Конец света на нудистском пляже - Марина Васильева

Зинаида Михайловна была очень рада за мужа и за себя тоже. Несмотря на то, что была ярой нудисткой, она баловала себя и хорошей добротной одеждой, но еще больше она любила драгоценности, особенно ценила бриллианты. Все это могло бы попасть в грязные воровские руки. Но бог тогда миловал.

Вот и сейчас было нечто похожее на то состояние. Эрнст даже испугался. Уж не лезут ли опять воры в его квартиру? Но тут же откинул эту мысль. Квартира была под охраной милиции, и сигнальные приборы он поставил самые современные. К тому же была и страховка. Нет, тут что-то другое.

Эрнст начал всматриваться сквозь туман, пытаясь рассмотреть большую землю. Он вдруг понял, что тревога идет к нему именно оттуда. Вспомнилась статья из газеты, которую вчера после ужина привезли Поповы и которую читали чуть ли не всем клубом. И если честно, то не придали ей серьезного значения, почти посмеялись.

«Неужели что-то с Черноборском? — прожгла мозг внезапная мысль. — Конец света. Началось?»

Но разглядеть город даже без тумана можно было только с утеса, что был в центре острова. И Эрнст Степанович Терещенко решился на восхождение. Он покинул берег, прошел через пляж, миновал лужайку и палатки и углубился в жидкий лесок, который отделял этот благословенный участок от самой высокой точки острова. Минут через десять он уже вскарабкался по узкой тропке на вершину утеса и глянул вокруг. Сначала он увидел берега своего острова, обложенные, словно ватой, туманом. Это было красиво. Но потом он огляделся по сторонам и увидел такое, от чего его брови полезли на лоб. И на левом, и на правом берегу словно началась война. Оба берега просто были набиты военной техникой. Внезапно вся эта техника тронулась с места и двинулась… двинулась в сторону острова.

— Бред какой-то! — воскликнул Эрнст Степанович и побежал вниз.

Терещенко быстро достиг лагеря, потому что, как и все нудисты, был в хорошей спортивной форме.

С воды уже доносились звуки приближающихся судов.

— Тревога! — Эрнст Степанович глянул в небо и увидел маленькие точки, которые быстро увеличивались и принимали очертания военных вертолетов. Экс-президент не выдержал и завопил истошным голосом. — Тревога! Вставайте, друзья! Вставайте!

Он подбежал к главному шатру, возле которого в землю был врыт столб, на столбе этом висел кусок старого рельса, неизвестно как попавший на остров. Он был повешен здесь на случай пожарной тревоги. Но ни разу за все эти годы угроза огня не потревожила покой любителей природы и натурального образа жизни. Зловещий звон разнесся по всей округе, но слышно его было всего несколько секунд, потому что рев вертолетных двигателей, обрушившийся с неба, и звуки милицейской сирены заглушили его.

По правде говоря, Эрнст Степанович и Зинаида Михайловна, да и многие другие нудисты всегда подозревали, что их деятельность многим не по душе. Они были даже уверены, что есть немало людей в Черноборске, которым вообще не дает покоя мысль, что где-то поблизости, пусть даже на острове, гуляют совершенно голые люди. Разве такое допустимо? В глубине души многие нудисты ждали, что наступит тот день, когда сограждане, особенно те, которые обладают властью, предъявят им требования прекратить подобное с их точки зрения безобразие. И никакая свобода слова, никакая демократия тут не помогут. Власти найдут способ, чтобы отобрать у них остров и, на худой конец, прогонят их куда-нибудь на левый берег в бескрайние сосновые леса.

У Эрнста Степановича почему-то не возникло сомнений в том, что вся эта военная армада направлена на него и его собратьев. Но даже в самых худших своих фантазиях Терещенко не мог предположить, что все будет так неожиданно и так грандиозно. Это как же власть их боится, что посылает против горстки голых людей целую армию?

И тут начался то ли кошмар, то ли фарс, то ли и то, и другое вместе.

С вертолетов на остров высаживались вооруженные люди, с берега наступал десант. Солдаты выстраивались в цепь и с оружием наперевес четким шагом направились к лагерю.

Нудисты же в первый момент совершенно растерялись. Они выбегали из палаток, и не в силах понять, что происходит в лагере, начинали метаться, словно испуганные животные. Навести среди единомышленников порядок не было никакой возможности. Люди бежали к берегу, видели там солдат, поворачивали и с криками и воплями бежали обратно, к лагерю, от лагеря они бежали на холм, но там тоже были солдаты, и островитяне бежали обратно. Женщины при этом кричали, дети плакали, подростки радостно вопили, воспринимая происходящее как очередную игру, про которую им заранее ничего не сказали.

Излишне говорить, что все они, или почти все, во всяком случае девяносто процентов, были совершенно голые.

Спокойствие соблюдал только Эрнст Степанович, который продолжал колотить по рельсу с каким-то фанатическим остервенением. Продолжали грохотать вертолеты, из которых с трудом доносились голоса динамиков, которые призывали граждан к порядку, работали двигатели десантных судов, и продолжала завывать милицейская сирена.

В общем, шум стоял невероятный.

В свою очередь, растерялись и десантники.

Славные парни, вояки, которые привыкли встречать опасность лицом к лицу, не раз усмиряли демонстрации хулиганов и спортивных фанатов, останавливающие подростковые драки и даже усмирявшие бунты в тюрьмах и колониях, конечно же, были сильно смущены, когда вместо всего этого увидели толпу совершенно голых людей. Ладно бы только мужиков! Но здесь были женщины, подростки и дети! Лица преклонного возраста. И все голые! Абсолютно! И никакого сопротивления они не оказывали. Как с такими воевать?

В смятение пришли и офицеры, и рядовые. Многих охватил весьма уместный при подобных обстоятельствах стыд. Смущение. Десантники останавливались и не шли дальше. Одни, открыв рот, смотрели на происходящее, другие краснели и отворачивались. Были и такие, которые хватались за животы и с хохотом падали на песок.

В общем, стремительное и быстрое наступление было сорвано голым видом обороняющихся, которые вовсе и не оборонялись.

Растерян был и Степанов. Он, как и многие, был смущен. Человеком он был крайне стеснительным и даже никогда, за исключением нескольких забытых эпизодов в детстве, не был в общественной бане. А тут ему вдруг стало стыдно, и он бросился обратно к катеру, на котором приехал.

— Не могу! — чуть ли не со слезами сказал он своему напарнику Мише Костылину. — Не могу на это смотреть. Миш, будь другом, доведи операцию до конца.

Так, в первые же минуты операции Степанов передал командование в другие руки. Это был тревожный знак, которому он не придал значения.