Портрет второй жены - Анна Берсенева

– Я тем более, – тихо сказал он. – Надо же так – чтобы именно ты…

Они остановились у церкви, неподалеку от выхода из парка. Сергей смотрел себе под ноги, Лиза – на него, ожидая, когда он поднимет глаза. После того как она высказала то, что чувствовала к нему, ей стало легче, она больше не ощущала той мучительной неловкости, которая не отпускала ее прежде.

– У тебя такие глаза… – сказал Сергей, отрывая взгляд от дорожки. – Я бы многое мог выдержать, но твой взгляд… Я ж тоже не железный, Лиза, что мне делать?

Это было сказано так беспомощно, что она вдруг поняла: Сергей действительно не знает, что делать с собою, действительно не умеет сладить со своей душой. И ведь на этот раз не спросишь у Юры…

– Ты похожа на одну женщину, – вдруг сказал он.

– На какую? – заинтересовалась Лиза.

– Да нет, это я неправильно сказал, вообще-то ты совсем на нее не похожа. – Он улыбнулся своим мыслям. – Я с ней познакомился, когда мне пятнадцать было. У нее тоже особенный был взгляд, хотя совсем другой. Нет, не похожа, забудь!

– Поедем по домам? – предложила Лиза. – Я так рада, что мы пошли на этот концерт. И поговорили… А где Юра сегодня? – вдруг спросила она.

Она думала об этом весь вечер, но не решалась спросить Сергея.

– Жена его приехала, – ответил он.

Лиза почувствовала, что сердце ее забилось в пугающей пустоте. К чему делать вид, что ей дороже всего душевный покой? Достаточно было подумать о Юре и о его жизни, отданной другой женщине, – и все эти опоры, казавшиеся такими прочными, рухнули в одно мгновение.

Она попыталась принять невозмутимый вид, но Сергей уже успел заметить, как изменилось ее лицо.

– Чего ты стесняешься, Лиза? – Он невесело усмехнулся. – Сердцу не прикажешь, я же понимаю. Зачем ты как будто клянешься, что он тебе будет безразличен?

– Сердцу – да, – ответила она, едва сдерживая слезы. – Но себе-то можно приказать, Сережа, разве нет?

Он посмотрел на нее тем же внимательным и словно бы оценивающим взглядом, и ей показалось, что в глазах его промелькнуло что-то, похожее на уважение.

– Можно, – согласился он. – Можно, по крайней мере, попробовать.

Она поняла, что это он говорит уже не для нее, а для себя.

«Надо просто не думать об этом, – говорила сама себе Лиза, провожая взглядом псковитинский „Опель“, отъезжающий от ее подъезда. – Если Сергей может держать себя в руках, неужели я не сумею?»

Как ни странно, она казалась себе сейчас сильнее, чем Сергей, – во всем, что касалось чувств, – и вместе с тем ощущала такую же беспомощность, которую, наверное, ощущал и он, оставаясь без Юры, наедине с непонятным и тревожным миром.

Глава 14

Легко было говорить: можно приказать себе быть спокойной. Оставаться такой оказалось гораздо труднее.

Единственным, что выручало Лизу, была невероятная занятость Ратникова, не оставлявшая им времени даже для разговоров наедине. Да и Псковитин был занят выше головы, и его Лиза видела нечасто. Кажется, он взял на работу человека, которого готовил себе в заместители, и теперь «натаскивал» его, заставляя разобраться в разветвленной системе безопасности «Мегаполис-инвеста».

Впрочем, иногда Лиза думала, что и Сергей пытается таким образом обуздать собственную душу.

Работы у нее было немного, потому что, как ей давно стало ясно, главная работа возникала у нее в «Мегаполис-инвесте», если к ней обращался Ратников; переводить письма мог бы любой другой переводчик.

На день своего рождения она съездила к маме в Новополоцк. Та давно уже волновалась из-за нее, не зная, чем занимается теперь ее Лиза.

– Как мне не волноваться? – всхлипывала она, обнимая ее на пыльном перроне. – Сколько уж не приезжала ты! По телефону-то легко говорить – все, мол, хорошо, – а мне бы в глаза тебе посмотреть, глазами-то не обманешь.

Полузабытое чувство ежедневного покоя охватило Лизу, когда она вошла в их маленькую квартирку. Все здесь было так же, как год назад, как пять лет назад, как в каждый день ее рождения в прежние годы, когда еще не уезжала она отсюда.

На столе, прикрытый вышитой салфеткой, стоял праздничный пирог с малиной, в комнатах пахло ванилью… Это был тот самый покой, которого невозможно достигнуть, который дается сам собою, в награду душе.

Мама уже хлопотала на кухне, ставила на стол Лизин любимый холодник – никто не умел его готовить так, как она.

Лиза приехала всего на два дня, и, узнав об этом, Зоя Сергеевна едва не расплакалась снова:

– Как же так, Лизонька? Побыла бы, рассказала…

– На работу ведь надо, мама, – объясняла Лиза. – Отпуск мне не положен еще, просто я по тебе соскучилась, вот и приехала.

Они разговаривали за полночь, и Лиза вдруг поймала себя на том, что старается казаться равнодушной, когда речь заходит о руководителе «Мегаполис-инвеста».

– Неужто и за квартиру они платят? – поразилась Зоя Сергеевна. – Надо же, хорошие какие люди! – Потом, вглядевшись в Лизины глаза, она спросила: – Недоговариваешь ты что-то, Лизонька, я же вижу. Не пойму только, о ком? Неужели ты все одна, никого у тебя нет? Такая красивая ты стала…

Лиза не чувствовала изменений в собственной внешности, но мать сразу заметила то светящееся очарование, которое появилось в облике дочери. Свет лился из ее глаз, и каждый, кто видел ее, поражался тому, какое странное, неназываемое ощущение вызывают в нем эти глаза.

Она и правда красивая стала. То есть она всегда была красивая – со своими светло-пепельными волосами, с виноградной зеленью глаз и нежными очертаниями губ. Но теперь из ее облика исчезла та незавершенность, которая так заметна была в нем прежде. И определенность, появившаяся в ней, была связана именно с Лизиной отданностью чьей-то душе. И в эту душу, казалось, постоянно всматривались теперь ее внимательные глаза.

Но чья это душа так притягивает ее дочь, мать не знала.

– Ты не влюбилась, Лизонька? – осторожно спросила она.

– Почему ты решила?

– Да так… Почему ж тебе не влюбиться? Ты не о себе как будто бы думаешь, так мне кажется.

Лиза ничего не ответила. Конечно, она думала не о себе. Ей вообще не свойственно было думать о себе, но раньше всегда приходилось это делать. И потому, что больше подумать о ней было некому – мама и брат не в счет, – и потому, что ей надо было разобраться с собственной душой, иначе не понять было этого непредсказуемого, порой угрожающего мира.

Но теперь – теперь были мысли и чувства, поглощавшие ее без остатка, не оставлявшие сил для раздумий о себе.

Здесь, дома, когда ей не надо было держать себя в руках, не надо было казаться невозмутимой и веселой, – Лиза думала о Юре постоянно. Она даже не думала о нем: она чувствовала его постоянно, как если бы он был в соседней комнате, нет, ближе, чем в соседней комнате, – как если бы его глаза все время смотрели на нее то с обычным его веселым интересом, то с совсем другим чувством, которое они оба боялись называть…