Убить нельзя научить - Ясмина Сапфир

Но сердце согревала мысль о том, что всегда смогу наступить острым каблуком Вархару на ногу. Так, в качестве профилактики променада его шаловливых рук по моей фигуре.

После таких чудесных фантазий я решительно отставила туфли на низком каблуке и вытащила черные, лакированные лодочки на двадцатисантиметровых шпильках. Вот оно, оружие против варварства и наглого лапанья.

В таком платье оружие самозащиты не роскошь, а средство оставить хотя бы пару сантиметров тела незащупанными проректором!

Слася смотрела на то, как я надеваю лодочки и несусь к шкафу — убрать ненужную одежду — как на восьмое чудо света. Девушку не удивляли молнии в руках однокашников, не потрясали виртуозные полеты мебели, не сражали наповал топоры с самонаведением. Судя по не смолкавшему щебетанию Сласи, до нее дошли рассказы о нашем вчерашнем приключении.

Но мои пробежки по комнате на головокружительных шпильках потрясли ее до глубины души.

Слася даже рот приоткрыла и захлопала удлиненными тушью ресницами так, что в комнате поднялся легкий ветерок.

Я едва успела подвести глаза карандашом, а губы — блеском, убрать косметику в шкаф, как в дверь постучались.

Вархар! Я чуяла его той самой пятой точкой, которая вечно влипает в неприятности и оттого великолепно их чует.

В панике метнула взгляд на скромное платье, что сиротливо покачивалось на дверце шкафа немым укором духу противоречия. Казалось, наряд пенял мне, предупреждал.

И, как выяснилось спустя недолгое время, он был убийственно прав.

11

Я открыла дверь и поняла, что раньше меня взглядом еще не раздевали, а вот тепееерь…

Куда там диллетантам студентам и аспирантам до настоящего профессионала — Вархара.

Первой жертвой его цепкого взгляда стало все, что не столько прикрывало, сколько искусно подчеркивало кружево. Проректор трижды сглотнул, но промолчал.

Следующей его жертвой стало все, что не столько скрадывал, сколько подчеркивал тонкий трикотаж. Вархар сглотнул еще трижды.

Слася молча выскользнула из комнаты, коварно бросив меня на милость слегка подвисшего проректора.

Некоторое время он только открывал рот и произносил нечто вроде:

«Оггоооггго»… «Оггггоооо»…

Истинный скандр проснулся в Вархаре, и способность связно выражать мысли благоразумно уступила ему место.

Прошло пять минут, если верить моим экзотическим настенным ходикам, а проректор так и не отвис. Его лихорадочный взгляд уже даже не раздевал, «ощупывал» самые выдающиеся места, и я начала всерьез побаиваться за свою целостность.

Вдруг с немыслимой силой захотелось переодеться, но было уже поздно…

Вархар улыбнулся одной из своих самых нахальных и самых сладких улыбок. Теперь на меня смотрела помесь акулы и Чеширского кота. Я нарекла эту улыбку Чеширским оскалом. Страшноватое зрелище.

Я попыталась ответить проректору той же монетой, окатив его взглядом с ног до головы.

Не скажу, что Вархар изменил своему фирменному стилю, он просто слегка усилил акценты, как говорят модельеры.

К черным брюкам на два размера больше прилагалась самая узкая угольная футболка в сеточку, что я видела.

Соски даже не просвечивали, они зазывно торчали в дырки.

Я ожидала, что проректор подаст руку, протянет ладонь, хотя бы пригласит вслух.

Вместо этого Вархар схватил меня за талию, поднял и поставил рядом, захлопнув ногой дверь. Не успела возмутиться, замахнуться каблуком, проректор, как порядочный кавалер, продел мою руку через свой локоть и потащил за собой.

Он даже не маршировал, летел, и половину пути до лифта я добежала на цыпочках. «Контуженный» платьем Вархар, заметил мои трудности не сразу, но, заметив, сразу сжалился и сбросил скорость. На каждый его шаг приходились три моих, но теперь проректор двигался как брейкер, что изображает робота. Делал шаг, замирал, а когда я догоняла его, делал второй. И, что самое интересное, выглядел Вархар не столько курьезно, сколько пластично.

Это должно было сразу меня насторожить. Но инстинкт самосохранения временно отпросился в отгул. Перегрелся на пожаре, перенапрягся на лекции, переутомился на практических занятиях.

Без задней мысли доехала я с проректором до двадцатого этажа.

По счастью, лифт был на моей стороне и доставил нас к месту действия за считанные секунды. За это время Вархар успел зажать меня в углу, и погладить по ягодице. Его взгляд ужасно хотелось прямо-таки оторвать от груди. Казалось, он пристал к ней как липучка, и только отлипал, также намертво приклеивался к бедрам.

Мы очутились в холле-перекрестке между двумя кафедрами, лифтом и лестницей, как и на этаже физиков и биологов. Вархар лихо крутанулся на пятках и утянул меня в одну из дверей.

Я в ступоре разглядывала помещение, залитое синевато-сиреневым светом и наполненное музыкой так, что, чудилось, даже воздух завибрировал.

Мои поджилки, органы и мышцы задрожали, как камертон от удара молоточка. Я оглядывалась широко раскрытыми глазами, а Вархар улыбался Чеширским оскалом.

В зале с потолками высотой с восемь, а то и десять Вархаров, танцевало несколько сотен студентов и чуть меньше сотрудников вуза. Но свободного места оставалось так много, что еще несколько сотен легко разделили бы с ними танцпол. Не только нашли бы где развернуться, но и долго искали остальных танцоров.

Музыка не лилась, скорее фонтанировала из черных колонок, чуть поменьше Вархара. Я насчитала двенадцать штук — по три у каждой стены. Диско, вальс, рок-н-ролл, тяжелый металл и нечто без стиля и ритма, вроде «пумц-думц» беспорядочно сменяли друг друга, но это никого не смущало. Скорее всего, уже спустя несколько минут, многие воспринимали музыку только по пляске внутренних органов.

В шаге от троицы колонок дрыгалась кучка «иванушек интернейшенел», студентов. Как оказалось «сон в руку», а название в тему. Приплясывая так, что уже даже танцы скандров на моей паре выглядели балетными партиями, «иванушки» громко подпевали. Они не попадали ни в ритм, ни в ноты, жутко фальшивили, резко переходили с баса на фальцет. И, что самое ужасное, какофония их подвываний время от времени стойко перекрывала музыку.

В ладонях горе-певцов, как водится на вечеринках, тряслись пластиковые стаканчики с какими-то напитками. Вязкие струи щедро выплескивались на студентов. Но они настолько вошли в «музыкальный катарсис», что ничего не замечали.

Возле ближайшей стенки сгрудилась внушительная группка леплеров. Наконец-то я увидела девушек этой расы! Пышногрудые и круглобедрые они носили шаровары и вместо четырех-шести ремней на талии втрое больше ремней-браслетов на руках. Усыпанные заостренными клепками, они явно предназначались не только, чтобы подчеркнуть узкие запястья. Но и чтобы подчеркнуть, как небезопасно лезть к шикарным бедрам и груди владелиц. Эх! Мне бы такие!