Портрет второй жены - Анна Берсенева

Мать только вздыхала украдкой, глядя на нее.

Но в Москву Лиза возвращалась с твердой решимостью быть сильнее обстоятельств, не позволять себе разрушать то, что стало ей дорого.

И время словно бы помогало ей в этом.

Наступил август – месяц, в который, как Лиза уже знала, Ратников всегда уезжал в отпуск. Правда, на этот раз он собирался ехать в Германию – не столько отдыхать, сколько снова улаживать что-то со своим немецким проектом.

Он сам сказал ей об этом, зайдя как-то в ее комнату.

– Меня уже, знаешь, просто азарт берет – да что он, заколдованный, проект этот? – сказал Юра, сидя, по своему обыкновению, на краю стола. – И ты знаешь, о чем я подумал? Ведь Подколзев сейчас занимается международными инвестициями… Как мне раньше в голову не пришло! То-то он приставал со своей Думой… Это, конечно, еще только предположения, но я сам должен проверить все в Германии, чтобы уж точно убедиться, что дело не в немцах, да?

Он смотрел на Лизу вопросительно и даже просительно, словно ожидал, что она посоветует что-то. И понятно было, что не совета об инвестиционном проекте ждет он от нее…

– А у Сергея когда отпуск? – спросила Лиза, отводя глаза.

– Мне тоже интересно, – усмехнулся Ратников. – Сейчас-то он уж точно не уйдет. И меня не будет недели две, и с замом своим новым он возится – нет, сейчас не уйдет.

В глазах его стояло какое-то рассеянное выражение. Видно было, что он думает сейчас не об отпуске Псковитина, да, пожалуй, и не о собственном отпуске. Лиза не спрашивала, надолго ли он едет, как собирается отдыхать. Наверняка он проведет отпуск с женой, и зачем растравлять себе душу вопросами?

Она замечала, что в последнее время Юра как-то спокойнее смотрит ей в глаза, словно тоже решил для себя что-то. И Лиза не знала, радоваться ей этому или печалиться.

Дни, когда она не видела Юру, сливались для нее в одно пустое пятно, как будто были вычеркнуты из жизни. Она физически ощущала никчемность своего существования и с ужасом думала: «Что же я дальше буду делать?»

Но и когда он вернулся, мало что изменилось в ее жизни. Работа, домашнее одиночество, короткие встречи с Юрой в коридоре или во время каких-нибудь конференций, тяжелый и печальный взгляд Псковитина… От всего этого веяло безнадежностью.

Хотя внешне в Лизиной жизни не было совершенно никаких проблем. У нее было достаточно денег, ей не приходилось думать о завтрашнем дне – чего еще желать в такие времена, когда жизнь большинства людей является только жестокой борьбой за выживание?

Однажды, уже в конце сентября, разбирая в шкафу летние платья, Лиза вдруг ощутила ту острую, неизбывную тоску, избавиться от которой, как она знала по опыту, можно было, только совершив хоть какой-нибудь поступок. Она даже беспомощно огляделась, словно ожидая, что кто-нибудь выручит ее, подскажет, что ей делать. Но тишина стояла в комнате, тишина была за вечерним окном, тишина обволакивала ее плотной пеленой…

На следующий день, в субботу, Лиза вышла на улицу с твердым желанием пойти куда-нибудь, где жизнь сама вынесла бы ее из этой бессмысленности, дала бы ей шанс встрепенуться. Ведь сколько раз уже выручала ее Москва, незаметно подхватывая в свой мощный поток!

Лиза вышла из метро на Арбатской площади и медленно пошла к Старому Арбату, потом свернула в какой-то переулок. Небольшой особнячок фисташкового цвета, невысокие ступеньки…

Ноги сами вынесли ее к этому дому, и, подняв глаза, Лиза увидела знакомую надпись «Модная лавка Никиты Орлова». Она стояла у самых ступенек, не решаясь нажать на кнопку звонка; воспоминания нахлынули на нее. Она, счастливая, юная, вот точно так же стоит у этого крыльца, и ожидание какого-то неведомого счастья соединяется в ее душе с простым и радостным ожиданием самой обыкновенной примерки у необыкновенного русского кутюрье.

«Неужели это было? Если бы вернуть, – с тоской подумала Лиза. – То счастье, которое таилось в самом ожидании…»

Пока она размышляла об этих отвлеченных вещах, дверь тихо открылась перед ней. На пороге стояла улыбающаяся женщина в недлинной юбке-тюльпане и элегантном светлом пиджаке.

– Я вижу, вы не решаетесь войти? – спросила она. – Разве вы не договорились с Никитой Алексеевичем?

– Нет, – удивленно ответила Лиза. – Он не знает, что я приду. Я даже не уверена, что он помнит меня.

– Тогда я сообщу ему о вас, – тут же предложила женщина. – Знаете, вы так трогательно выглядите – я заметила вас на мониторе. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь входил сюда с таким естественным видом. К тому же ведь на вас его платье! – пояснила она, словно оправдывая собственную предупредительность.

И, предложив Лизе подождать внизу, женщина поднялась по лестнице-волне наверх. Печальная нимфа все так же закрывалась рукой от входящих – и Лизе показалось, что нимфа наблюдает за нею из-под мраморной руки.

– Лиза! – услышала она. – Вот так гостья, вот кого не ожидал!

Никита Орлов быстро спускался по лестнице, и, увидев его, Лиза улыбнулась от неожиданной радости. Он был все такой же, каким она видела его три с лишним года назад, – стареющий, седеющий юноша с легкой походкой.

– Представьте себе, а я ведь вспоминал вас совсем недавно! – Орлов уже наклонился к ее руке. – Просматривал старые эскизы, вот и вспомнил нашу с вами коллекцию. Вы были прекрасной моделью, Лизонька, куда же вы пропали?

– Я не решалась, Никита Алексеевич. Мне казалось, вы можете быть обижены на меня…

Она не продолжала, но Орлов понял, что она имеет в виду свое расставание с Виктором.

– Лизонька, – рассмеялся он, – простите старого циника, но я столько повидал на своем веку любовных крушений! Стал бы я из-за этого менять о вас свое впечатление! Витя ведь взрослый человек, мало ли как бывает. Рита мне говорила, вы были у нее, даже и ко мне зайти думали. Почему же не зашли?

– Сама не знаю, – искренне ответила Лиза.

Действительно, почему?

– На открытие «Максима» собираетесь? – поинтересовался Орлов.

– Нет, – удивилась Лиза. – Какого «Максима»?

– О, вы не знаете? Пьер Карден открывает московский ресторан «Максим» в «Национале», весь бомонд взбудоражен, все платья шьют. Собственно, все уже и готовы, я даже удивился, что вы так поздно.

– Да я не собираюсь на открытие, – улыбнулась Лиза. – Я ведь просто так к вам зашла, Никита Алексеевич, правда.

– Значит, – притворно обиделся кутюрье, – мое искусство показалось вам тогда настолько малопривлекательным, что вы не жаждете продолжить совместную работу?

– Какая же она совместная? Вы с меня только мерки сняли и сами все придумали.

– Ох, не скажите, Лизонька, – возразил Орлов. – Вы обладаете таким милым шармом – и не уверяйте меня, моя дорогая, будто вы об этом даже не догадываетесь! – что шить для вас и удовольствие, и искусство. – Он загорелся – точно так же, как и прежде, – и с воодушевлением продолжал: – Да-да, шить для вас оч-чень нелегко! С одной стороны, вы заслуживаете самой изысканной и выразительной одежды, но с другой – ваш облик сам по себе так выразителен, что ни одно платье ни в коем случае не должно его затмевать или, упаси Бог, вступать с ним в противоречие. А сейчас, – он окинул ее внимательным взглядом, – сейчас вы стали еще более женственной, ваша трепетность – я до сих пор помню, вы показались мне похожей на бабочку! – сочетается теперь с мягкостью черт и невыразимым очарованием. Это настоящее женское очарование, можете мне поверить, Лизонька, – очарование женщины, которая создана природой для того, чтобы быть спутницей и возлюбленной.