Искатели необычайных автографов - Владимир Артурович Левшин

В голосе Асмодея такая бесовская вкрадчивость, что Мате поневоле улыбается: этот расфуфыренный продукт преисподней не лишен сообразительности. Нейтрино и в самом деле элементарная частица материи с ничтожной массой и совсем без заряда. Так вот, долгое время ей предстоит числиться вымыслом известного швейцарского физика Во́льфганга Па́ули. Он изобретет ее в 1931 году, чтобы объяснить некоторые явления ядерного распада. При распаде атомного ядра происходит еле заметная утечка энергии, что противоречит закону сохранения энергии, ставит его под сомнение. Спасая этот, а также другие законы сохранения, Паули предложит считать, что существует какая-то неизвестная частица, которая при распаде ядра улетает в пространство.

Фило озадаченно моргает. Что за дикий способ спасать законы? Ведь выдуманной частицей настоящую не заменишь.

— Безусловно, — соглашается Мате. — Но пройдет каких-нибудь двадцать пять лет, и опыты докажут, что нейтрино существует на самом деле. Домысел ученого подтвердится и станет толчком для новых открытий в ядерной физике.

Черт слушает с жадным вниманием, а под конец рассыпается в благодарностях. О, мерси, мерси! Гран мерси! Мсье и не подозревает, какое удовольствие ему доставил… Он, Асмодей, так любознателен! Его хлебом не корми — дай поговорить с мыслящим человеком. Тем паче, если человек этот из далекого будущего и может рассказать что-нибудь новенькое о дальнейших судьбах науки…

Филоматики переглядываются. Неужто их заманили на этот чердак, чтобы читать лекции о научно-технической революции?

Но Асмодей отводит от себя недостойное подозрение. Слава богу… пардон, слава мсье Лесажу, Хромой бес популярен в двадцатом веке не меньше, чем в восемнадцатом: ему открыт доступ во все книгохранилища мира. Если он и страдает, так скорей от избытка информации. Согласно статистике, число научных изданий возрастает каждые пятнадцать лет чуть ли не вдвое. Попробуй уследи тут за всем, если к тому же читать приходится стоя на книжной полке! Такое и здоровому черту не под силу, не то что хромому… Вот он и подумал: не пора ли бедному бесу обзавестись собственной библиотекой и читать себе в собственное удовольствие на собственном чердаке?

— Книжки, стало быть, собираете, — соображает Мате. — И сколько же вы с нас возьмете?

— Что вы, что вы, мсье, — оскорбляется черт, — я, конечно, бес, но не лишен БЕСкорыстия. Несколько томиков из тех, что лежат в ваших дорожных мешках за креслом, — и я всецело в вашем распоряжении.

Мате смеривает его презрительным взглядом. Ну и фрукт! Стало быть, пока они тут разглагольствовали, он преспокойно хозяйничал в их рюкзаках, а заодно и подслушивал…

Асмодей покаянно разводит руками. Ничего не поделаешь! Как говорят французы, нобле́сс обли́ж — положение обязывает. Коли ты порядочный бес, так хочешь не хочешь, а будь в курсе. Иной раз такого наслушаешься, что и чертям тошно. Но на сей раз… О, на сей раз он слушал с подлинным наслаждением! Особенно разговор о вероятностях. Признаться, он большой поклонник этой науки и очень рад, что встретился с ними не в каком-нибудь, а именно в семнадцатом веке, да еще во Франции, то есть как раз тогда и там, где зародилась эта любопытнейшая, эта полезнейшая, эта остроумнейшая отрасль математики.

— Но-но-но, не преувеличивайте! — ворчит Мате. — Чередование случайных событий, их связь с числом жителей, а стало быть, с потреблением различных товаров в стране пытались установить уже в Древнем Риме и в Древнем Китае. Другое дело, что строго математический анализ случайностей появился много позже — в шестнадцатом веке, в Италии.

— Ну и пусть в шестнадцатом, — горячится Асмодей, — а все-таки время теории вероятностей пришло позже. Науки, знаете ли, похожи на цветы: каждая цветет в свою пору. Этой суждено было расцвести именно в семнадцатом столетии.

— Закономерная случайность? — острит Фило.

Но Асмодей и не улыбнется. По его мнению, наука о вероятностях — и впрямь дитя закономерности и случая. Закономерность, говорит он, обусловлена новым способом познания, который напрочь перевернул прежние представления о мире. Да, да, истины, почерпнутые из перевранных сочинений Аристотеля и писаний «отцов церкви», нынче — то бишь в семнадцатом веке — мало кого устраивают. Люди мыслящие больше не принимают их на веру. И если в средние века говорили: «Бери и читай!», то теперь говорят: «Бери и смотри!». Выражаясь в духе мсье Фило, бог современной науки — опыт, опыт и в третий раз опыт. А в царстве опыта царю небесному делать нечего…

— Уж конечно, — поддакивает Фило. — Но что там делает теория вероятностей?

Бес многозначительно усмехается. Ну, у нее-то работы по горло! Ведь она, как уже было сказано, изучает закономерности случайных событий, а их, если вдуматься, куда больше, чем предусмотренных… Жизнь непрерывно накапливает горы статистических сведений, которые, по внимательном изучении, позволяют предугадать явления совершенно, казалось бы, неожиданные. Легко понять, какие бесценные услуги может оказать теория вероятностей бурно растущей промышленности, торговле, мореплаванию, не говоря уже о новой экспериментальной науке. Ибо научные опыты сплошь да рядом чреваты всевозможными случайностями и ошибками.

— Хорошо, хорошо, сдаюсь, — перебивает Фило. — Считайте, что закономерность возникновения теории вероятностей в семнадцатом веке вы уже доказали. Но какую роль играет здесь случай?

Асмодей делает загадочное лицо. О, случай вышел на сцену в элегантном дорожном костюме, держа в одной руке непочатую карточную колоду, а в другой — игральные кости. Но об этом — в другой раз… А теперь не пора ли им перейти от слов к делу?

— И то правда, — соглашается Фило. — Как говорят у нас на Руси, языком капусты не шинкуют.

Асмодей щелкает пальцами. Вот это пословица! Он бы охотно записал ее, если, конечно, мсье не возражают…

Но мсье возражают. По крайней мере, Мате.

— Пословицами, — говорит он, — займетесь в неслужебное время. А сейчас… Приготовьтесь к полету, милейший!

Черт почтительно наклоняет голову. Как угодно! Полы его накидки всецело в их распоряжении. Впрочем… Перед тем как приступить к работе, не мешает еще раз поставить точки над i.

— Это я насчет вознаграждения, мсье, — поясняет он, выразительно поглядывая на рюкзаки, туго набитые книгами. — Надеюсь, вы о нем не забудете?

— Вот оно, бесовское БЕСкорыстие, — ядовито вздыхает Мате. — Ну да ладно, за нами не пропадет. Как сказал бы мой друг Фило, уговор дороже денег, долг платежом красен, и так далее…

— В таком случае,