Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин

— А ты никогда не хотела золотой браслет? Или кольцо…

— Шкуру не жалей. Она такого повидала, что и позеленеть не зазорно.

— Очень хорошо и ловко это у тебя получается… то, что ты… а-а-а… забыл, что хотел сказать… вот на груди… пальцами… но… а-а-а… нет, целовать меня так еще рано. Я еще после первого… не совсем… а-а-а… в общем, получится слабее, чем можно бы было… а-а-а… ну нет. Убери-ка губы с моей шеи, мы еще немно-ожечко переждем.

— Золотой браслет? Хотела, конечно. И сейчас хочу. Очень даже хочу. Но только ты не старайся, не придумывай. Ничего брать у тебя не желаю. Тебе же легче: ни за что не подумаешь, будто бы я люблю тебя не за тебя самого — Ладно. Если говоришь, потом выйдет сильнее, я подожду. Но не больше, чем самую малость.

— Про шкуру можно было и помолчать. Не хочу слышать. И кстати, до меня ты владела одним мужем. Так ты говорила. Ведь так? Да?

— И кстати, что делают пальцы твоей ноги у меня на щиколотке… о! и твои губы у меня на… бедре? уже не на бедре… а! да… они там… что, прости… м-м… Ты же отдыхал? Вот и… о! Вот и… о-о! Вот и… и…

— Не отказывайся. Я ведь подарю от чистого сердца. И вовсе не буду я думать, что ты меня любишь не за… нет. нет. Нет. Это я с тобой буду играть, а ты должна лежать тихо-тихо. Э! Э! Э-э-о-о-о. Ну хорошо, дай мне времени на сотню вздохов, И псе. Нет. Эту сотню вздохов ты сидеть на мне не будешь. Вот так. Да.

— У меня и был один муж. Ладно. Сотню вздохов. Но моя рука будет у тебя… вот тут. И лежи. Не хочешь — не буду на тебе сидеть. А-а муж… муж был очень хороший. Он был такой… Нет, — я не стану тебе рассказывать, тебе ведь, наверное, будет неприятно… Да? Ну, я поняла, что — да. Руку убирать не надо… ах вот ты что… н-да. Так даже лучше. В общем, муж бы как раз по поводу, овечьей шкуры… м-м… как бы лучше сказать? — подходящий. Я тебя очень люблю, Балле. Я тебя не обидела?

— Ты настоящая красавица, Садэрат. Ты наполняешь меня весельем, Садэрат. Я счастлив, что могу прикасаться к тебе, Садэрат. У тебя есть какое-нибудь ласковое имя? А то все время Садэрат, Садэрат… Как будто принимаешь смотр баб-аллонских гурушей… Вот их энси. Энеи Садэрат, я доволен вами, ваши люди выглядят бодро!

— Хи-хи-хи.

Только так у них и получалось разговаривать друг с другом. Она не отвечала на его вопросы или отвечала, но потом, потом, потом… Он не обращал внимания на то, что она щебечет. Ну, почти не обращал внимания. Из них двоих именно ему досталась роль серьезного и здравомыслящего человека. А ей, соответственно, досталась роль того, кто нагло щекочет серьезного и здравомыслящего человека. Они прекрасно ладили друг с другом.

Отхихикав положенное, хозяйка скользнула с ложа и принялась разжигать еще один светильник. Потом еще один и еще. В комнате запахло горючей наптой.

— Что ты делаешь, мое совершенство?

— Пусть будет светлее.

— А?

— Ведь красавица я? Так? Выходит, я все-таки красавица? Первый раз, между прочим, ты мне это сказал за все время, пока мы… с тобой. Ну, говори еще. Посмотри на меня. Говори мне, как я прекрасна. Как я прекрасна вся… и… отдельные мои части.

Стояла теплая полночь 5-го дня месяца аярта 2509-го солнечного круга от Сотворения мира. Лишь раз успели за эту ночь корчмарка Садэрат и царь Бал-Гаммаст насытить друг друга на ложе из овечьих шкур, настеленных поверх глиняного пола. Лишь раз их тела выводили быструю и жадную пляску страсти. Лишь раз их руки перекрещивались в объятиях. Лишь раз ее губы метались по его лицу. Лишь раз его губы странствовали по ее груди. Но иногда ночи, эти странные и неверные существа, возможно, против собственной воли бывают милосердны к людям… А значит, длятся долго. Ночь 5-го дня месяца аярта обещала нескоро разлучить пальцы корчмарки и юного царя. Оба верили, что утро застанет их утоленными.

Колеблющиеся тени метили стены ее жилища знаками нервного танца. Напта выбрасывала к потолку алые язычки пламени и невидимые в полутьме черные дымки. Садэрат встала перед ложем в отблесках живого огня четырех светильников, поставленных по углам комнаты. Развела руки в стороны и потянулась кверху, встав на цыпочки. Качнулась. Бросила руки как дикий зверь в прыжке, скрестила их, закрывая лицо… Качнулась в другую сторону… И только тут Бал-Гаммаст понял: Садэрат изображает пламя над пятым светильником, которого нет в середине комнаты и который должен быть, потому что на его месте танцует Садэрат.

Не то чтобы корчмарка была искусной танцовщицей. Но ею двигало желание хотя бы раз в жизни вытащить изнутри, из самой глубины, собственную суть и показать ему,

В Лазурном дворце бывали лучшие танцовщицы земли Алларуад, Элама и народа суммэрк. Но никто еще не танцевал для него одного. Никто не хотел душу свою вынуть и подарить ему, принеся в ладонях. Бал-Гаммаст смотрел на ее движения зачарованно. Еще миг, быть может, и протянулась бы между ним и Садэрат нить, которой лишь Творец волен связывать людей… Да и разорвать ее способен тоже лишь Он один.

Но этого мига как раз не хватило для Садэрат и Бал-Гаммаста. Он всмотрелся в лицо танцующей корчмарки; в полумраке сложно было разглядеть его четко, но тут как раз что-то затрещало в светильнике, и пламя взвилось маленькой молнией. Отблеска этой вспышки хватило… хватило… Господи, чудны дела твои!

Бал-Гаммаст расхохотался. Слишком неожиданно. Он не сумел сдержаться. А потом никак не мог остановиться.

Все, что пело, цвело и трепетало в Садэрат, разом застыло. Она сцепила пальцы в замок и сжала их до боли. Что делать ей: гневаться? досадовать? плакать? Как может он так мерзко…

— Так ты… говоришь… — просипел Бал-Гаммаст, давясь смехом, — мастера… делать… штуки для женщин… лучшие… краски… говоришь…

— А-ах! — Хозяйка метнулась прочь из комнаты. Босые ножки зашлепали глуше, глуше… на первый этаж. Внизу у нее хранилась чуть ли не самая большая ценность — настоящее бронзовое зеркало, дорогая вещь, подарок покойного мужа. На тыльной стороне была там сцена видения царя Набада Сиппарского Отшельника, которая очень нравилась Бал-Гаммасту. Изготовили зеркало, наверное, где-нибудь в провинции, может быть, в том же Сиппаре. У Творца, явившегося Набаду, такая борода, что надо бы ее закидывать за плечо, иначе обязательно наступишь и упадешь. Понятно, бородатый — значит, мудрый. Сам Набад был человеком тихим, набожным, очень добродетельным и невероятно худым, поскольку любил постовать во имя Творца. Здесь же зеркальных дел мастер изобразил царя настоящим атлетом — плечистым, могучим, с мускулистыми руками. Тоже, впрочем, понятно: раз государь, значит, могучим быть обязан. Так что все вроде правильно… С точки зрения провинции. Интересно, есть ли у Творца борода?