Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы

Он досадливо смахнул с волос бабочку. Ссутулил плечи. И двинулся прочь.

Таня смотрела, как он уходит, и чувствовала, как ее сердце разрывается на миллионы кусочков. Ей безумно хотелось догнать его, извиниться, броситься в его объятия...

Но она увидела, с какой яростью Стасик пнул оказавшуюся на пути коробку, – и окликать его не стала.

Все-таки любовь накануне похорон априори не может быть счастливой...

Весь остаток дня Таня неосознанно искала общества Стаса. Бродила по саду. Заглядывала в кухню. Грызла яблоко в гостиной. Спускалась к бассейну. Нарядилась и вышла к ужину...

В доме уже было полно гостей, с ней постоянно кто-то здоровался, Нелли отпускала уже привычные едкие замечания, Фаина в очередной раз удивила – назвала «лапочкой». Но Стаса Таня так и не встретила. А идти к нему в комнату сочла неразумным. И недостойным.

Сразу после ужина, в половине десятого, она вернулась к себе. Чем заняться, не знала, но была уверена: бессонница промучает ее как минимум до трех ночи.

Однако совершенно неожиданно, еще и десяти не было, вдруг стали закрываться глаза. С чего, интересно, если она сегодня прекрасно выспалась? Не устаешь поражаться собственному организму. Раньше в шесть утра вставала и спокойно могла проболтаться минимум до полуночи, а сегодня – проснулась в одиннадцать, и в детское время опять в постель тянет.

Впрочем, может, и хорошо? Завтра похороны Марины Евгеньевны, день тяжелый. Нужно как следует выспаться.

И Таня даже душ не стала принимать, а одежду – в духе обитательницы роскошного особняка – швырнула прямо на пол. Рухнула в постель и, уже засыпая, вдруг вспомнила: у чая, который она пила за ужином, был странноватый вкус...

Убийца

Эта девица сломала мне все. Все мои планы. Все мое благополучие. Да что там: всю жизнь испортила. В страшном сне невозможно представить: погибнуть от руки блондинки! Бестолковой, как им всем и положено. И что самое обидное, и для нее, и для меня: крошка сама не ведает, что творит. Действует – и разит – вслепую.

Был шанс, что девица проскочит мимо. Обойдет острый угол, не поймет, не почувствует. Но сейчас уже очевидно: она подобралась близко, опасно близко. Я не позволю ей изуродовать мою жизнь. Любой, кто переходит мне дорогу, бывает наказан. Спросите хотя бы у Марины Евгеньевны Холмогоровой. Никакие миллионы не помогают, ни связи, ни собственная служба охраны. Сейчас небось корчится в аду и локти кусает. И – как любая сильная личность – тянет за собой в могилу своих сатрапов. Потому что, по большому счету, несчастная блондинка, эта Садовникова, здесь абсолютно ни при чем. Просто оказалась не в том месте и не в тот час.

Однако ничего не поделаешь.

Часы Татьяны сочтены.

Таня

Проснулась она около полуночи с чувством, что умирает. Все тело в холодном поту, зубы стучат, голова взрывается болью. Потянулась к выключателю – зажечь прикроватную лампу, но даже не смогла голову приподнять. Затылок тянул обратно в постель. Что происходит?

Таня без сил закрыла глаза... Комната тут же закружилась, закачалась, еще пару секунд – и наступит спасительное забытье. И девушка уже почти отдалась в его ласковые, обволакивающие волны, как вдруг остатки разума взбунтовались. В голове огненными буквами вспыхнуло: «Сейчас уснешь – больше не проснешься!» Ни одна болезнь, да еще в ее достаточно молодом возрасте, столь стремительно не начинается. Значит, она не больна. Значит, это яд. Возможно, тот самый, что сгубил Марину Евгеньевну. И она, выходит, тоже умрет? Нет, нет! Ни за что!

Таня стиснула зубы и вновь распахнула глаза. Боже, почему их так режет? А голова будто бы наполнена раскаленными каменьями. Упасть обратно на подушки? Сдаться? Но остатки разума вопили: яд ей могли подсыпать только за ужином. То есть больше двух часов назад. Однако она до сих пор жива. Значит, шансы у нее есть.

Татьяна нечеловеческим усилием заставила себя сесть на кровати. Стены комнаты задрожали, закачались... Есть единственный способ. Не факт, что поможет, но попробовать нужно. Только бы добраться до ванной...

Как ни тяжко было, как ни жаль самое себя – но она выдержала. В желудке теперь абсолютная пустота. Яд, если он был, изгнан. Неизвестно, правда, сколько его уже успело в кровь всосаться, но оставалось надеяться, что немного – потому что чувствовала себя она теперь гораздо лучше. Да, слабость страшнейшая, и голова по-прежнему раскалывается, но хотя бы комната больше не кружится. И тошнота прошла. А в мозгу, очень четкая и ясная вертится мысль: МЕНЯ ПЫТАЛИСЬ УБИТЬ. Не сделай она над собой усилие, не встань – наверное, уже бы с ангелами здоровалась...

Таня едва не застонала. От жалости к себе. От обиды. И еще – от злости. Что переоценила свои силы, что попала впросак. И что отчим опять оказался прав. А она-то думала, толстяк просто пугает, когда говорит, что оставаться в особняке опасно. Ничего себе, едва на тот свет не отправилась... Ну все, все, дождется утра – и прочь отсюда! Вроде как вместе со всеми отправится на похороны, а на самом деле – в аэропорт. И пусть аванс через суд с нее взыскивают.

По всем статьям идеальный, очень разумный план. Только в голове бьется насмешливое: «Кто-то тут, кажется, собирался не просто биографию закончить, но и убийцу, в качестве кульминации, изобличить. А вместо этого решил прикарманить чужие деньги и сбежать...»

– Да не буду я ни в чем разбираться! Я жить хочу! – попыталась возразить Татьяна.

– Что ж, беги, беги, – продолжал насмешничать внутренний голос. – Тебя хотели выжить – и выжили. Попользовались – и выбросили, как рваную тряпку.

– Никто меня не выбросил. Я, слава богу, жива и просто не хочу больше здесь оставаться. Ни секунды!

А ее второе «я» возражало:

– Сильные люди вообще-то мстят. А слабаки – те, конечно, убегают.

– Но я даже понятия не имею, кому мне мстить! – взмолилась Татьяна.

И тут же осеклась – догадаться нетрудно. Весь вечер за ужином подле нее Нелли крутилась. И сидела рядом – хотя обычно устраивалась в другом конце стола. И разговорчивая такая была – все про столичную жизнь расспрашивала, да про любимые книги, да про модельеров, которые нравятся, хотя что ей до Таниных пристрастий...

– И сработано мелко, – поддакнул внутренний голос. – Как раз в духе Нелли. Она и не планировала тебя убивать – иначе доза была бы другой. Хотела только поиздеваться. И напугать. Что ж, у нее получилось.

Но в таком случае... Конечно, она уедет. Но прежде...

Джинсы и темная футболка – экипировка в самый раз. И еще мокасины. Все лучше, чем босиком или в босоножках. Никакого, конечно, оружия – во-первых, просто взять неоткуда. А во-вторых, когда ненависть кипит в каждой клеточке тела, вполне можно обойтись и без него.

Таня взглянула на часы: начало второго. Голова уже ясная, и ноги почти не дрожат. Что ж, будем надеяться, что Нелли на ночь не запирается. Да если дверь даже и заперта, у нее сейчас достанет сил, чтобы смести любые преграды.

Нелли зашевелилась, открыла глаза, беспомощно помотала головой.

Таня, стоя у окна, бросила на нее оценивающий взгляд. Эффектно. Избивала человека она впервые, но получилось вполне профессионально – нос расквашен, под обоими глазами фингалы, губа разбита. Однако лицо секретарши, хоть и покорежено, а по-прежнему сочится ненавистью. Столь неприкрытой, что так и тянет поежиться.

Припирать Нелли к стенке не пришлось. Та сама себя выдала, едва увидела на пороге Татьяну. Подло ухмыльнулась:

– О, Танечка, ты уже проблевалась?

И тут же – отлетела от удара. А дальше... Таня себя просто не контролировала. Вся усталость, вся неопределенность ее положения в особняке, все тревоги и горести выплеснулись на Нелли. Вложились в хлесткие, безжалостные удары. Остановилась лишь, когда у мерзавки глаза закатились. Даже не успела спросить, как хотела:

– За что, Нелли? За что ты меня так ненавидишь?

А когда секретарша пришла наконец в себя, Таня тихо произнесла:

– Что ты мне подсыпала?

Рот Нелли дрогнул в ухмылке.

– Отвечай! – повысила голос Садовникова. – Что?..

– Ничего я тебе не скажу, – хмыкнула та. И, видно, поняв, что Татьяна ее больше не тронет, едко добавила: – Но если хочешь, можешь в Красную Долину съездить. На анализы...

Воистину, нахалка не теряет присутствия духа.

– Слушай, ты чего, совсем дура? – вырвалось у Садовниковой.

Нелли не поняла. Насмешливо продолжила:

– Да хоть и найдут у тебя что в крови – я тут при чем? Тем более, ты жива. И вполне здорова.

– Я-то да, – пожала плечами Татьяна. И вкрадчиво поинтересовалась: – А Марина Евгеньевна?

– А при чем здесь она? – ощетинилась секретарша.

– Кто подсыпал отраву одному – тот подсыпал и другому. Убийцы обычно почерк не меняют.

– Ты, гнида! Говори, да не заговаривайся! – зашипела Нелли. – Что ты мне шьешь? Одно дело ты, без тебя воздух только чище станет. Но Марина Евгеньевна – для меня святая! Так что заткни свой поганый рот!