Том 3 - Василий Ян

Темник Бурундай, сойдя с коня, медленно поднялся на холм. Приблизившись к Бату-хану, мрачный, всегда угрюмый Бурундай припал на одно колено и поцеловал копыто коня. Повернувшись, Бурундай взял из рук нукера, следовавшего за ним, небольшой стальной щит с золотым узором, на котором лежала голова коназа Гюрга, и поднял щит над головой.

Бату-хан смотрел вдаль, как будто не замечая Бурундая.

— Почему горит дом урусутского бога? — недовольно воскликнул Бату-хан. — Я приказал щадить и оберегать урусутских шаманов, чтобы они молились за великого кагана монголов.

Бурундай молча продолжал стоять на одном колене, держа над головой щит. Бату-хан перевел взгляд на голову урусутского коназа Гюрга. Лицо, залитое темной кровью, с черной бородой и вьющимися волосами, казалось спящим, далеким от скорби и страданий.

Бату-хан резко наклонился и потрогал уши отрезанной головы:

— Уши продраны!.. Ты мне подносишь подарок, который ты уже таскал на хвосте своего коня? Ты хочешь посмеяться надо мной?.. Уходи!

Бату-хан ударил по щиту. Голова упала, покатилась по откосу холма и застряла в снегу. Бурундай с желтым злобным лицом, согнувшись вдвое, отошел в сторону мелкими почтительными шагами.

Свита Бату-хана с любопытством следила, что сделает дальше джихангир, как он проявит свой гнев. А Бату-хан, с непроницаемым лицом, продолжал спокойно наблюдать за боем. Урусуты всюду отступали, быстро сбегали с крутого берега на лед, поднимались на другой берег и удалялись в глубь лесов. Татары догоняли урусутов, схватывались с ними, рубились и мчались дальше. На снежных полянах оставались тела убитых.

Джихангир пожелал увидеть тело убитого коназа Гюрга и стал спускаться с холма. Серый конь осторожно шел по снегу, подбирая ноги, перепрыгивая через лежащие тела. Бурундай ехал впереди, указывая путь.

Около тела урусутского коназа дрались два воина. Один стянул с ноги убитого красный сапог и держал его под мышкой, стараясь стянуть другой сапог. Его отталкивал другой воин и колотил по лицу. Оба отчаянно дрались и так озлобились, что не заметили приближения главного начальника войска.

— Задержите их! — приказал Бату-хан. — А сапоги отнесите в мой обоз…

Нукеры соскочили с коней и набросились на драчунов. Бату-хан сказал:

— В монгольском войске не может быть ссоры, драки, воровства или убийства между воинами великого завоевателя вселенной. Если монгольские воины станут драться между собой, то как же они смогут побеждать? Надо твердо помнить законы мудрой «Ясы» Чингисхана. Виновные увидят равное наказание — смерть! Возьмите их и накажите тут же!

Нукеры со смехом поставили одного из дравшихся на голову. Ноги в старых, заплатанных желтых сапогах с длинными острыми каблуками мелькнули в воздухе. Пыхтя и отбиваясь, схваченный кричал, что он не виноват, а виноват Бури, кипчак, сын свиньи и шакала.

Два дюжих монгола прижали пятки наказанного к затылку. Раздался сухой треск. Пронзительный крик оборвался. То же повторилось с другим драчуном, который кричал, что он Бури-бай, сын петушиного сторожа Назара-Кяризека. Еще короткий пронзительный крик, треск, и казненные с раскрытыми, удивленными глазами остались лежать на снегу.

Битва кончилась. Монголы добивали последних урусутов, которые продолжали сопротивляться, хотя были окружены со всех сторон.

Бату-хан проехал вдоль урусутских укреплений, заваленных трупами воинов и коней, переправился на другую сторону реки, остановился около пожарища на месте сгоревшей церкви. Здесь он пожелал отдохнуть. Нукеры разыскали в доме урусутского шамана мороженого барана и, проткнув его деревянным прутом, изжарили целиком над угольями.

Субудай-багатур сидел возле Бату-хана на войлочной попоне, указывал на небо и бормотал:

— Урусутские шаманы все-таки очень сильны и нам вредят. Пора нам выбираться из этих лесных трущоб!

— Сперва я возьму Новгород, — ответил Бату-хан.

К полудню ветер переменился, подул в другую сторону, разогнал серые тучи, и на весеннем бирюзовом небе показалось яркое солнце. Теплые золотистые лучи скользили по снежным полянам, всюду заструились ручейки воды, снег таял, делался рыхлым. Кони стали проваливаться по колено.

Несколько черных грачей опустились на засыпанные снегом трупы. Татары снимали малахаи, скребли бритые затылки и нюхали воздух:

— Теплый ветер повеял из монгольских степей. Смотри, черная птица прилетела, на хвосте весну принесла!

Зазвенели частые удары в медные гонги, извещая об отступлении, призывая к сбору. Татары, подчиненные железной дисциплине, ругаясь, что их лишают добычи, оставляли грабеж трупов, поворачивали коней и вскачь направлялись к дымящемуся пожарищу на месте бывшего селения, где около уцелевшей белой избы подымался на шесте блистающий медью и золотом бунчук джихангира с рыжим конским хвостом.

Сотники скакали во всех направлениях, собирая воинов в отдельные отряды. Слышались возгласы:

— Идем на богатый Новгород! Скорее прочь отсюда, из заколдованных болот! Скорее! Или мы все тут погибнем!

Татары с хриплыми криками быстро построились по десяткам и сотням. Некоторые тащили за собой на арканах захваченных тощих коней.

Вскоре бунчук джихангира заколебался и поплыл впереди охранной сотни. Бату-хан ехал на сером в яблоках коне, мрачный, с непроницаемым лицом. Суженными глазами он всматривался в просеку векового бора.

За Бату-ханом следовал старый непобедимый Субудай-багатур и приближенные ханы. Далее тянулась длинная, бесконечная вереница татарских воинов…»

Глава шестнадцатая

ПОСЛЕ БИТВЫ

…Песня русская!

Не сама собой ты спелася-сложилася:

С пустырей тебя намыло снегом-дождиком.

Нанесло тебя с пожарищ дымом-копотью.

Намело тебя с сырых могил метелицей…

Горячий шершавый язык лизал лицо… Тихое повизгивание и настойчивый, короткий лай. Кто это? Торопка медленно приходил в себя. Первая мысль испугала его: «Собака-людоед! Она слизывает кровь, а потом начнет грызть лицо!»

С трудом Торопка вытащил придавленную руку и схватил собаку за горло. На шее обрывок веревки… Да это Пегаш! Он перегрыз веревку и прибежал искать хозяина. Да, это Пегаш! Торопка ощупывает его и узнает в темноте вытянутую морду, стоячие уши, широкую грудь со старыми шрамами от волчьих зубов.

Торопка силился подняться, но тяжелая туша отдавила ноги, — это навалился убитый конь. Левая рука тоже чем-то придавлена… Может, это прилетела судьбина… [59]Он лежит среди покойников, и его черед пришел, испить бы! Торопка достает горсть мокрого снега… У снега вкус крови!