расскажешь, то тогда только сломанными пальцами ограничимся. Несчастный раскололся быстро, но все же недостаточно быстро, по мнению экзекутора, поэтому, даже получив признание, изверг продолжил пытки, уже просто так, ради собственного удовольствия. Не будь у меня связаны руки и ноги, я бы голыми руками эту гниду раздавил за то, что он делает. Но о крепких путах для нас с Даниловым позаботились. Даже если зажмуришься, чтобы не видеть всего этого, со связанными руками уши все равно не заткнуть, и каждый вопль жертвы проникает внутрь, заставляет содрогнуться. Не от страха, а от отвращения к происходящему и от жалости к бедняге.

Наслушались мы криков, потом пришли двое в рабочих комбинезонах и утащили обмякшее тело. Не выдержал пленник пыток, оно и понятно. Глянул я напоследок в искаженное судорогой лицо – ну нет, Сильвестр, от меня ты такого не дождешься! Умолять тебя я не буду, кричать тоже, чтобы не доставить тебе этого удовольствия! Хотя бы постараюсь это сделать. Посмотрел и на Данилова, кивнул ему, чтобы приободрить – мол, держись, прорвемся.

Сильвестр не спеша попил чайку, перекусил тут же, не покидая рабочего места, а затем принялся за нас. Впрочем, в отличие от предыдущего «клиента», он ни о чем нас не спрашивал. Просто, слегка улыбаясь, методично прохаживался по нашим ребрам резиновой полицейской дубинкой, да пинал в лицо и живот, участливо покачивая головой. Но удовольствия в виде стонов и мольбы о пощаде не получил, отчего его настроение вмиг испортилось. Тогда палач достал из сумки, стоящей на полу, какие-то диковинные инструменты и принялся медленно раскладывать их на полу, украдкой поглядывая на нас. В этот момент его и вызвали куда-то, а я, как ни старался удержать сознание, все-таки не справился и потерял его. Вот такие дела…

– Долго я тут валялся? – спрашиваю я Данилова. Опухшие губы еле слушаются, так что звуки выходят шамкающими.

– Часов нет, а по ощущениям минут пятнадцать-двадцать.

– Ну, колись, Ваня, что ты такого натворил?

– Если бы натворил, уже давно бы предъявили, а над нами просто молча глумились. Нет, братуха, здесь что-то другое, но пока не могу понять, в чем дело.

– Ну и порядки у вас на цивилизованной станции!

В этот момент скрипит дверь. Иван вздрагивает, вскидывая голову. Я тоже поворачиваюсь на звук. Нет, это не душегуб Сильвестр, а жирдяй Веденеев заглядывает в комнату. Убедившись, что мы крепко связаны, входит, плотно прикрыв дверь. На всякий случай вытаскивает из-за пояса «макаров», демонстративно поигрывает им, щурится, делает первые осторожные шаги.

– Будете дергаться – сразу шмальну, – хищно улыбнувшись, обещает он.

Ну что ж, послушаем, что нам скажет товарищ начальник. С прошлой нашей встречи Андрей Павлович выглядит более уставшим, зато уверенности, кажется, прибавилось. Пухлой рукой он выуживает платок из кармана и промокает лоб.

– Ну, как вас устроили? Вижу, вниманием не обделены?

Издевается, гад.

Веденеев берет табуретку и плюхается на нее толстым задом. На удивление, та выдерживает его вес, хоть и скрипит, крайне возмущенная тем, что ее подвергают таким испытаниям. На всякий случай Андрей Павлович располагается поодаль, у другой стены, – опасается. И правильно, береженого бог бережет. Хотя в случае с этим мерзавцем вряд ли правомерно говорить о боге. Да, связанными ногами его достать не получится, а то разок можно было бы двинуть. И чего пожаловал? Неужто просто поглумиться?

– Где Глава Конфедерации? – шипит Данилов. – Он вообще в курсе о твоих делах?

– Глава? – искренне удивляется Андрей Павлович. – Перед тобой, – он лыбится, довольный произведенным эффектом. – Слишком долго ты отсутствовал, Ванечка. Степанов уже давно преставился, я теперь тут главный. И ты, как мой подчиненный, должен мне докладывать быстро, четко и без утайки. Для начала расскажи-ка мне в подробностях, где остальные? И что вообще с вами произошло?

– Пошел ты!

– Хм, кажется, Сильвестр схалтурил. С другой стороны, он пока только разминался. Ну что, позовем нашего друга, или без него обойдемся?

– Да класть мне на твоего Сильвестра! Ты сгубил двух лучших сталкеров станции…

– Значит, померли братцы, – перебивает Ивана Андрей Павлович. – Это очень хорошо! Именно этого я и добивался, – Веденеев довольно потирает руки, а у Данилова лезут глаза на лоб.

– Не удивляйся так, Ванечка, ты дальше своего носа не видишь. Как не видел и Немов. Это же я подстроил экспедицию, я послал вас на верную смерть, воспользовавшись слабостью Степанова. Расчистил я себе путь, так сказать. Вот что значит, стратегически мыслить! А теперь нет ни этого старика, ни Олега Немова, еще одного гнилого идеалиста-человеколюба. Неужели ты и впрямь думал, что сигнал от терпящих бедствие из Калуги – это правда? Вот наивный! Удивляюсь, как вы двадцать лет-то прожили, не вляпавшись до этого никуда с такой верой и желанием всех защищать!

– Тварь! – выплевывает Данилов ему в лицо. – Гнида! Хороших людей, моих товарищей…

– Довольно, – Веденеев останавливает поток проклятий одним взмахом руки. – Думаешь, мне не все равно? Немов на свою беду слишком много знал, и поверь, угрызения совести меня мучить не будут. Я убрал всех конкурентов со своего пути, ты – последняя кочка. Не кочка даже, просто привет из прошлого, досадное напоминание. Ты свое отпахал, молодец, верой и правдой служил в составе группы Немова на благо Конфедерации. Теперь пора и на покой. Не волнуйся так, в памяти жителей станции ты навсегда останешься героем, пропавшим без вести. Как и твои почившие друзья. Ну а ты, – Андрей Павлович поворачивается ко мне, – просто оказался не в то время не в том месте, уж извини. Зато за компанию помирать не так страшно, – он хрипло хохочет, и тут раздается робкий стук в дверь.

– Войдите! – кричит Андрей Павлович.

На пороге возникает шестерка Веденеева – Корниенко. Молодой парень сутулится и старается не смотреть хозяину в глаза. Голова почтительно склонена, руки слегка дрожат. Боится.

– Чего надо? – Глава Конфедерации Печатников недовольно хмурится.

– К вам делегация.

– Какая, к черту, делегация? Калининцы пожаловали или Ганза?

– Нет. С Кожуховской. Борман со своими людьми.

– Твою же мать! – ругается Веденеев. – Хрена ему здесь надо? Нашел время! Ладно, Бормана проводи в мой кабинет, а его бандюки пусть снаружи дожидаются, на станции.

Корниенко исчезает, словно его ветром сдуло. Бедняга, хотя, признаться, мне его и не жаль. У человека всегда есть выбор, этот вот решил прислуживать тем, кто обладает властью. Поэтому и трясется под тяжелым взглядом Веденеева, заискивает, боится сделать неверное движение. Наблюдать за этим смешно и немного противно.

– Видите, касатики, дела меня ждут, вы уж извините, – обращается Андрей Павлович к нам с Даниловым. – Думаю, еще проведаю вас попозже.

Он поднимается с табуретки и осторожно, вдоль стеночки идет мимо, бросая на нас опасливые взгляды. Я не отказываю себе в удовольствии и резко дергаю связанными ногами. Понятно, что до Веденеева далеко, но от неожиданности он отскакивает и врезается в стену. Й-ессс! Мы с Даниловым смеемся ему в спину, пока толстяк, скрипя зубами и осыпая нас проклятиями, покидает комнату.

– Что будем делать? – спрашивает меня Иван, когда обитая поролоном дверь захлопывается.

– Никаких идей, – я пожимаю плечами, морщась от стрельнувшей боли в груди.

– Эх, если бы остальные сталкеры на станции знали, что мы здесь! – вздыхает Данилов. – Уж они бы такого произвола не допустили.