Для смерти день не выбирают - Саймон Керник

Добравшись до третьего этажа, я вышел на площадку с большим окном, из которого открывался вид на промышленную зону. На стене, покосившись, висела картина — что-то настолько абстрактное, что и не разобрать в полутьме. Один коридор уходил вправо, другой — влево. Освещенные окна были в той части, что справа. Коридор длинный, ярдов пятьдесят, с дверьми по обе стороны и глухой стеной в конце. Все двери распахнуты. Свет горел за второй и третьей с левой стороны.

Я оглянулся. Точно такой же коридор уходил в противоположную сторону, но там все двери, за исключением одной, были закрыты. Баррон приготовил мне ловушку, но другого я и не ожидал.

Звук сирен нарастал, приближаясь. Выждав несколько секунд, я медленно двинулся к освещенным дверям.

За первой находилась темная и совершенно пустая комната, из которой давно вынесли всю мебель и оборудование. Я пошел дальше, понимая, что Баррон уже услышал мои шаги — пройти бесшумно по линолеуму невозможно, даже если крадешься на цыпочках.

Вот и вторые двери. За теми, что справа, — темно. За теми, что слева, — свет. Я сделал еще шаг… заглянул… И сразу же увидел выступающую из-за двери ногу.

К двум сиренам присоединилась третья, и они приближались к промышленной зоне.

Западня.

Я врезал ногой по двери, прыгнул вперед, в ярко освещенный офис, вскинул револьвер и…

…застонал.

Потому что опоздал. Меня опередили. Как всегда. И, как всегда, я угодил в ловушку, приготовленную ловко и со знанием дела.

Глава 40

Секунду-другую я просто тупо смотрел на тело, не в силах сдвинуться с места, ошеломленный, не чувствуя ничего, кроме сожаления. Еще одна невинная жертва. Еще одна загубленная жизнь.

Но времени на сожаления не оставалось, и я заставил себя подойти поближе.

Старший инспектор Саймон Баррон сидел у стены, слегка накренившись в сторону. Глаза его были закрыты, белая рубашка и голубой галстук пропитались кровью. Колотые раны на груди и животе указывали на то, что нападавший, по-видимому, застал его врасплох и, воспользовавшись замешательством, успел нанести несколько быстрых ударов. Входные отверстия были видны отчетливо — вытекавшая из них кровь успела свернуться. На полу между ногами застыла темная лужица, в которой испачкались края темно-зеленого плаща. Лицо было бледное, почти белое — с момента смерти прошло некоторое время, по меньшей мере час или два.

Завывания сирен слышались уже близко, за окном, на темном небе мелькали белые и голубые вспышки мигалок. Машины были еще на главной дороге, но до поворота оставалась сотня-другая ярдов, и пока я смотрел, одна из них уже влетела в переулок.

Сомнений не оставалось — это за мной.

Я повернулся и рванул так, как не бегал еще никогда в жизни — промчался по коридору, пролетел, прыгая через три-четыре ступеньки, первый пролет, врезался в стену и помчался дальше. Я выскочил на второй этаж, когда услышал скрежет тормозов, визг шин и крики полицейских. Они брали здание в кольцо, и мне нужно было во что бы то ни стало вырваться из окружения, опередить их.

Я повернул влево и понесся по коридору, пытаясь вспомнить, где видел разбитое окно. Память не подвела — оно оказалось в угловом офисе, дверь в который, по счастью, была открыта. Я ударил ногой по торчащим кускам стекла, влез на подоконник, порезав при этом ногу, примерился, прыгнул на водосточную трубу и скользнул по ней вниз. Труба заскрипела, подалась, но удержалась. До земли оставалось еще футов шесть, и я разжал руки. Падение получилось жесткое, вдобавок меня ударил по голове кусок жести, но все это были мелочи. Я повернулся и побежал.

— Стоять! Полиция! — крикнул кто-то за спиной, но я даже не оглянулся. Промчался через пустую парковочную площадку, перелетел с ходу через стену и понесся дальше — напрямик, без фокусов, наудачу.

Расчет оправдался, и удача осталась со мной даже тогда, когда я, падая, болезненно приземлился на руки, а потом перекатился через лужу, и 45-й выпал из-за пояса, но, к счастью, не выстрелил.

Двор, в который меня занесло, был забит контейнерами с каким-то оборудованием, ящиками и прицепами. Меня никто не преследовал, и место вполне позволяло спрятаться и передохнуть, но адреналин и понимание ситуации гнали дальше. Кто-то из полицейских крикнул, что я за стеной. Голос прозвучал ясно и громко, что только добавило мне сил.

Я пересек двор секунд за тридцать, отыскал дыру в заборе и, прошмыгнув в нее, оказался у дороги. Еще ярдов сто бегом. На другую сторону. Поворот. За угол. Я перешел на шаг. Прохожих было немного, но машин хватало, так что погони можно было уже не опасаться.

Я понимал, что пора ставить точку. На всем этом деле. Купить билет и вернуться на Филиппины. Теперь я по крайней мере знал, что причина смерти Малика связана как-то с семилетней давности убийством и что четверо из пятерых, имевших отношение к тому преступлению — Поуп, Блэклип, Билли Уэст и Блондин, — уже понесли наказание. Вопросы, конечно, еще оставались — например, что такое узнал Джейсон Хан через несколько месяцев после сеансов Энн у доктора Чини, что побудило его срочно позвонить Малику, — но по крайней мере никто не мог сказать, что я остался сидеть сложа руки после смерти друга. Свой долг памяти я исполнил, даже если его семья никогда не узнает о моей роли в восстановлении справедливости.

Я должен был поставить точку и вернуться на Филиппины, но, конечно, поступил иначе. Оставался еще один человек, мужчина, носивший черную кожаную маску, педофил, замучивший до смерти ни в чем не повинную двенадцатилетнюю девочку и, возможно, до сих пор разгуливавший на свободе. Я хотел найти его и тех, кто ему помогал.

И на сей раз я точно знал, где искать.

Глава 41

Я поджидал его в мутном красноватом свете подземной парковки. Я знал, что он придет. Его автомобиль, «ягуар», идеальная машина для человека солидного возраста и положения, стояла на отведенном ей месте. В тот вечер он заработался допоздна. Часы показывали половину седьмого, и я уже почти полчаса скрывался в темном уголке возле входа. Мимо то и дело проходили мужчины и женщины в деловых костюмах, но их появлению предшествовал либо звонок опускающегося лифта, либо стук каблуков по каменным ступенькам лестницы. В последние четверть часа людей стало меньше, да и машин в просторном, напоминающем огромную пещеру гараже осталось не больше полутора-двух десятков.

Больше всего донимала нога. Прежде чем прийти сюда, я заглянул в аптеку, где купил все необходимое, а потом, уже вернувшись в номер, наспех замотал глубокую царапину бинтом. Возвращаться в отель я не собирался и перед уходом тщательно убрал все следы своего пребывания. Рана тупо ныла, но к боли привыкаешь, как и ко всему остальному, а на мою долю в последние пять дней ушибов и царапин выпало больше, чем за предыдущие десять лет. Такова цена за работу в одиночку.

Я как раз пытался размяться и заодно немного согреться, когда лифт звякнул в очередной раз. Пару секунд спустя появился невысокий мужчина с кейсом в руке и густыми черными волосами и усами. Не глядя по сторонам, он уверенно повернул к «ягуару». Не замечая меня, отключил сигнализацию, открыл багажник, поставил кейс и, обойдя машину спереди, сел за руль.

К этому моменту я уже достал из кармана короткоствольную «беретту», которой меня снабдил Тиндалл, навернул глушитель и выступил из тени. Двигатель глухо заурчал, словно намекая на скрытую в нем мощь.

Владелец «ягуара» заметил меня, только когда я открыл дверь с другой стороны и опустился на соседнее сиденье. Лицо его выразило шок, с губ сорвались слова протеста, но я сразу показал, что не потерплю возражений — улыбнулся, ткнул в щеку глушителем и слегка нажал, чтобы его голова ударилась о стекло. В результате он оказался в положении далеко не комфортном.

— Бумажник в кармане пиджака. Возьмите его, пожалуйста.

— Спасибо, Тео, но у меня есть идея получше. Я задам вопрос, и ты дашь на него правдивый ответ. В противном случае выстрелю тебе в лицо, потом положу на заднее сиденье, где ты истечешь кровью раньше, чем я выведу отсюда твою крутую тачку.

Я ожидал протестов, угроз и громких заявлений, но их не последовало — Тео Моррис промолчал и только тихонько всхлипнул. Шок прошел, и он, наверное, уже понял, что я и есть тот самый человек, которого его подручные пытались либо убить, либо подставить все последние дни, а потому изображать невинного страдальца бессмысленно. И еще мне показалось, что ему даже хочется поскорее все закончить. Было что-то у него в глазах. Осознание вины? Признание поражения? Возможно, и то и другое. Тео Моррис не был безжалостным, черствым профессионалом. Может быть, у него неплохо получалось раздавать приказания из уютного офиса, но пачкать руки ему не приходилось. Не знаю почему, но от этого он казался мне еще противнее.