Ассасин Его Святейшества - Тим Северин

Мы находились в дворцовой гардеробной.

Я позабыл, что, несмотря на свое ночное приключение, Папа Лев должен был с утра облачиться в свои самые богатые наряды и регалии для участия в крестном ходе к святой Симфорозе. Сейчас, с окончанием церемонии, он уединился сюда для того, чтобы снять с себя тяжелые митру и мантию, сменив их на одежду, более приличествующую жаркому летнему дню.

Сам Лев стоял возле стула, одетый лишь в белые шоссы и легкую нижнюю рубашку. Тогда, на пиру у короля Карла, я счел его ничем не примечательным, а сейчас, без своих сиятельных одеяний, он смотрелся еще невзрачней – эдакий мелкий лавочник, готовящийся ко сну.

Повернувшись к нам, он открыл рот в изумлении. Оцепенели и его прислужники, которых собралось там десятка полтора, не меньше, – судя по всему, это были подручные вестарария, несущего ответственность за сохранность папских одеяний и сокровищ. Большинство из них составляли кубикуларии вроде того знатного отпрыска, впервые препроводившего меня во дворец. Один из них держал в тот момент на руках высокую папскую митру, а двое лелеяли великолепный камчатный плащ с оторочкой из золота – его бдительно проверял на незапятнанность и дырявость пузатый бородач, которого я принял за самого вестарария. Остальные слуги праздно стояли вокруг и глазели. Мой взгляд остановился на одном из них – постарше возрастом, со строгим лицом и в неброском одеянии. Он стоял рядом со Львом, чуть сзади и сбоку. Как и у хозяина, вид у него был смиренный и будничный. Вместе с тем что-то в нем показалось мне знакомым. Наверняка это и был тот доверенный человек, что сопровождал Льва в его визите к Сесилии Синьорелли. Более того, это был распорядитель папского двора Альбин – тот самый, в дом которого забрались мы с Павлом, уведя оттуда аварский сосуд с воином.

Арн воспользовался внезапностью своего появления.

– Прошу простить за набег, твое святейшество! – громко, во всеуслышание, объявил он. – Вот счел своей обязанностью лично засвидетельствовать почтение, а заодно удостовериться в твоем благоденствии.

С видимым усилием Лев оправился от начального потрясения. Он подобрался – вновь стал подтянут и строг, вновь скуп на улыбку – и посмотрел на нас с некоторым недовольством, после чего его глаза нервно метнулись по комнате.

– Благодарю тебя за радение, архиепископ Арн. Хотя ты должен знать, что это мои приватные покои, – ответил он.

– Я подумал, что после нынешней ночи, когда… – Архиепископ намеренно не закончил фразу и якобы осекся, давая возможность слышать себя только близстоящим.

Если Лев и думал парировать его слова своими, то они замерли у него на губах. Он побледнел и после паузы в несколько ударов сердца обратился к своему вестарарию:

– Оставь нас. Отрешение от одежд можно завершить погодя. Я за тобою пришлю.

Вестарарий отреагировал мелким кивком, не скрывшим, надо сказать, смесь неодобрения с любопытством, которые он в тот момент испытывал. Он опустил полу папского плаща, который осматривал, после чего начал торопливо выпроваживать из комнаты своих подручных, следя за тем, чтобы они, паче чаяния, не вынесли с собой ничего ценного. Распорядитель Альбин при этом оставался стоять, где стоял, не согласуя этого с Папой. Наконец, когда двери закрылись за последним из прислужников, Лев повернулся к Арну и вопросил:

– Именем Господа, что все это значит?

– Я думал, ты знаешь, твое святейшество, – грубовато ответил наш с Павлом спутник. – Твоя личная безопасность – предмет глубокого переживания короля Карла.

– А главе Церкви ты разве не служишь?

Легкое подрагивание голоса слегка подтачивало попытку Льва напомнить архиепископу, что он все-таки стоит сейчас перед начальством.

– Я служу и тому, и другому, – хладнокровно ответил Арн. – И интересы у них совпадают.

Стоящий сбоку Альбин неотрывно смотрел на меня. Чувствовалось, что он меня узнал.

Папа тем временем смерил неприветливым взглядом бывшего номенклатора:

– Павел, ты-то что здесь делаешь?

– Я здесь сугубо в частном порядке, понтифик, – ответил тот. – Мы с Зигвульфом несколько лет водим знакомство.

Лев посмотрел в мою сторону и, вероятно, хотел задать какой-то вопрос, но тут к нему шагнул Альбин, который с умирающими глазами зашептал что-то ему на ухо. Папа напряженно слушал, после чего кольнул меня недоверчивым взглядом. Распорядитель, должно быть, выставлял ему меня как некую угрозу. Интересно, указал ли он на все три встречи, что имели между нами место: в альпийском монастыре, затем на пиру в Падерборне и совсем недавно на Форуме Нервы?

Неловкую тишину прервал Арн:

– Твое святейшество, прошу меня извинить за неожиданное вторжение. Я доложу королю Карлу, что ты цел и невредим.

С этими словами он поклонился и, повернувшись, направился из гардеробной в коридор, где стайкой толклись кубикуларии, сгорая от любопытства. Всем хотелось узнать, что могло происходить внутри, и, вероятно, они пытались подслушивать под дверью.

Встреча со Львом заняла от силы три-четыре минуты, и на обратном пути до меня дошло, что архиепископ не задал ни одного вопроса касательно покушения на Папу возле дома его любовницы.

– Что это все-таки было? – спросил я Павла после того, как Арн отпустил нас возле дверей своей комнаты и мы отправились обратно к номенклатору на виллу.

– Что было, говоришь? – переспросил мой спутник. – Предупреждение Льву. И думаю, прозвучало оно весьма четко.

– Но может, имело смысл сказать Льву, от кого ему исходит угроза, чтобы он предпринял меры для своей безопасности?

Павел приложил палец к своему мясистому носу и заговорщически подмигнул мне.

– Что касается Арна, то ему достаточно было лишь намека о своей осведомленности насчет визита Папы к любовнице.

Больше он этого предмета не касался. На неторопливом обратном пути через город к вилле я задавался вопросом, сколько же бывший номенклатор знает, но не считает нужным раскрывать. Присутствие Альбина в дворцовой гардеробной приводило меня в смятение. Я не сомневался, что восемью месяцами раньше Альбин был задействован или, по крайней мере, предупрежден о первом нападении на Льва, и вместе с тем у меня определенно складывалось впечатление, что вчерашнего покушения на Форуме Нервы он не ожидал. Сумятицу вселяли и мысли о том, может ли быть какая-то связь между недавним поворотом событий и обнаружением аварского сосуда, спрятанного в доме у папского распорядителя.

Я все еще тщетно пытался разгадать смысл тех новых событий, когда мы незаметно возвратились к вилле Павла. Здесь нам сообщили, что Беортрика треплет жестокая горячка. Садовник-врачеватель подтвердил, что кинжал действительно был отравлен. Он обработал рану и сделал примочку, пропитанную отваром целебных трав, но точно определить, что это за яд, не смог, и оставалось лишь надеяться, что противоядие применено правильное. Раскинувшийся на тюфяке дюжий саксонец был весь в поту и бормотал что-то невнятное.

– Ты ведь понимаешь, – сказал я Павлу, когда мы заходили в его кабинет, – что мы с Беортриком теперь – живые мишени. Кто бы ни стоял за замыслом убийства Папы, он всеми фибрами души пожелает заставить нас умолкнуть как свидетелей происшедшего. В особенности заговорщики станут разыскивать Беортрика, не смея допустить риска, чтобы он поделился сведениями со мной.

– Значит, вы оба останетесь здесь, пока Беортрик не поправится, – без малейших колебаний заявил мой друг. – Слуги у меня умеют держать язык за зубами, и я дам им указание никому не говорить о вашем присутствии. А еще я пошлю записку Арну, чтобы он знал, где тебя искать в случае, если ты ему понадобишься.

– Ну а как быть с распорядителем Альбином? Он ведь этим утром видел тебя с нами. Если он вовлечен в этот последний заговор против Льва, то он легко догадается, где мы находимся…

– Это риск. Но риск, на который я готов идти, – сказал Павел. – Как я тебе однажды сказал, у меня есть свои причины устроить латеранцам тарарам и взмутить воду среди тамошних бюрократов. Признаюсь, сегодня я получил истинное удовольствие, наблюдая, как Лев корчится от слов архиепископа Арна.

Спустя полтора месяца события потекли по весьма неожиданному руслу. К той поре выздоровление Беортрика дошло до той успешной стадии, когда он мог, опираясь на палку, медленно шаркать по саду, а я уже не столь сильно переживал, что следы выведут заговорщиков к вилле бывшего номенклатора. Павел держал нас в курсе всех последних сплетен, которые собирал в ходе визитов к друзьям и за счет своих связей в городе. Папа теперь обвинялся в спекуляции землей и богохульстве, а также в симонии и краже церковного имущества. Кто-то также пустил мутный слух, что он якобы тайно переговаривается с византийцами на предмет объединения сил против римской знати. В результате осажденный со всех сторон глава Церкви терял популярность не по дням, а по часам. В этой кампании злошептаний против Льва мне виделась рука беневентинцев и их римских союзников. Похоже, они продолжали подтачивать репутацию Папы, чтобы очередным своим ходом свергнуть его и заменить.