Счастье по собственному желанию - Галина Романова

– Да о чем ты? О чем?!

Нет, что разговор идет о Хелине, она, конечно же, поняла. Не поняла, в чем заключается его наглость. О какой наглости речь, если разговор идет о смерти? Кажется, это вещи совершенно несопоставимые.

Пуля или веревка? Так, кажется, Богдан спросил. А что бы предпочла она, к примеру? А Генка?..

– Ты дура!!! – заорал он, подскакивая с ящика. – Шутки вздумала шутить, понимаешь!!! Нас убьют, идиотка!!! Ты просекла или нет?!

Она подождала, пока Сячинов наорется вдоволь, а потом покачала головой.

– Я ничего не понимаю, Ген. Понимаю, конечно, что в тех ящиках что-то такое… Но чтобы из-за этого людей убивать… Что такого там может быть?

– Там?! Там что такое?! – он одним прыжком преодолел расстояние, их разделяющее, и навис над ней, дыша тяжело и прерывисто. – А там как раз то, дорогая моя, что ты в своей лаборатории изготовила! Понятно тебе или нет?

– Нет. Непонятно. Объяснись. – Люба растерянно моргала, глядя на расплывающееся перед глазами лицо Сячинова.

Оно то становилось размером с огромный блин, то вдруг кривилось, искажалось, принимая форму эллипса. Нет, с его лицом, конечно же, было все в порядке, это что-то с глазами у нее творилось. Или с головой…

Что он такое говорит? Она?! В лаборатории?!

– Ты врешь, дурак, – совершенно по-детски возмутилась Люба, отпрянув от него. – Я ничего там такого не делала. Конечно, этот порошок пожаровзрывоопасен, но у нас на заводе каждая вторая пробирка такая. И что?!

– А то! Что ребята нашли наивную дурочку, которая синтезировала им полуфракцию. Мне даже представить страшно, что они могли из нее сотворить. Ты догадываешься, нет?

– Нет. – Люба замотала головой, в этот момент ей как никогда захотелось вдруг его ударить. – Я ни о чем таком не догадывалась. Ты дурак, что ли, вообще, Сячинов, не пойму?! Что такое химия, знаешь?!

– Ага, ну-ка просвети меня, дурака, – он вернулся на свой ящик, сел, опершись о стену и вытянув на середину подвала длинные ноги.

– Химия – это кухня! Возьми один и тот же реактив, добавь туда одно – получишь одно, добавь другое – получишь другое. Откуда мне было знать, что они сотворят с тем, что я для них делала?! А как же охрана?! Служба безопасности?! Они что же, тоже не догадывались?!

– Выходит, так. Твой Хелин– мудрец, скажу я тебе… Все хорошо рассчитал… Ну, не один, конечно же, он это делал. Тут глупо было бы думать, что ваш директор с ним в сговоре не состоял. Ну и еще с десяток любителей поживиться за чужой счет… Ты, кстати, в их числе. – Сячинов противно ухмыльнулся. – Денежки-то небось в отдельном конвертике получала?

– Получала! Получала, и что?! Я же за работу получала, не за воровство! Я работала на заводе – раз! Я проходила проходную с пустыми карманами – два! Я подписывала официальные документы – три! Все же было официально, пойми ты, дурья башка!!! А что и кто потом из всего этого делал… Из простой бутылки можно сделать бомбу, понимаешь! Напихай туда, что требуется, и это уже оружие! А уж то, что делала я… Там же можно… О, господи, нет!!!

Почему она никогда не задумывалась над этим?! Почему?! Или задумывалась?.. Не раз ловила себя на мысли, что производимый ею полупродукт может быть использован… И однажды даже трижды поплевала через левое плечо, представив себе, что может случиться, попади этот порошок к террористам.

Выходит… Выходит, так оно и получилось?! Хелин, он никакой не инвестор, не миллионер, не руководитель, не бизнесмен, а простой бандит?!

Пуля или веревка, спросил он, забыв еще и про тюрьму. Ведь если не настигнет его пуля и не захлестнет веревка, ее ждет тюрьма!

– Сячинов, меня посадят?! – Люба посмотрела на Генку полными слез глазами.

– А то! По твоей статье, дорогуша, знаешь, какое наказание полагается? Раньше так вообще эта статья расстрельная была. Так там упоминалось всего лишь хищение государственной собственности. А теперь… Суши сухари, Любовь!

Люба вдруг разозлилась.

А с чего это, собственно, его так распирает? Ему-то что с того, что ее посадят? Радость-то какая может быть у друга? Если, конечно же, он друг…

– В одну камеру сядем, Геночка, – вдруг прошипела она не без злорадства.

Злость – понятное дело – плохой советчик. Разозлилась и тут же выдала то, о чем должна была молчать. А Генка тут же смех скомкал и глаза прищурил, превратив их в крохотные щелки-бойницы, того и гляди, выстрелит оттуда.

– С чего это мне-то садиться, Любовь? – он деланно рассмеялся, но потом снова передумал радоваться и решил уточнить на всякий случай. – Что-то я тебя не пойму. Мне с чего в тюрьму отправляться? Я для бандитских группировок взрывоопасную смесь не изготавливал.

– Поживиться, правда, не отказался, – ввернула она в паузу, сама пугаясь своей смелости. – Так что ли просто потащил меня, ящики эти чертовы искать? Не-еет, Сячинов, не верю! Хотел Хелина за задницу взять. Понял, когда телефон мой утащил с прослушивающим устройством, а так ведь до ФСБ его и не донес…

– Что я понял? Что? – он фыркнул, но снова сделал это фальшиво, без былого азарта и радости.

– Понял, что дело крутое. И решил на нем заработать, так? Ты же на всем зарабатываешь, Геночка. На всем! Даже на уголовниках… На их деньгах, которые они припрятали.

– Не они, дорогуша, а ты! – Генка ткнул в ее сторону пальцем, и затряс им, угрожающе причитая. – А это еще одна статья! Ох, Закатова, и впаяют тебе!!! Вышак точно был бы, не отмени его в стране. Но пожизненное тебе обеспечено, будь-будь!

– Вместе пойдем, Сячинов – упрямо стояла она на своем. – Ты Малышева убил? Ты! Ты Головачева прирезал? Снова ты! И видел ты, как на меня машина та мчалась, точно видел, если ехал за мной следом с завода. И его не мог не видеть. И не мог не знать, что это машина Кима была, и значилась в угоне с самого утра. Все это ты знал, но промолчал. А почему, Ген? Почему промолчал?

Он собирался с ответом минут десять. Откинул голову на гладкий камень подземелья и, не моргая, таращился на тусклую лампочку под самым сводом. Потом вздохнул тяжело и произнес:

– Головачев тебя спас. Ну, спас и спас. Мало ли чего не бывает по случайности. Потом вдруг узнаю, что он к тебе в дом наладился. Узнаю – зачем. Узнал и обалдел. Деньги-то давно у меня. Что было делать? Позволить этому ублюдку докопаться до истины. Или тебе… Иванов все равно рано или поздно меня бы сдал. Так, слизняк, а не мужик. Как ты могла променять Кима на него, до сих пор ума не приложу?!

– Как ты узнал? Как узнал, Гена, про деньги? Не Серега же тебе их принес? Он что же, решил Малышева кинуть и забрать сумку из камеры хранения?! Ни за что не поверю! Иванов– трус.

Вся эта история, закрутившаяся несколько лет назад, снова вспыхнула в памяти. Любе даже стало казаться, что она слышит голоса всех, кто так или иначе с ней пересекался.

Вальяжный, разбитной – жены Малышева… Хриплый, таящий опасность – Головачева. Просящий, ускользающий – Иванова…

Но никогда и в страшном сне ей не могло присниться, что среди этих разномастных голосов зазвучит и голос Гены Сячинова.

– Иванов – трус, – согласился Генка, сцепив пальцы рук на животе, как покойник, и даже глаза закатил для наглядности. – Я их с Малышевым вычислил мгновенно. И проследил за ними. Видел, как они сумку эту забирали с вокзала. Домой к Малышеву отвезли. Потом Иванов уехал, а я остался… Дальше ты, надеюсь, догадываешься, что произошло. Убил я его. А когда выходил оттуда… Дворами же выходил, а Серега увидал. Сам, видать, паразит, недоброе задумал. Увидал, и давай потом мне названивать. Шантажировать меня вздумал, ублюдок. Я ему кинул немного, для порядка. Но пригрозил. Говорю, еще раз крякнешь, опущу… Он и заткнулся. Говорю же, слизняк.

– Еще бы! – фыркнула Люба.

Приблизительно что-то подобное они с Валерой себе и представляли. Так, с небольшими отклонениями от истины. Но в общем и целом, все было именно так.

– А как ты Малышева-то вычислил? – вдруг вспомнила о белом пятне в их с Валерой версии.

– О! Любовь! Я ждал его возвращения, как верная жена! Ждал… Знал же, что эти стервецы денежки приберегли на черный день. Не дурак же я, сама понимаешь… Кто же знал, что ты здесь присосалась, как пиявка! Не ты бы, так никто и не догадался бы никогда.

– А, ладно тебе, Гена. – Люба презрительно фыркнула, пренебрежительно махнув в его сторону рукой. – Не на этом деле, так с Хелиным бы спалился. Жадность, она же фраера сгубила! Тебе ли не знать, Гена! А… А кто же тогда убил Тимошу и тетю Веру?! Это ведь не ты. Кишка тонка…

– Этому идиоту поменьше надо было по телефону с тобой трепаться. Сначала ему, а потом бабе его. – Сячинов грубо выругался, оттолкнулся от стены и сел, наклонившись вперед. – Он ведь – Тимоха-то – изначально Хелиным заинтересовался. Не просто так, конечно, а по наводке из Москвы. Но заинтересовался крепко. И начал даже какие-то газетные вырезки коллекционировать. Вроде вехи его послужные или что-то типа того. Но не раз говорил, что мужик скользкий и, кажется, с прошлым. Тут ты вдруг на него работать начала. Тимос тебе позвонил и встречу назначил, по делу, говорит. Он даже нам всем в отделе рассказал, что к тебе в гости собирается. Вот они его, подслушав, и нейтрализовали. А потом и бумажки изъяли. Танька же тебе все подробно рассказала, чего было не подключиться?