Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

Арине в очередной раз пришлось напомнить ей про вид и речь боярышни, да и потом постоянно одергивать, так как девчонка, явно недолюбливающая толстуху, все время сбивалась на скороговорку, хоть и рассказала все обстоятельно.

– Не знаю, как матушка Млаву согласилась сюда взять – ее же все в Ратном знают как облупленную! Отец у нее давно погиб, дядька Лука о них заботится, а мать её, тетка Антонина, сызмала с Млавы пылинки сдувала, с нами ее никуда не пускала – в лес там или на речку. Все говорила – болезненная она… Зато и имечко ей выбрала при крещении – Мастридия! – Анька закатила глаза. – Вот уж отчудила! Даже матушка ее здесь домашним именем зовет, хотя всех куньевских – только по крестильному величает. Но такое-то сразу и не выговоришь, а отроки ее в Масрадию, а потом и Насрадию перекрестили, – девчонка хихикнула. – Да как привязалось-то, само на язык ложится…

Вот и работать её тетка Антонина совсем не приучила. Ничего не умеет толком! С какого бока к скотине подойти – не знает, лошадей боится, от лягушек на реке шарахается; ворона, и то ее в лоб клюнула! Зато и не объедешь ее… Тетка Антонина так и говорила все время – растет красавица, как лепёха сдобная! Их так и прозвали через то – Лепёхи. И эта корова себя тоже красавицей считает. Ты бы видела, как она перед отроками-то выступает! Должно, белой лебедью себе кажется, а сама, если на кого и похожа, так только на гусыню раскормленную – так же переваливается. Артемию глазки строит, не кому-нибудь. И про Алексея говорит – ах, какой… ну когда матушка не слышит, – презрительно скривилась Анька. – Губа-то не дура. Отроки все равно над ней потешаются, смеются ей вслед. Насрадией звать, конечно, остерегаются – православное имя коверкать грех, за это отец Михаил епитимиями со свету сживет. Ну так теперь Буренкой зовут и Кауркой – за масть. Матушка услышала – запретила, но они все равно от нее тайком только так и говорят.

…А то, что она блажная, всем в Ратном известно давно, и через то сговоренный жених от свадьбы отказался – что это за жена, если делать ничего не способна? Позорище-то какое было! Лука ей потом устроил за это, да так, что Млава на все село голосила, а потом два дня лежала поротая, и матери ее тоже досталось. В Ратном эту дурищу точно никто замуж не возьмет, вот теперь наша матушка с ней и мучается, с Кауркой этой. Как будто она кому-то в Турове нужна!

Но про Млаву к слову пришлось, а так Анна-младшая все больше рассказывала про свою сестру Марию. С одной стороны, вроде как жаловалась, что та задается и вперед лезет, нравится ей быть на виду и в почете, даже и за счет сестры. Иной раз прямо из кожи выпрыгнуть готова, чтоб похвалили ее; если Анютку ругают, тут как тут – а вот я! И тоже взяла обычай свысока разговаривать и поучать, как будто старшая младшую, а ведь еще вопрос – кто старше-то, матушка сказывала, что Анютка первая на свет появилась.

И тут же, заметно было, с гордостью говорила, что Машка у них умная больно, даже Минька иной раз удивляется и хвалит за разум, говорит – не всякий отрок так-то способен. А вот когда в крепость переехали, и тут стали жить, выяснилось, что отроки на нее, Аньку, больше внимания обращают. Машку весьма уважают и слова плохого не говорят, но так, как на сестру, ни один не смотрит! Машка-то вид делает, что и наплевать ей, что глупости все это, вроде как она такая гордая, еще и сестру осуждает, губы поджимает, а сама – Анютка видела – злится и завидует.

Но и про прочих девок Анька рассказывала понемножку, если повод подворачивался. Арина слушала внимательно – знать про своих воспитанниц (теперь она их уже считала своими) необходимо, да и заниматься с девчонкой не переставала, понемногу, исподволь продолжала начатое. Напоминала ей про «образ боярышни» да учила внимательно смотреть на людей, видеть их, хоть и предупредила, чтобы такие знания та пока при себе держала. Собственно, сама она только с ней и занималась, в остальном все больше боярыне помогала, особенно на уроках грамоты и счета – уж очень тут дело туго шло, потому что грамотны все были по-разному. Одни едва-едва буквы в слова складывали, другие читали бойко, но писать не могли, третьих чуть ли не с самого начала учить приходилось. Только Анна-младшая и Мария превосходили в этом остальных девиц на голову – и читали, и писали, да и счет знали.

Во время занятий грамотой боярыня пристально следила за Ариной: как она себя держит, как с девками разговаривает, да понимают ли они ее объяснения. А когда в первый раз увидела Стешку с Фенькой за столом рядом с Аксиньей (та продолжала их опекать), поинтересовалась у Арины:

– Не заскучают твои сестренки здесь? Мы же долго сидеть тут будем. Может, займешь их пока каким рукоделием?

Повернувшись к девчонкам и подмигнув им, Арина ответила:

– Да, правда твоя, заскучают… буквы-то в слоги они уже умеют складывать. Но им интересно мелом по аспидным доскам водить – раньше-то такого не видали. Вот я им и велела знакомые слова по памяти писать.

И порадовалась, когда увидела одобрение на лице Анны.

– Вот видите, – наставница не упустила случая ткнуть девок носом, – намного младше вас, а уже грамоте разумеют да учатся прилежно и не ноют – зачем, мол, она нам нужна?

Стешка с Фенькой порозовели от гордости, а парочка старших девиц вспыхнула – боярыня явно кого-то из них передразнивала.

– А станете и дальше лениться, я вас им в обучение и отдам – будете под присмотром младших науку перенимать, если сами не в силах справиться. Ну как, пойдете в наставницы? – Анна улыбнулась сестренкам.

Стешка только кивнула, а младшая, Фенька, неожиданно пискнула:

– А можно и нам тогда туески? Ну, для желудей…

– Ну, если только для желудей, то можно, – засмеялась боярыня. – Горох у нас и так найдется, кому сыпать.

К вечеру про свою новую «должность» гордые сестренки успели рассказать всем, кого видели, «дядьке Андрею» и братьям – в первую очередь, конечно. Андрей, к немалой Арининой радости, с интересом выслушал их щебет, нерешительно и совсем неумело погладил Феньку по голове и замер, словно сам себе удивился. У Аринки в который раз сердце зашлось от сочувствия, хоть себя и не выдала.

«Господи, да кто же его так и за что?.. Нет, я не я буду, коли не выясню! И что бы там ни было, я это пересилю, а что пересиливать придется, вижу уже…»

В первые же дни Арина всю крепость исходила вдоль и поперек. Спасибо Анне-младшей и ее рассказам – не путалась и не блуждала, хотя и не всегда выбирала самую короткую дорогу: находила возможность пройти мимо площадки, на которой Андрей с отроками занимался, если они из крепости не выезжали. Это ей никогда не надоедало. Пусть поговорить с ним не удавалось, она даже близко подойти не решалась – негоже наставника от дела отвлекать, но лишний раз увидеть его было в радость. Но однажды еще издалека она поняла, что там творится что-то неладное – вместо того чтобы заниматься, все отроки топтались у края площадки и что-то громко обсуждали. Тут же был и Андрей, то ли раздосадованный, то ли растерянный, а прямо на Арину налетел спешащий куда-то сильно встревоженный Дударик, да так торопился, что чуть с ног ее не сшиб. Ойкнул, остановился, торопливо извинился:

– Прости, тетка Арина! Беда там с Радой… к матушке я…

– Что с сестрой? – озаботилась Арина. Дочь Плавы Раду, робкую девчонку лет двенадцати, она уже видела на кухне, хоть и не говорила с ней.

– Опять ее трясет, – все так же торопливо проговорил Дударик, маясь от того, что приходится задерживаться, но не смея уйти от старшей без дозволения. – Матушку хочу позвать…

– Да погоди ты, пока еще до кухни добежишь… Может, я помогу? Где она? Ну-ка, пойдем, поглядим, что с ней. Испугалась чего-то?

– Да отроков же, – Дударик смотрел на Арину с надеждой. – С тобой-то ей не страшно, а то там одни отроки и наставник Андрей. Рада у нас мужей дюже боится, а с кнутами так и вовсе…

По дороге парнишка торопливо объяснял, что случилось:

– Да это я виноват, – честно признался он. – Надо было в обход, а я торопился, думал – пройдем там стороной, совсем чуть-чуть мимо них пройти надо было, все равно отроки своим заняты. А они с наставником Андреем там, как на зло, с кнутами все… Мы только подошли, а они ка-ак защелкают! Да весь десяток разом! Рада затряслась, в бревна вжалась, даже меня не видит и не слышит. Хотел к матушке ее отвести – так от стены оторвать не могу, а если отроки или дядька Андрей только приближаются, она и вовсе заходится…

Под этот мало понятный пока для Арины рассказ они, обходя бревна и оскальзываясь на кучах глины, добрались, наконец, до отроков, собравшихся у незаконченного сруба. Арина протиснулась между ними и увидела Раду: та вжалась в бревна и тряслась, как в ознобе, с полными ужаса глазами оглядывая растерянных отроков, и, кажется, действительно была не в себе. Озадаченные мальчишки топтались на месте, не понимая, что происходит, и Арину заметили не сразу, а она поймала взгляд Андрея и окликнула его. Увидела появившееся в его глазах облегчение, коротко улыбнулась ему – не смогла удержаться – и попросила: