Лесная нимфа - Елена Арсеньева

– Женщина?!

– Получается так. А что? Тебе мало мужчин? У тебя появился еще один, я так понял? Этот брутальный уголовник, который мне порол всякую хню, твой новый любовник? Передай ему, что я сделал это не потому, что испугался. Я сделал это ради тебя, а не ради него. Так и передай.

И Денис отключился.

Вот балда! А номер-то так и не назвал!

Алена перезвонила ему, но получила ответ, от которого ей захотелось сделать то, чего она никогда не делала принципиально, – ругаться матом. Ответ был таков: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

– Придурок, – зло сказала Алена. – Нет, ну не придурок ли?!

– Кто? – спросил Анненский, который как раз в это время открыл водительскую дверцу.

– Да Дениска!

– Что, не пробил номер?

– Пробил, да толку-то?

– В каком смысле?

– Ну, он только сказал, что пробил его и что номер московский, а сам номер не назвал и отключился. Подите, типа, вы все, не боюсь я вас, отстаньте. Ну не придурок ли, в самом-то деле?

– Придурок, – кивнул Анненский. – Только не он, а я.

– Это еще почему?!

– Да потому, что совсем забыл – номер того «Лексуса», ну, который около «Этажей», тоже был московский! Так что можно было ожидать…

– Да, не зря я Москву не люблю, – усмехнулась Алена. – Но, в принципе, московский телефон или нет – ну что это нам дает? Ничего. Был бы хоть чебоксарский, тогда всю эту историю как-то можно было бы с тем «Лесом» авторемонтным увязать. Хотя…

– Что?

– Понимаете, Денис сказал, что Внеформата – это женщина. Номер, с которого шантажист выходил на форум, зарегистрирован в сети МСС как прямой московский…

– Женщина?! – изумленно перебил Анненский. – Не могу сказать, чтобы я очень хорошо их знал или понимал, женщин-то, но сегодня на нас с «осой» напал явно мужчина. Да, хлипкий, да, невысокий, но это мужчина. Он же простоволосый был, и в какое-то мгновение, когда он чуть наклонился, чтобы голову просунуть в салон, я ясно разглядел на его голове плешь. А женщин плешивых не бывает. В смысле, мне не приходилось таких наблюдать.

– Мне тоже, – согласилась Алена. – А впрочем, я плеши не разглядела. Но мне тоже кажется, что это мужчина. И по телефону мне явно мужчина звонил, и стилистика его постов очень мужская. Но, может быть, «Лексус» покуроченный все же блондиночке принадлежит? Может быть, это она – москвичка?

– Эта шалава? – с откровенным сомнением спросил Анненский. – Нет, готов спорить: барышня местного разлива.

– Согласна на все сто процентов, – кивнула Алена. – Судя по выговору – и правда местного. Но она вполне могла выйти за москвича, ну, за этого плешивого, вот он и воспользовался ее телефоном.

– Всякое могло быть, конечно. Но что-то не похожа она на жену. Шалава, я же говорю. У мужиков на это дело взгляд наметанный. Однако возможно, что плешивый – и в самом деле москвич, который ездит в Нижний по делам, а заодно и совмещает полезное с приятным. Дает девушке покататься на своем роскошном «лексе», потом ставит ей фингалы и, пока внедорожник премиум-класса рихтуется, ездит на ее старой модели, на которой на каждом шагу выпадают аэрбеги, возможно, отлаженные по дешевке и абы как в одной подпольной фирме.

– Ездит из Москвы в командировки и берет с собой телефон жены, потому что своего нет? – недоверчиво улыбнулась Алена. – Хотя я тоже не верю, что блондинка наша и есть та самая Татьяна Лескова, поэтому вы, скорей всего, правы. И знаете, в связи с этими аэрбегами его выпадающими… ничего в этом деле не понимаю, конечно, но все же явно их делали в какой-то подпольной шарашке очень на скорую руку. Если бы не просто шесть или даже больше лет с тех пор, как закрыли ту фирму «Лес», о которой нам рассказывал Чингис… в смысле, Петряй, прошло, я бы подумала, что все сходится. Ну, этот бывший хозяин фирмы назвал ее «Лес» по фамилии этой женщины, Татьяны Лесковой.

Тут она наконец-то заметила, что Анненский сидит, как будто окаменел и онемел одновременно. Хотя первое без второго не бывает.

– Что с вами?

– Татьяна Лескова, – выдавил он. – На ее имя записан телефон, что ли?!

– Ну да. А я разве не сказала? Вот вам и «Лес»!

– Лес… «Лехус»… – пробормотал Анненский. – Да что ж это такое?!

– Да что случилось-то?

– Это не в честь Татьяны Лесковой – «Лес». Это в честь его самого, Лехи Лескова. Вы сейчас назвали фамилию – и… и все вспомнилось! Я не узнал его. Я помнил его таким, каким он был двадцать четыре года назад. У меня просто не могло уложиться в голове, что у Лехи может быть плешь! Тогда у него не было плеши…

– Да вы о чем? – чуть не крикнула Алена, пугаясь этого его странного, надломленного голоса.

– Я понял, кто такой Внеформата. О да, он всю жизнь себя таким считал… вне формата, вне правил, вне законов, ему было все позволено! Я знаю, почему он не выстрелил в нас там, в машине. Он не вас испугался. Это от неожиданности, но не из-за вас. Он узнал меня… Вернее, вспомнил!

– Вы с ним знакомы?

– Были. Я почти уверен, что это он убил Лосева.

– Какого Лосева?!

– Помните черно-белое фото примерно десятилетней давности в галерее Лидии Дуглас? Оно потому такое старое, что одного из тех, кто на нем снят, уже нет в живых, обновить фотографию не было возможности. А оно и правда ей дорого, потому что там снят старый друг ее семьи. Никита Лосев. Следователь прокуратуры. Я уверен, что тот случай на автостоянке, о котором писала Лидия, подстроил именно Бугорок. Что это Бугорок его убил. Расквитался и за крушение «Леса», и за тот случай на Ветлуге.

– Какой еще Бугорок?! – возопила Алена, решительно ничего не понимая в происходящем. – Какая Ветлуга?!

– Лесков. Лешка Лесков. Лес. «Лехус». Поэтому и машины у него этой марки… Погодите, мне нужно позвонить.

– Куда?

– Я возвращался в офис Петряя, чтобы найти адрес и телефон Лидии Дуглас по электронному справочнику. Нашел. Я хотел с ней повидаться, с ее семьей. А сейчас понял, что медлить нельзя. Мне нужно позвонить как можно скорей, чтобы она предупредила своего отчима. Нет, но Татьяна Лескова… да, кажется, ту девушку звали именно Татьяной… Неужто она и в самом деле так сильно его любила? Дождалась, пока он выйдет из тюрьмы, была с ним все это время? Прошло двадцать четыре года! Как странно… Что вы за существа такие, женщины? За что вы любите мужчин? Убийца, один из самых жестоких людей, которых я только знал. И дождаться его, и отдать ему в руки свою судьбу. И… за что?

– Я не знаю, – честно сказала Алена. – Я только знаю, что любовь – это самое подлое, самое жестокое, что есть на земле. Это хуже СПИДа. Это неизлечимая болезнь. Она ломает человека и меняет всю систему его ценностей. Она отравляет ему кровь. Именно поэтому любят чаще всего не за что-то. Любят вопреки. Вопреки разуму.

– А, все это теории, – отмахнулся Анненский, и Алена Дмитриева, которая когда-то, не столь давно, проверяла эти теории на практике, промолчала. Потому что здоровый больного не разумеет, пока сам не заболеет и даже вовсе не умрет… как умерла она.

– Сейчас вот там встану, в «кармане», и позвоню Лидии, – предупредил Анненский, но до этого «кармана» оказалось не так просто добраться. Площадь Лядова была одним из тех мест Нижнего, которые могли по праву гордиться количеством и качеством заторов. Вот и сейчас они очень запросто могли угодить в один из таких заторов, если не успеют проскочить. Поэтому, конечно, Анненскому было не до звонков. И он даже досадливо дернулся, когда телефон зазвонил в сумке Алены.

1985 год

Вечер как бы застыл на полдороге. Раскаленное марево, весь день дрожавшее над утомленной, обмелевшей, молочно-теплой рекой и вольно обнажившимися косами, теперь одело все кругом золотистой, мягкой, полупрозрачной дымкой, за которой медленно и неохотно наливалось вечерней синевой небо, огненным яблоком катилось за горизонт солнце, а белые, прохладные сугробы облаков никак не таяли даже в такую жару. Вечер медлил, оглядываясь на уходящий день, и Дима, остро чувствуя это чуть ли не впервые в жизни, думал в то же время, что вечер не иначе в союзе с ним, потому что если и случится что-то страшное, то, наверное, теперь уж в темноте. Если бы он мог сейчас вернуть…

– Черкес! – перебил его мысли голос Бугорка, который все так же лежал у костра. – Хочешь искупаться?

У Димки перехватило дыхание.

– Да ну, какой интерес, мелко тут, ил один. Черт знает сколько идти, пока на хорошую воду выйдешь, – лениво ответил Черкес.

Бугорок встал. Димка подумал было, что он сейчас бросится на Черкеса, но нет – Бугорок медленно обошел костер и приблизился к «трону». Здесь когда-то росла удивительная ива – в четыре ствола. Один ствол Бугорок и Кролик подрубили, повалили вершиной на землю, стесали круглый бок, чтобы удобнее было сидеть. Так они и посиживали здесь: на стволе Кролик, Черкес и Юрка, а Бугорок – на комле, опираясь на три оставшихся ствола.

И сейчас он развалился на «троне» и, простирая руку, будто бы смешливо, но с не очень-то скрываемой злостью, повелел: