Сказочное наказание - Богумил Ногейл

— Мы ищем прицеп с трактористом, который примерно полчаса назад выехал из дома номер двенадцать, — коротко и ясно сказал Станда.

— Вы имеете в виду Матея Зоубка? — догадался человек, окруженный рычагами, и махнул рукой куда-то вперед себя. — Вон его экипаж стоит, да и сам он вот-вот явится — за сигаретами побежал.

Посмотрев в указанном направлении, мы увидели у задних ворот зеленый трактор, а за ним — платформу-прицеп, доверху наполненную навозом.

Незаметно подкравшись к мужчине на погрузчике, Ивана спросила его с милой улыбкой:

— Вы не могли бы опять освободить это платформу?

В глазах тракториста снова мелькнуло опасение, не имеет ли он дело с умалишенными. Но он тут же отогнал его и добродушно сказал:

— Слышите, молодые люди, нет у меня времени шутки шутить, мне платят за центнер, и я должен грузить. Ступайте отсюда, а то я вам этот навоз на спины вывалю!

И стрела погрузчика закружилась над нашими головами. Все невольно попятились, а Мишке не повезло — он споткнулся о бетонное ограждение навозной ямы и шлепнулся в зловонную жижу. Станда успел протянуть ему руку и помочь подняться, но тут у задних ворот зафырчал трактор и прицеп с навозом, покачиваясь, тронулся.

— Подождите! — закричала Ивана и бросилась догонять отбывающий груз.

За ней последовали Тонда, Алена и Станда. Один Мишка беспомощно торчал во дворе коровника и со слезами на глазах обозревал заднюю часть своего тела, где по ляжкам ручейками стекала навозная жижа. Я же колебался между желанием бежать за остальными и долгом перед товарищем. При этом я испытывал примерно то же чувство, что отражалось на Мишкиной физиономии в тот раз на птичнике, когда мне залепили яйцом по лбу. Вот и у меня защекотало под носом, так что пришлось расчихаться, чтобы как-то скрыть смех.

Мужчину с погрузчика уже оставили все страхи по поводу нашей ненормальности, и он, громко хохотнув, дал нам совет:

— Слышьте, мальчуганы, возьмите вон там шланг и поверните кран. Эту жижу нужно побыстрее смыть, а то она в штаны всосется.

Я окатывал Мишкины тылы струей ледяной воды до тех пор, пока он не запротестовал, шевеля посиневшими губами:

— Хо… холо… холо-о-дна-ая… а-а-й… б-р-р…

Повесив свернутый шланг на крючок, мы припустили за Иваной, Стандой и остальными. Дикий волк, желая согреться, бежал так быстро, что все время обгонял меня. И мне ничего не оставалось, как любой ценой не отставать, потому что за ним тянулся хвост такой вони, как от только что унавоженного картофельного поля.

К лесочку, что у Гомоли, мы добрались в ту самую минуту, когда тракторист остановил самосвал и начал ссыпать навоз в кучу у распаханного поля. Все обитатели замка стояли около кузова и с напряжением смотрели на дымящийся навоз, как скворцы, высматривающие дождевых червей.

Как только кузов достиг наивысшей точки и с платформы съехали последние остатки груза, под верхним ее бортом забелел прямоугольник. В сущности, он не белел, потому что уже давно окрасился в золотисто-желтый цвет навоза, но нам показалось, что он сияет.

— Вон он! — вскрикнула Алена и полезла по мягким, дымящимся навозным горам.

— Постой, полоумная! — завопил тракторист и, подав машину от навозной кучи немного вперед, начал опрокидывать кузов.

Мы стояли у его боковой стенки и протягивали руки. Тонда подпрыгнул и, не в силах ждать, повис на бортике, наивно надеясь, что этим он что-нибудь ускорит. Первым дотронулся до письма, разумеется, Станда — ведь он был выше всех и руки у него были самые длинные. Окружив его, мы смотрели на этот не слишком приятно пахнущий конверт прямо как на найденное сокровище.

— То-то посмеюсь, если в нем ничего, кроме привета из Берлина, — сказала Ивана, отчего наше нетерпение только возросло.

Большой начальник раскрыл и без того уже расклеившийся конверт и вынул из него лист бумаги в желто-коричневых пятнах. Мы все склонились над письмом, и, глядя на наши затылки, можно было подумать, что мы откусываем от пирога с запеченной пятикроновой монеткой.

24. Случаи с оладьями

Во дворе замка стояла машина, на которой прибыли сотрудники уголовного розыска, а весь личный состав сидел на газоне, развлекаясь дружеской беседой с профессором Гибшем. Едва они нас завидели, ротмистр Еничек встал, а оба штатских повернули к нам головы. Реставратор запыхтел трубкой и сказал:

— Ну, наконец-то!

Милиционер потряс руки Станде и Иване и потянул носом воздух.

— Вы, верно, кооперативу помогали? — предположил он, поднося ладонь к носу. — От вас просто разит деревней.

— Вы же сами понимаете, — спокойно отвечал Станда, — от агронома не может пахнуть фиалками. Мы с молодыми людьми провели небольшую экскурсию в винтицкий кооператив, — добавил он якобы для ясности.

Один из штатских придвинулся поближе.

— Мы бы хотели еще раз осмотреть ваш замок, если позволите. Ни барышня, ни пан Кроц знать ничего не хотят об этом тициановском портрете. Мы выслушали старого пана Рихтра — тот клянется, что портрет должен быть здесь. Остается еще одна возможность: кто-то спрятал картину тут, в замке.

— Да что вы говорите?! — удивился Станда, разводя руками. — Вы полагаете, что в этом замешан кто-нибудь из нашей команды?

— Ничего такого я не говорил, — возразил мужчина из уголовного розыска, мило улыбаясь. — Насколько нам известно, первым посторонним в замке был профессор Никодим.

В разговор вступил и второй товарищ в штатском:

— Вы сами недавно говорили, товарищ инженер, что как-то заметили в комнате профессора картину, которую до того нигде не видели.

— Верно, — кивнул Станда. — Но это был портрет барышни Томашковой, написанный паном Кроцем. Я его почти сразу узнал вчера на даче.

Сотрудники уголовного розыска переглянулись и на минутку задумались. Наступила тишина, но она продолжалась недолго. Ни с того ни с сего Тонда подпрыгнул чуть ли не на метр, взревел и рванулся вон из круга собравшихся, да так стремительно, что у ротмистра Еничека свалилась фуражка.

— Кро-оошка! — заорал Толстый волк и бросился вперед.

На ступенях у дверей замка метался валёк из мяса и сала, обтянутый собачьей шкурой, на коротких, кривых лапках. Толстая торпеда, пискляво повизгивая, покатилась навстречу своему хозяину и приложила исполинские усилия, пытаясь попасть к нему на руки. Тонда опустился на колени, дал ей себя облизать, как головку сахара, сюсюкая при этом вроде какой-нибудь кумушки над младенцем.

— Эти двое от любви когда-нибудь слопают друг друга, — хмыкнул Мишка.

— В следующий раз лучше присматривай за своим песиком, — сделал ротмистр замечание Тонде. — Вчера вечером он влез к нам в машину, сожрал у поручика ужин, а потом уснул за задним сиденьем. Дежурные всю ночь глаз не сомкнули — этот твой барбос непрерывно скулил под дверью. — Милиционер повернулся к нам, поднял четыре пальца. — За ночь пес умял четыре ломтя хлеба с маслом и колбасой, выпил термос кофе и еще пол-литра пива. Покуда было что жрать, вел себя тихо, но как только у дежурного кончились запасы, заскулил опять — и так до утра. Да, еще слизнул тридцать кусков сахара, которые секретарша держит для кофе. Невероятно, но факт.

Мужчина из розыска, которого Еничек назвал поручиком, с печальной усмешкой добавил:

— Жена дала мне вчера с собой десять картофельных оладьев, мое любимое кушанье. Он их тоже слопал вместе с полиэтиленовым пакетом.

Хотя на наших лицах изображалось возмущение ненасытностью Тондиного пса, но внутри у нас все сотрясалось от хохота. Алена душила приступ смеха тем, что щипала меня за спину, Ивана покусывала костяшку пальца, а Станда, как всегда, когда хотел сохранить серьезность, сосредоточенно раскуривал сигарету.

Счастливое выражение на Тондиной физиономии сменилось виноватым.

В его объятиях резвилась, блаженствуя, Толстая торпеда, а поручик притворно хмурился.

— Но… — пытался что-то высказать Толстый волк. — Но… значит… если… я, вероятно, должен буду заплатить, да?

Поручик замялся и дотронулся подушечкой указательного пальца до кончика носа.

— Как скажет начальник, — ответил он.

— А может, сделаем так: я бы натер картошки, а Ивана испекла бы вам оладьи? — осторожно спросил Тонда.

— Почему же нет, вполне пойдет, — согласился поручик, — но как быть с нашими дежурными? У них съедено больше, чем у меня.

— А может, и они тоже взяли бы лепешек, а? — размышлял Тонда. — Если бы мы послали им — ну, скажем… Как вы сами думаете, сколько?

Работники службы госбезопасности переглянулись и запрокинули головы.

— Десять? — прикинул первый.

— Пятнадцать, — сказал ротмистр Еничек. — И это, если не учитывать тридцати кусочков сахара.

— Тогда, значит, двадцать, — внес поправку поручик. — Так мы возместим и секретаршины убытки.