Владычица озера - Анджей Сапковский

Того, что он сделал потом, она никак не ожидала: встал и ушел, оставив ее распластанной, нервно дышащей и дрожащей.

И даже не обернулся.

Кровь ударила Цири в виски. Она свернулась калачиком на норковых простынях. И начала ругаться. От ярости, стыда и унижения.

Утром она отыскала Аваллак’ха в перистиле за дворцом, среди скульптур. Скульптуры — странное дело — изображали эльфьих детей. В основном капризничающих. Особенно интересен был тот, около которого стоял эльф: малыш с искаженной злостью мордашкой, стиснутыми кулачками, стоящий на одной ножке.

Цири долго не могла оторвать взгляда от скульптурки, а под животом чувствовала тупую боль. Лишь когда Аваллак’х поторопил ее, она рассказала обо всем. Уклончиво и заикаясь.

— Он, — серьезно сказал Аваллак’х, когда она закончила, — более шестисот пятидесяти раз видел дымы Саовины. Поверь мне, Ласточка, это много даже для Народа Ольх.

— А мне-то что? — проворчала она. — Мы договорились. Вы, я думаю, научились у краснолюдов, ваших побратимов, что такое контракт? Я свое сделала! Отдалась! Какое мне дело, что он не может или не хочет? Мне без разницы, что это — старческая немощь или я его не привлекаю. Может, он брезгует Dh’oine? Может, как Эредин, видит во мне только самородок в куче перегноя?

— Надеюсь, — лицо Аваллак’ха, небывалое дело, изменилось и сморщилось, — надеюсь, ты не сказала ему ничего подобного?

— Не сказала. Хоть и очень хотелось.

— Остерегайся. Ты не знаешь, чем рискуешь.

— Мне все едино. Я заключила контракт. Или выполняйте условия, или разрываем уговор и я становлюсь свободной.

— Берегись, Зиреаэль, — повторил он, указывая на статуэтку капризничающего малыша. — Не будь такой, как этот мальчик. Следи за своими словами. Старайся понять. А если чего-то не понимаешь, ни в коем случае не действуй опрометчиво. Помни: время не играет никакой роли.

— Неправда!

— Не будь, пожалуйста, строптивым ребенком. Повторяю еще раз: наберись терпения. Потому что это твой единственный шанс получить свободу.

— Да неужто? — чуть не закричала она. — Начинаю сомневаться! Начинаю подозревать, что ты обманул меня! Что все вы меня обманули…

— Я обещал тебе, — лицо Аваллак’ха оставалось таким же мертвым, как камень статуй, — что ты вернешься в свой мир. Я дал слово. Подвергать слово сомнению — тяжкая обида для Aen Elle. Чтобы от нее уберечься, я предлагаю окончить разговор.

Он хотел уйти, но она преградила ему путь. Его аквамариновые глаза превратились в щелочки, и Цири поняла, что имеет дело с очень опасным эльфом. Но отступать было поздно.

— Очень уж это по-эльфьему, — прошипела она, — оскорбить и не давать возможности отыграться.

— Берегись, Ласточка.

— Послушай! — Она гордо вскинула голову. — Ваш Король Ольх с задачей не справился. Это более чем ясно. Не имеет значения, в нем ли причина, или во мне. Но я желаю выполнить договор и покончить с этим раз и навсегда. Так пусть того ребенка, который вам так необходим, заделает мне кто-нибудь другой.

— Ты даже не понимаешь, что говоришь!

— А если причины во мне, — проговорила она с той же интонацией, с тем же выражением лица, — значит, ты ошибся, Аваллак’х. Притащил в свой мир не того, кого надо.

— Ты не понимаешь, что говоришь, Зиреаэль.

— Если же, — крикнула она, — все вы мною брезгуете, то воспользуйтесь методами скотоводов, выращивающих осломулов! Что, не знаешь? Жеребцу показывают кобылу, а потом завязывают глаза и подставляют ослицу!

Он даже не пытался отвечать. Бесцеремонно отвернулся и ушел по аллее.

— А может, ты сам? — рявкнула она. — Хочешь, отдамся тебе? А? Не пожертвуешь ли собой? А? Ведь у меня вроде бы глаза Лары?!

В два прыжка он оказался рядом, его руки змеями протянулись к ее шее и сжали, словно стальные клещи. Она поняла, что стоит ему захотеть, и он удушит ее как цыпленка.

Но он отпустил ее. Наклонился. Заглянул в глаза.

— Кто ты такая, — спросил необыкновенно спокойно, — что осмеливаешься бесчестить ее имя? Кто ты такая, что осмеливаешься осыпать меня оскорблениями? О, я знаю, я вижу, кто ты такая. Ты не дочь Лары. Ты дочь Крегеннана, бездумная, невежественная, самовлюбленная Dh’oine, прямо-таки типичный представитель расы, которая ничего не понимает, но стремится все разрушить и уничтожить, превратить в руины одним прикосновением, измарать и испоганить одной лишь мыслью! Твой предок украл у меня мою любовь, отнял ее у меня, самовлюбленно и невежественно отнял у меня Лару. Но тебе, достойной его дщери, я не позволю отнять у меня память о ней!

Он отвернулся. Цири поборола спазм.

— Аваллак’х…

Взгляд.

— Прости меня. Я вела себя бездумно и низко. Подло. Прости меня, Аваллак’х. И если можешь — забудь.

Он подошел к ней. Обнял.

— Я уже забыл, — тепло проговорил он. — Не будем к этому возвращаться.

Когда вечером она вошла в королевские покои, умытая и причесанная, Ауберон Муиркетах сидел за столом, склонившись над шахматной доской. Он молча приказал ей сесть напротив.

И выиграл за девять ходов.

Следующую партию она играла белыми, а он выиграл за одиннадцать ходов.

Только тогда он поднял глаза — светлые необыкновенные глаза.

— Разденься, пожалуйста.

В одном его нельзя было упрекнуть — он был деликатен и нисколько не торопился.

Когда — как и в прошлый раз — он поднялся с ложа и молча ушел, Цири приняла это безропотно. Но почти до рассвета не могла уснуть.

А когда окна посветлели от зари и она наконец уснула, ей приснился очень странный сон.

Высогота, склонившись, отряхивает от росы ловушку на ондатр. Шумят тронутые ветром камыши.

Я чувствую себя виновным, Ласточка. Это я подсказал тебе идею безумной эскапады. Показал путь к той проклятой Башне.

— Не упрекай себя, Старый Ворон. Если б не Башня, меня схватил бы Бонарт. Здесь я по крайней мере в безопасности.

Здесь ты не в безопасности.

Высогота выпрямляется.

За его спиной Цири видит холмы, голые и пологие, выступающие из трав, словно изогнутые хребты затаившихся в засаде чудовищ. На одном из холмов огромный валун. Рядом с валуном две фигуры. Женщина и девочка. Ветер рвет и развевает черные волосы женщины.

Горизонт полыхает молниями.

Хаос протягивает к тебе руки, доченька. Дитя Старшей Крови, девочка, вплетенная в Движение и Перемены, в Гибель и Возрождение. Предназначенная и сама являющаяся Предназначением. Из-за закрытых дверей Хаос протягивает к тебе свои когти, по-прежнему не зная, станешь ли ты его орудием, или помехой в его планах. Не зная, не сыграешь ли ты случайно роль песчинки в шестеренках Часов Судьбы. Хаос боится тебя, Дитя Предназначения. А хочет сделать все, чтобы страх испытывала ты. Поэтому насылает на тебя сны.