Летящий вдаль - Виктор Лебедев

Данилов уже понял все без слов. «Мурашка» ревет, пыхтит, надвигается на охранников, застывших возле открывшегося прохода и внимательно следящих за улицей на той стороне, выставив вперед самодельные пики, карабины и охотничьи ружья.

– Задержать… Убили… – доносится вопль гонца. Подозрительный лейтенант понимает с полуслова. Чертыхаясь, он вытаскивает из кобуры пистолет, но я уже ныряю за корпус вездехода. Только вот что делать дальше? До байка несколько метров по открытому пространству.

Выручает Данилов – выворачивает руль и сносит подпорки, на которых крепились леса. Все, кто торчал там, наверху, у ворот, на смотровой площадке, сыплются вниз, как карты из колоды в руках неумелого фокусника.

Молодец, Иван! Киваю ему, срываюсь с места и мчусь к своему сиротливо стоящему стальному коню. Он не подводит меня, заводится с пол-оборота, рычит, выплевывает комки грязи из-под колес и устремляется к воротам. Вылетаю на улицу, а следом, едва не снеся часть ограждений, выползает «Мурашка», похрустывая досками, попадающимися на пути от обвалившихся лесов.

Охранникам уже не до нас – они барахтаются среди обломков, громко матерятся и трут ушибленные места, а особо пугливые уже кинулись закрывать створку ворот за нами, опасаясь, что дикие проникнут в проем. Ни о какой погоне тут не может идти и речи, охранников заботит только своя шкура. Нам это только на руку.

Я пропускаю вперед пыхтящую «Мурашку» и двигаюсь следом, внимательно наблюдая за дорогой. Не ровен час, попадется еще яма или трещина. Сейчас это было бы очень некстати. Опять же, дикие, хотя кажется, им мы совсем не интересны: бросают на нас мимолетные взгляды и тут же принимаются снова возиться в кучах шлака и мусора на тротуарах, ползать по искореженным автомобилям, вяло толкаться друг с другом за кусок какого-то тряпья. Вблизи они еще страшнее – грязные лица, тела испещрены гнойными ранами, остатки одежды висят клочьями на костлявых телах. А еще они все время что-то бормочут, чаще смотрят в землю и еле передвигают ноги. Редкие счастливчики еще могут похвастаться разбитыми ботинками на ногах, прочие же босые, ступни покрыты коростами.

Колеса «Мурашки» давят кирпич, вминая его в остатки асфальта. Вездеход прокладывает путь среди ржавых автомобилей, запрудивших улицу, сминая их или отбрасывая в сторону. Натужно скрипит железо, превращается в пыль пожухлая облетевшая листва, трещат осколки стекла. Я внимательно смотрю по сторонам, готовый к любым неожиданностям. Немного отстал от Данилова, чтобы дым из выхлопных труб его вездехода не мешал обзору.

Ржавый указатель с табличкой «Московская улица». Запущенные чернеющие пятиэтажки чередуются с низенькими старинными домиками. Проезжаем мимо сквера, откуда скалят пасти бродячие собаки. Сразу видно по их злым мордам, что мясом диких не наешься, а может, они ими и вовсе брезгуют. Огибаем по кольцу памятник какому-то мужику в шляпе, оплетенному ползучими бурыми растениями. От производимого нами шума разлетаются во все стороны испуганные пичужки – взмывают в небо, ныряют в растущие поблизости заросли скрюченных деревьев.

И вдруг все меняется. Я чувствую это, как птицы чувствуют наступление осени. Словно невидимый дрессировщик взмахивает кнутом и приказывает своим зверям действовать. Внезапно все дикие поворачивают головы в нашу сторону. Они уже не выглядят безобидными и неопасными, в их глазах я замечаю злость. К нам, живым людям. Они просто ненавидят нас за это. Медленно, но постепенно ускоряясь, уродцы направляются к нам, вытянув тонкие руки, что-то выкрикивая, ругаясь на непонятном языке. Данилов впереди дает газу, «Мурашка» послушно прибавляет ходу, сгнившие машины на ее пути начинают отскакивать от бампера, сбивая бредущих впереди диких. А тем все равно, они штабелями ложатся под колеса вездехода, гибнут с проклятиями на устах, но не отступают в сторону, а продолжают переть на нас. Несколько особо ретивых сунулись под мои ножи, закрепленные на ободах колес, и тут же, рассеченные или лишившиеся конечностей, отлетели в придорожную пыль к сбившимся к обочине ржавым коробкам автомобилей.

Хочется поскорее оставить эти душные, пыльные, замусоренные улицы, кишащие дикими, которым, кажется, нет числа. Уж и не сосчитать, сколько их полегло под колесами, но выжившие лишь скалят озлобленные лица так, что у них лопается кожа на скулах, а во рту вздуваются кровавые пузыри. Кто вы, и как дошли до такой жизни? Можно ли считать вас людьми, или вы уже порождения нового мира, жуткие исчадия, отвратительные твари? Что же стало с вами? Какая напасть одолела? Вряд ли мы узнаем, что здесь когда-то произошло, и как многие жители славного города Калуги вдруг стали дикими.

На относительно ровной расчищенной дороге можно смело управлять байком и одной рукой. Взмах топора – рука со скрюченными шишковатыми пальцами летит прочь. Еще взмах, и по тому же маршруту отправляется обнажившая гнилые черенки зубов лысая голова в коростах. Лезвия ножей разрезают еще одну особь, слишком близко подобравшуюся к колесам. Рука с топором взлетает и опускается, точно я не живой человек, а машина, разделывающая туши на мясокомбинате.

Там, впереди, Данилов прокладывает дорогу, уводит нас прочь из гиблого города. Мне кажется, у него сейчас кошки скребутся на душе. Потерять близких друзей, найти и потерять сына, не выполнить задание руководства и возвращаться обратно ни с чем: все его путешествие – одна сплошная неудача. Многие бы сломались на его месте, не сдюжили, но Иван – крепкий парень. За это время я невольно проникся к нему уважением, а обстоятельства сблизили нас. Только вот назвать Данилова другом я все равно не могу – нет у меня ни друзей, ни приятелей. Есть временные союзники, клиенты-заказчики и враги. Последних особенно много.

Мимо проплывает завод с градирнями, на которых свили гнезда пернатые жильцы. Оттуда доносится нечто, похожее на карканье. Огромные буквы на стеле свидетельствуют о том, что перед нами Турбинный завод. Ну и куда же без вездесущего памятника Ленину в прилегающем сквере – бывший вождь вытягивает руку вперед, словно благословляет нас перед трудной дорогой.

Похоже, мы в индустриальном районе – цеха сменяют склады, им на смену приходят комбинаты и заводы, тут и там торчат трубы. Вдоль улицы попадаются и небольшие заброшенные двухэтажные домики, которые ранее были жилыми. Дикие наконец-то отстали, а на окраинах они встречаются все реже. Какое-то время нам еще попадаются гаражи и брошенные дачи с прохудившимися крышами, поросшие сорняком и вьюном, с рухнувшими ограждениями, иногда почерневшие от пожарищ, и наконец мы вырываемся из города. По обеим сторонам от разбитой дороги тянется лес, заросли сгущаются с каждым пройденным метром, все раскидистее узловатые кривые ветви с желтеющей влажной листвой, все ближе к асфальтовому полотну подбираются разросшиеся деревья. Шум вездехода и рычание байка сами по себе не служат надежным прикрытием, выдавая нас с головой. Остается надеяться, что крупные хищники все же обойдут этот шум стороной, решив не связываться с нами. Есть и другие опасности – бандиты, например. Тем ничего не стоит устроить засаду в таких зарослях или соорудить незамысловатую ловушку, перекрыв трассу. Тем более, если раздражителем выступают очень неплохие по постъядерным меркам средства передвижения.

Землю постепенно укутывают сумерки, разливаясь стелющимся по земле туманом, прикрываясь тенями деревьев. Данилов врубает фары. Тьма наступает, галогенные лампы отчаянно борются с ней, перемигиваясь. Лишь бы не потухли, тогда наша скорость замедлится до черепашьей, а то и вовсе придется встать. А ночевать посреди дороги как-то неуютно – если кто-нибудь захочет подкрасться, заметить его будет крайне сложно. Кое-где сквозь просветы в листве мелькают треугольные крыши сохранившихся домиков ближайших к дороге деревень и сел, пару раз мимо проплывают купола с крестами. Но предложить Данилову остановиться заночевать в одном из помещений я не решаюсь.

Внезапно вспыхивают задние тормозные фары вездехода – Иван плавно притормаживает «Мурашку», та вздрагивает, чихает напоследок и замирает на обочине. Со скрипом открывается дверь кабины, и из нее высовывается осунувшееся лицо Данилова. Я подъезжаю ближе.

– Слушай, Ямаха, а чего тупим? Закидывай свой байк внутрь и сам залезай. Будем рулить по очереди, заодно и отдохнем. Уж больно не хочется останавливаться в ночи.

– Можно было бы, – пожимаю плечами я, – только вот внутрь байк не влезет, больно дверь маленькая.

– В кабине есть смотанный стальной трос, прикрутим его сбоку к корпусу, – находит новое решение Иван. – Там и выступ имеется, можно использовать его, как подставку.

Через полчаса работы все готово. В очередной раз придирчиво осмотрев крепления в свете фонарика и подергав байк, я залезаю в пыльную кабину на место водителя. Данилов забирается на второе сиденье и тут же отключается. А я в свете подрагивающих фар трясусь дальше по изрытой дороге.