До дрожи (СИ) - Сакру Ана

Алиска рукой шарит по простыне, не открывая глаз, нащупывает вуманайзер и, включив, зажимает его между бёдрами. Сладкая вибрация расходится по её промежности, подстёгивая и меня. Сильнее сжимаю её бедро рукой, ускоряюсь. Влажные шлепки становятся почти оглушительными, ещё больше возбуждая.

Чувствую, как Алиса вся напрягается внутри, стремится выгнуться. Кусаю её за плечо, сжав пальцами сосок, болезненно стонет и содрогается волнами. Отбрасывает в сторону вуманайзер, тяжело дышит, блаженно улыбается, так и не открыв глаз ни разу. Охуенно красивая в утренних лучах, притушенных светлой занавеской. Её киска продолжает спазмировать, буквально выжимая меня. Зарывшись лицом в рыжие локоны, пахнущие мёдом, кончаю в неё. Это отдельный кайф, ставший доступным после того, как Цветочек вколола себе какую-то противозачаточную хрень.

Алиса поворачивает ко мне голову, целуемся, лениво сплетаясь языками. У меня будто ноги отказывают, опять безбожно тянет в сон.

— А теперь я могу идти, Артём Сергеевич? — мягко подтрунивает, щёлкая меня по носу.

— Теперь можете, Алиса Александровна, но вечером повторим, — бормочу, отпуская её и зарываясь в одеяло.

Алиска шуршит по спальне, одеваясь. Её почти беззвучные, мягкие как у кошечки шаги, заставляют улыбаться в подушку. Просто прикольно, что ходит тут где-то рядом, и я чувствую и слышу её.

— Всё, Тём, я пошла, где-то в шесть освобожусь, — наклоняется и целует меня в висок.

— Хочешь, заеду на ВДНХ? — отзываюсь.

— Да нет…Хотя…Там созвонимся, ок?

— Ок.

Удаляющиеся шаги, шорохи в прихожей, пока обувается и надевает лёгкую курточку, хлопок закрывающейся входной двери, щелчок английского замка. Всё, я в квартире один. Сразу как-то пусто, зато можно дрыхнуть до обеда. Сегодня суббота, и у меня никаких дел, кроме курсовой и одной аналитической записки по работе. Но её можно сделать и завтра.

Хотели с Алиской сегодня за город поехать погулять. На дворе октябрь, и все парки усыпаны красно— желтым разноцветным ковром из листьев. Но вечером Лютику позвонила девчонка какая-то с профкома, предложила поучаствовать в выставке на ВДНХ, и Алиска тут же согласилась — она вообще любитель всякой общественной деятельности. Говорит, что этим пошла в мать.

Сам не замечаю, как вырубаюсь. И ничего мне не снится — плотная чернота, в которой так хорошо отдыхают тело и мозг. Вот только пробуждение выходит совсем не такое медитативное.

— Ты что за хер?! — ревёт какой-то огромный медведеподобный мужик, рывком сдёргивая с меня одеяло.

Тут же рядом тонко охает смутно знакомая мне рыжая женщина, прикрывая рот ладонью.

Охает, потому что я, твою мать, голый сплю!

— Это ты кто?! — ошалело ору спросонья, и не думая прикрываться.

— Да чтоб тебя! Как это развидеть теперь, — причитает мужик себе под нос и обратно укрывает меня одеялом, чуть ли не подпихивая под меня углы, чтобы торчала только голова.

Зря он это делает, потому на открывшемся участке кровати его вниманию предстаёт наш с Алиской вчерашний игровой набор — вуманайзер, тюбик смазки и анальная пробка с пышным лисьим хвостом.

Мужик застывает, таращась на игривый хвост с серебряным наконечником и бледнеет как полотно, а потом лицо его наливается кровью практически так же феерично, как рисуют в мультиках. Он весь становится бордовым до самых кончиков ушей и белков глаз, и, кажется, сейчас начнёт изрыгать огонь.

И наверно меня бы это зрелище даже развеселило, если бы я, окончательно проснувшись, его не узнал по фотографиям.

Его и его рыжую симпатичную жену, на которую так похожа А…

— Где блять дочь моя, голыш? — хрипит дядька.

— Здравствуйте, Александр Валерьевич, я — Артём, — протягиваю ему из-под одеяла руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вместо ответного приветствия старший Лютик переводит налитый кровью взгляд с моего лица на торчащую из-под одеяла ладонь и смотрит на неё как на оголённый высоковольтный провод.

Бля…Этот бугай ведь тоже Лютик, доходит до меня…

Боже, мне даже сложно представить менее подходящую для него фамилию. Я с Алиски— то ржу периодически, а тут…И на губах моих очень не вовремя начинает играть нервная ухмылка. Цветочек— прародитель её замечает, и его бычья шея идёт красными пятнами, а кулак характерно хрустит, сжимаясь.

Возможно, батя Алисы такой мощный, потому что просто убивал всех, кто его дразнил, а их было много — натренировался. И, судя по тому, как он меня бешеными глазами сверлит, я — следующий…

— А я — Елизавета Тиграновна, очень приятно познакомиться, Артём, — вдруг подаёт голос Алисина мама и, сделав шаг к нам, крепко обнимает за локоть мужа. Видимо предотвращая удар кулака мне в челюсть.

— И мне очень приятно, — бормочу, сглатывая.

— Приятно тебе?! — ревёт Цветочный батя, оборачиваясь на жену, — Что тут блять приятного?!

Если бы он на меня так рыкнул, я бы уже обделался, но хрупкая Елизавета Тиграновна, которая даже Алиски ниже на полголовы, лишь успокаивающе гладит мужа по плечу.

— Саш, не матерись, пожалуйста, и пойдём на кухню. Дадим мальчику одеться, — воркует как с ребёнком.

— Мальчику? Ты уже мило называешь его мальчиком?! Откуда он взялся вообще? В моей квартире! Пусть одевается и сматывает отсюда, пока я ему не помог! — режет по мне быстрым полыхающим взглядом.

— Так, Саш, — Алисина мама строит серьёзное лицо, хотя я вижу по блестящим глазам, что ей ситуация кажется как минимум забавной, — Ну, во-первых, после того, как ты с него одеяло скинул, назвать Артёма девочкой у меня язык не повернётся.

От такой ремарки у Александра Валерьевича брови подскакивают к макушке, а я опасливо сжимаю под одеялом своё самое дорогое. Как бы он мне его не оторвал, чтобы она потом спокойно могла свой язык в нужную ему сторону повернуть…

— Во-вторых, — продолжает примирительным тоном Елизавета Тиграновна, стуча наманикюренным пальцем мужу в бычью грудь, — Это парень Алисы, она про него нам с тобой говорила. Я же правильно понимаю, Артём?

— Правильно, — активно киваю.

— Ну вот и разобрались, — улыбается, и на щеках её появляются такие же глубокие ямочки, как у Алисы, — Нечего орать, Саш. На кухню пошли, я тебе кофе пока сварю…Артём, есть же у вас кофе?

Снова активно киваю. Одеться уже хочется страх как.

— У них кофе? То есть хочешь сказать, он тут живёт и ты об этом знаешь? — рычит Валерьевич на жену.

— Не знаю, но догадываюсь, — снова ласково гладит мужа по плечу и даже мельком целует через свитер. Смотрят друг другу в глаза. Алискин батя сжимает тонкие губы в скорбную линию, вглядываясь в жену.

— Алиса говорила — они просто встречаются, — хмурится обречённо, — Просто встречаются, Кис…!!! А у них тут блять…хвост!!!

— Ах-аха-ха, — и тут Алисина мама просто закатывается от смеха, у неё даже слёзы выступают на глазах, которые она аккуратно смахивает пальцем, чтобы не повредить макияж, — Саш, ну что ты в самом деле! А ты думал, они только за ручку в кино ходят?

— Она ещё маленькая!

— Ей восемнадцать! — хмыкает Елизавета Тиграновна.

— Вот! Совсем дитё! — продолжает страдать Алискин батя.

— Ну меня ты дитём почему-то не считал.

— Тебе двадцать было, ты уже большая была, — ворчит, — И я с твоим отцом вот не так знакомился!

— А с братом, Саш, с Ратмиром? — опять смеётся, легонько пихая его в бок, — Что? Уже не помнишь, как в этой же квартире дверь в одном полотенце для рук ему открывал?! Которое на тебе даже не сходилось из-за…кхм…боевой готовности… Ещё и чуть не подрались!

Переглядываются, и вдруг этот суровый мужик тоже расплывается в широкой улыбке, щурясь как медведь, пережравший малины, на жену.

— Ах-ха-х, было, да… — посмеивается, обнимая её одной рукой за хрупкие плечи, — Но это другое, Кис!

Елизавета Тиграновна на это выразительно выгибает брови, и я почти слышу её безмолвное «Да что ты?».

— У меня были серьёзные намерения, а этот… — и снова на меня перетекает тут же ставшим недобрым взгляд Цветочкиного отца, — Ему самому — то сколько? Столько же?! Только одно ж и надо наверно…