Цирк проклятых - Лорел Гамильтон

Вытащив браунинг, я в упор выстрелила ему в пасть. Он с визгом отпрянул, но крови не было, он не подыхал. Черт побери!

Издалека донесся усиленный эхом крик:

– Раджу!

Ламия звала своего самца, а может быть, хотела предупредить.

– Анита, не трогай его!

Это уже Алехандро. Сейчас ему хотя бы приходилось орать, шептать мне прямо в сознание он не мог.

Тварь ползла ко мне, разинув пасть и наставив клыки.

– Скажите ему, чтобы он меня не трогал! – заорала я в ответ.

Браунинг был уже в кобуре, да и все равно у меня патроны кончились. Я ждала с фонарем в одной руке и ножом в другой. Если они успеют сюда, чтобы его отозвать, – отлично. Я не очень верила в серебряный нож после того, как серебряные пули не причинили ему вреда, но сдаваться без боя я не собиралась.

Его руки покрылись кровью, когда он перетаскивал себя по камням. Я себе представить не могла, что есть участь хуже, чем превратиться в вампира, но вот она – ползет сюда ко мне.

Он был между мной и сухим тоннелем, но двигался мучительно медленно. Я прижалась спиной к стене и встала на ноги. Он задвигался быстрее, направляясь ко мне. Я попыталась пробежать мимо, но рука сомкнулась на моей лодыжке и дернула меня на землю.

Монстр схватил меня за ноги и стал подтягивать к себе. Я села и всадила нож ему в плечо. Он заорал, по руке его потекла кровь. Нож ударил в кость, и монстр дернулся, выдернув его у меня из руки.

Потом он откинулся назад и ударил мне в икру клыками. Я вскрикнула и выхватила второй нож.

Он поднял морду, из пасти стекала кровь, и тяжелые желтые капли прилипали к клыкам.

Я всадила лезвие в золотистый глаз. Монстр завопил, оглушив меня эхом. Потом завалился на спину, змеиное туловище задергалось, руки когтили воздух. Я стаяла кататься вместе с ним, изо всех сил дергая нож в ране во все стороны.

И почувствовала, как острие ножа заскребло по его черепу. Монстр продолжал драться и дергаться, но он был ранен, насколько я могла его ранить. Я оставила нож у него в глазу, но выхватила тот, что был зажат в плече.

– Раджу, нет!

Я посветила фонариком на ламию. Ее бледный торс сверкнул мокрой кожей. Рядом с ней стоял Алехандро, почти исцеленный. Никогда не видела вампира, который так быстро залечивает раны.

– Ты мне смертью ответишь за их смерть! – крикнула ламия.

– Нет, эта девушка моя.

– Она убила моего самца! Она умрет!

– Сегодня я поставлю ей третью метку. Она будет моим слугой. Это достаточная месть.

– Нет!

Я ждала, что начнет действовать яд, но пока что укус только болел, но не горел и не немел – ничего. Я посмотрела в сухой туннель, но они просто пойдут за мной, а я не могу их убить – сегодня. Но будут другие дни.

Я скользнула обратно в поток. Над ним по-прежнему был всего дюйм воздуха. Приходилось рисковать: утонуть там или остаться здесь и либо быть убитой ламией, либо попасть в рабство к вампиру. Трудно выбирать при таком богатстве возможностей.

Я нырнула в туннель, прижимаясь ртом к мокрому своду. Да, можно дышать. Может быть, сегодня я еще не умру. Чудеса иногда случаются.

По туннелю прошли небольшие волны, одна захлестнула мне лицо, и я глотнула воды. Осторожней надо! Это ведь от моих движений пошла волна. Так я еще сама себя утоплю.

Пока вода не успокоилась, я стояла почти неподвижно, проветривая легкие, чтобы набрать как можно больше воздуха. Я окунулась и оттолкнулась ногами. Слишком было узко, и можно было только идти ножницами. Грудь сводило, горло болело от позыва вдохнуть. Всплыв на поверхность, я коснулась губами скалы. Даже и дюйма воздуха там не было. В нос плеснуло водой, и я закашлялась, глотая еще воду. Прижавшись к своду как можно теснее, я дышала мелкими вдохами, потом снова под воду и снова толчки ножницами, толчки, толчки из последних сил. Если этот сифон не кончится раньше, чем у меня воздух, я утону.

А что, если он вообще не кончается? Если дальше все только вода? Я впала в панику, бешено водя фонарем по стенам и повторяя бессмысленную молитву: “Боже, Боже, не дай мне умереть вот так”.

Грудь горела, горло разрывалось на части. Свет начал тускнеть, и я поняла, что это темнеет у меня в глазах. Я сейчас потеряю сознание и утону. Я рванулась вверх, и мои руки схватили пустой воздух.

От неимоверно глубокого вдоха боль разлилась по всей груди. Передо мной был скалистый берег и яркая полоска солнечного света. Дыра в стене. Солнечный свет ткал в воздухе узоры. Я вылезла на камень, откашливаясь и пытаясь снова научиться дышать.

В руках у меня по-прежнему были фонарь и нож. Не помню, как я их держала под водой.

Камень был покрыт тонкой коркой серой грязи. Я подползла по ней к той стене, где был выход.

Если я пролезла через туннель, может, и они смогут. И я не стала ждать, пока мне станет лучше. Вернув нож в ножны, я сунула фонарик в карман и поползла.

Я вся перемазалась, ободрала руки, но оказалась возле дыры. Это была тонкая трещина, но сквозь нее были видны деревья и холм. Господи, как хорошо-то!

Что-то всплыло у меня за спиной. Я повернулась.

Алехандро выскочил из воды на солнечный свет, и тут же кожа его вспыхнула пламенем, он завизжал и нырнул в воду подальше от палящего солнца.

– Гори, сукин ты сын, гори!

Тогда всплыла ламия.

Я скользнула в трещину – и застряла. Я тянула руками, толкалась ногами, но грязь соскальзывала, и я не могла пролезть.

– Я тебя убью!

Изогнув спину, я изо всех сил рванулась из этой проклятой дыры. Камни впивались в спину, и я знала, что она уже кровоточит. И тут я выпала из дыры и покатилась по холму, пока не налетела на дерево.

Ламия подскочила к дыре – ей солнечный свет не вредил. Она стала протискиваться, но пышная грудь не пролезла. Змеиное ее тело, может быть, и могло сужаться, но человеческое – нет.

И все-таки я на всякий случай поднялась на ноги и пошла вниз по холму. Он был такой крутой, что приходилось перебегать от дерева к дереву, стараясь не упасть. Внизу слышался шум проезжающих машин. Дорога; судя по звукам – оживленная.

И я побежала вниз, набирая скорость по мере спуска туда, к дороге. Она уже мелькала между деревьями.

Я вылетела на обочину, покрытая серой грязью, слизью, промокшая до костей, дрожащая на осеннем ветру. И никогда в жизни я не чувствовала себя лучше.

Две машины пролетели мимо, не обращая внимания на меня, размахивающую руками. Может, все дело в кобуре, из которой был виден пистолет.

Остановилась зеленая “мазда”. Водитель перегнулся и открыл пассажирскую дверцу:

– Запрыгивай!

Это был Эдуард.

Я поглядела в его голубые глаза, в лицо спокойное и непроницаемое, как у кота, и такое же самодовольное. И мне было наплевать. Я только села в машину и закрыла за собой дверь.

– Куда? – спросил он.

– Домой.

– В больницу тебе не надо?

Я покачала головой.

– Ты опять за мной следил?

Он улыбнулся:

– Потерял тебя в лесу.

– Городской мальчик, – сказала я.

Он улыбнулся шире:

– Кто бы обзывался! У тебя тоже такой вид, будто ты провалилась на скаутском экзамене.

Я начала что-то говорить – и передумала. Во-первых, он был прав, а во-вторых, я слишком устала, чтобы спорить.

41

Я сидела на краю ванны, завернутая только в большое пляжное полотенце. Только что я вымылась, помыла голову и спустила всю грязь и кровь в сток. Кроме той крови, которая все еще сочилась из пореза на спине. Эдуард прижимал к нему полотенце поменьше, останавливая кровь.

– Кровь остановится – наложу повязку, – сказал он.

– Спасибо.

– Всегда мне приходится тебя латать.

Я посмотрела на него через плечо и дернулась от боли.

– Я этот долг возвращаю.

– Тоже верно, – улыбнулся он.

Порезы у меня на руках уже были забинтованы, и руки стали похожи на руки мумии, только загорелые.

– Вот что меня беспокоит.

Он легонько коснулся отметин от клыков у меня на ноге.

– Меня тоже.

– Изменения цвета нет, – сказал он и поглядел на меня. – Не больно?

– Нет. Это не была полная ламия, может быть, потому не такая ядовитая. И ты думаешь, где-нибудь в Сент-Луисе есть сыворотка от яда ламии? Они считаются вымершими уже двести лет как.

Эдуард пощупал рану.

– Опухоли не чувствуется.

– Уже больше часа прошло, Эдуард. Если бы яд мог подействовать, это бы уже случилось.

– Ага. – Он все смотрел на укус. – Но ты посматривай.

– А я не знала, что тебе до этого есть дело, – сказала я.

Лицо его было абсолютно непроницаемым.

– Без тебя этот мир будет далеко не так интересен.

Голос тоже был ровный, лишенный эмоций. Будто совсем отсутствующий. Но это был комплимент. А от Эдуарда – просто комплиментище.

– Эдуард, сдержи свой восторг!

Он слегка улыбнулся, но глаза его остались холодными и далекими, как зимнее небо. Мы своего рода друзья, хорошие друзья, но я никогда его на самом деле не понимала. В Эдуарде мало есть такого, до чего можно дотронуться или хотя бы увидеть.