Укрощение - Камилла Лэкберг

— Мы с Мартой в этом единодушны.

— Марта то, Марта сё! Господи, лучше бы вы никогда не встретились! Лучше бы ты держался за Терезу. Такая милая девочка… Тогда все было бы по-другому!

Юнас с изумлением посмотрел на Хельгу. Никогда раньше он не слышал, чтобы она повышала голос, — разве что в его раннем детстве. Фру Перссон и сама понимала, что ей следовало молчать и продолжать жить так, как она жила многие годы, — это помогло ей вынести все испытания. Однако сейчас в нее как будто вселилась неведомая сила.

— Она сломала твою жизнь! — крикнула старая женщина. — Она пробралась в нашу семью и как паразит питалась тобой, нами, она…

Хрясь! Пощечина заставила ее замолчать. Щека Хельги горела, а глаза заполнились слезами. И не только от боли. Она понимала, что перешла некую грань, и возврата к прежнему у нее теперь нет.

Не взглянув на нее, Юнас вышел из кухни. Услышав, как он захлопнул за собой входную дверь, хозяйка поняла, что больше не может позволить себе молча наблюдать за происходящим. Это время прошло.

— Ну-ка, собрались, девчонки!

Раздражение в ее голосе слышалось на весь манеж. Юные наездницы были напряжены, а Марте только это и было нужно. Без чувства страха они ничему не научатся.

— Чем ты занимаешься, Тиндра? — Преподавательница строго посмотрела на светловолосую девушку, пытавшуюся преодолеть препятствие.

— Фанта не хочет! — пожаловалась та. — Она все время закусывает удила.

— Управляешь ты, а не лошадь, запомни это.

Фру Перссон мысленно задалась вопросом, сколько раз она уже повторяла эту фразу. Она перевела взгляд на Молли, которая держала Скирокко под контролем. Перед соревнованием дочь смотрелась в седле отлично. Они все же неплохо подготовились.

Тем временем Фанта в третий раз отказалась брать барьер, и терпение Марты лопнуло:

— Не понимаю, что с вами сегодня. Либо вы возьмете себя в руки, либо прервем урок! — воскликнула она и с удовлетворением отметила, что девочки побледнели. Все замедлили темп, повернулись к середине и остановились перед инструктором.

Одна из всадниц откашлялась:

— Мы просим прощения. Но мы слышали про папу Тиры… вернее, ее отчима…

Стало быть, вот чем объясняется нервозная атмосфера в группе! Марта вздохнула. Она должна была это сообразить, но стоило ей войти в конюшню, как весь мир за ее стенами переставал существовать. Казалось, все мысли, все воспоминания вытесняются, и остаются только конские запахи, издаваемые ими звуки и то уважение, с которым лошади относятся к ней, — неизмеримо большее, чем когда-либо оказывали ей люди. В том числе и эти девчонки.

— То, что произошло, — ужасно, и я прекрасно понимаю, что вы сочувствуете Тире, однако это не относится к тому, чем мы сейчас занимаемся, — сказала фру Перссон. — Если вы не можете перестать думать об этом, если на вас влияет нечто иное, а не то, что происходит здесь и сейчас на этом манеже, то остается только спешиться и уйти.

— У меня нет проблем с сосредоточенностью. Ты видела, как мы взяли тот высокий барьер? — спросила Молли.

Преподавательница увидела, что остальные девочки только подняли глаза к небу. Странное дело — у ее дочери полностью отсутствовало внутреннее ощущение того, что можно говорить вслух, а о чем только думать про себя! Сама-то она всегда владела этим искусством в совершенстве. Сказанные слова уже нельзя взять назад, плохое впечатление невозможно изменить задним числом. Мать просто не понимала, как Молли может быть такой легкомысленной.

— Так тебе что, медаль за это дать? — поинтересовалась она еще более жестко.

Молли съежилась, и Марта увидела плохо скрываемое злорадство на лицах других девочек. Именно на это она и рассчитывала. Ее дочка никогда не станет победителем, если в ней не будет желания взять реванш. Юнас этого не понимал. Он всегда гладил ее по шерстке, баловал ее и тем самым лишал шансов стать сильной личностью.

— Поменяйся лошадью с Тиндрой, Молли. Вот и увидим, будет ли и на этот раз все так прекрасно — или же это заслуга твоего коня, — распорядилась инструктор.

Поначалу казалось, что Молли будет протестовать, однако девочка сдержалась. Видимо, еще свежи были ее воспоминания о пропущенных соревнованиях, и она не хотела упустить шанс выступить на следующих. Пока ее судьбу решали родители, и она прекрасно это осознавала.

— Марта! — Голос Юнаса с трибуны заставил преподавательницу обернуться. Муж помахал ей рукой, и выражение лица его заставило ее поспешить к нему.

— Продолжайте, я сейчас вернусь! — крикнула она ученицам и поднялась по лестнице к ветеринару.

— Мы должны кое о чем поговорить, — сказал тот, потирая ладонь.

— Нельзя поговорить чуть позже? У меня занятие в разгаре! — сказала его жена, хотя по его лицу ей уже было видно, каков будет ответ.

— Нет, — ответил Перссон. — Мы должны обсудить это прямо сейчас.

Они вышли из манежа. У себя за спиной Марта слышала топот скачущих лошадей.

Эрика свернула перед кафе в Хамбургсунде. Дорога от Фьельбаки оказалась очень красивой, так что женщина наслаждалась кратким моментом тишины и спокойствия. Когда она позвонила пожилой чете Валландеров и изложила суть дела, те поначалу заколебались. Некоторое время супруги совещались между собой — в трубке слышалось их неразборчивое бормотание. Но потом наконец они согласились встретиться с ней, но не дома, а в кафе в центре поселка.

Едва войдя в кафе, писательница увидела их обоих и быстро направилась к их столику. Они поднялись и смущенно поприветствовали ее. Тони, глава семьи, был высоким мужчиной мощного телосложения и с татуировками на руках, одетым в клетчатую рубашку и рабочие брюки. Его жена Верит рядом с ним казалась совсем маленькой, но ее миниатюрная фигурка выглядела жилистой и сильной, а лицо свидетельствовало о том, что она проводит большую часть времени под открытым небом.

— Ах, вы уже взяли себе кофе! — воскликнула Эрика, кивнув на их чашки. — А я собиралась вас угостить.

— Да, мы пришли немного раньше, — сказал Тони. — И нас вовсе не обязательно угощать.

— Но ты наверняка сама хочешь кофе, так что пойди и купи себе чашечку, — любезно проговорила Верит.

Фальк почувствовала, что ей понравились эти люди. «Основательные» — таково было первое слово, возникшее у нее в мозгу для их описания. Она подошла к кассе, заказала кофе с булочкой и уселась рядом с ними.

— Кстати, почему вы предпочли встретиться здесь? Я могла бы приехать к вам домой, и тогда вам не пришлось бы приезжать сюда, — сказала она, откусив кусок булочки, которая оказалась свежеиспеченной и очень вкусной.

— Да нет, мы сочли, что это не совсем удобно, — ответила фру Валландер, опустив глаза и глядя на скатерть. — У нас дома такое уныние и беспорядок. Мы не могли пригласить к нам такого человека, как ты.

— Боже мой, как жаль, что мой визит вызвал у вас такие чувства! — воскликнула Эрика: теперь настала ее очередь смутиться. Она терпеть не могла, когда к ней относились по-особому, словно она была не такой, как все, и даже в чем-то лучше, только потому, что мелькала иногда в телевизоре и в газетах.

— Что ты хотела узнать о Луизе? — спросил Тони, дав ей шанс выкарабкаться из неприятной ситуации.

Писательница бросила на него благодарный взгляд и отхлебнула глоток кофе, прежде чем ответить. Кофе был крепкий и тоже на редкость вкусный.

— Ну, во-первых, меня интересует, как получилось, что вам отдали на воспитание Луизу. Ведь ее брат остался у бабушки, — проговорила она.

Муж и жена посмотрели друг на друга, словно решая, кто из них будет отвечать. В итоге заговорила Берит:

— Мы сами до конца не поняли, почему бабушка не захотела взять обоих детей. Возможно, на двоих у нее просто не хватило сил. Кроме того, Луиза была в худшем состоянии, чем ее брат. Как бы то ни было, мы получили сообщение от муниципалитета, что семилетней девочке срочно нужен новый дом и что она пережила травматические события. Она попала к нам прямо из больницы, а потом уже мы узнали подробности от сотрудника социальной службы.

— Какой была Луиза, когда приехала к вам? — поинтересовалась Эрика.

Тони сложил руки на столе и чуть наклонился вперед. Взгляд его устремился в невидимую точку за спиной писательницы, словно переносясь в то время, когда они взяли в свою семью Луизу.

— Она была тощая как щепка, и все ее тело было покрыто синяками и ранами, — стал вспоминать мужчина. — Но в больнице ее помыли и постригли ей волосы, так что вид у нее был не такой дикий, как на тех фотографиях, когда ее только что нашли.

— Она была милая, очень милая, — добавила Берит.

Ее муж кивнул:

— Да, ничего другого не могу сказать. Но ее нужно было откормить и помочь ей залечить раны — на теле и в душе.