Герой ее мечты - Конни Брокуэй

— Вы меня раскусили, — усмехнулся Ноубл, а Венис недовольно поджала губы:

— Я хочу взглянуть на раны и убедиться, что они не загноились. Так что, поворачивайтесь!

Сдавшись, Ноубл ворчал, пока ему в голову не пришла одна мысль.

— Скажите, это означает, что вы собираетесь прикасаться ко мне? — спросил он, выгнув дугой темную бровь.

— Вам не кажется, что было бы немного трудно осмотреть вас не прикасаясь?

Радостно кивнув, Ноубл бросил на землю рубашку, повернулся и, подняв левую руку, медленно двинулся к Венис.

— Итак? Займитесь мной, девочка, — с озорством прошептал он.

— Не испытывайте на мне этот свой акцент. — Голос, дрожащий и взволнованный, предал ее.

Губы Ноубла волнующе близко придвинулись к ее губам, и вместе с ними явились непрошеные воспоминания: его открытый рот накрывает ее рот, его язык, теплый и влажный, глубоко ныряет в ее рот, жадно ищет ее язык…

Венис хотелось снова почувствовать, как губы Ноубла втягивают ее соски, хотелось выгнуться и ощутить, как он, подняв ее, крепко прижимает к своему упругому телу. Ей хотелось испытать все жгучие, щекочущие нервы чувства, которые только он один пробуждал в ее дремлющем теле… и в сердце.

Но Ноубл ранен — эта мысль заставила Венис опустить руки и сделать крошечный шаг назад. Осознавая, что дышит прерывисто, она взглянула на Ноубла — он пристально смотрел на нее золотистыми глазами.

— Это может быть больно, — прошептала она.

— Нисколько не сомневаюсь, — серьезно отозвался он.

Осторожно подергивая ткань, прилипшую к кровоточащим ранам, Венис, закусив губу, потихоньку снимала повязку с порезов. Но Ноубл, очевидно, вообще ничего не замечал, он разглядывал ее волосы, ее глаза, ее губы.

— Почему? — неожиданно спросил он.

— Что почему? — Она внимательно осматривала чистые, розовые рубцы рваной раны. Рана не была открытой, и из нее ничего не выделялось, Ноубл был отвратительно здоров.

— Вам всегда нравился мой акцент, вы даже старались копировать его.

— Н-да, и достигла в этом успеха, если позволительно так сказать о себе. Настоящая дочь природы.

— Не совсем, — без улыбки заметил он.

— Простите, я не хотела передразнивать вас, — смутилась Венис.

— Я знаю. Просто я почти забыл, как далеко Нью-Йорк от Каутни-Корк.

Не поняв его, Венис нахмурилась и, оторвав чистую полоску от разорванной рубашки Ноубла, принялась с помощью виски протирать несколько более глубоких ран. Ее самовольные пальцы не спешили справиться со своей задачей и нежно касались кончиками крепкого, упругого тела. Венис услышала, как Ноубл резко вдохнул и выругался.

— Венис, нам нужно поговорить. — Все шутливые нотки пропали из его голоса, остались лишь голые эмоции.

Потянувшись, чтобы закрепить на спине повязку, стягивавшую ему ребра, Венис позволила пальцам скользнуть по грубому, выпуклому рубцу огромного шрама и отдернула руки, словно обожглась.

— Что?.. — Ноубл мгновенно настороженно вскинул голову и придвинулся ближе, прикрывая ее.

— Этот шрам. Тот, что у вас на спине.

— И что? Я думал, вы видели его, когда прошлой ночью промывали мои раны.

— Тогда было темно. Я вообще не много видела.

— А-а.

— «А-а», — это все, что вы можете сказать?

— Ну… — Ноубл, явно придя в замешательство, наклонил набок голову. — И что с этим шрамом?

— Он ужасен.

— Простите, если доставил вам неприятные минуты, — сухо сказал он с отсутствующим, замкнутым выражением.

— Доставили неприятные минуты? Вы чертовски правы, мне это неприятно. Вы были ранены!

— А-а. — Ноубл улыбнулся.

— Опять «а-а»? Где вы его получили? — сердито спросила Венис.

— Эту старую штуку? Во время войны. От удара штыком. Страшная рана, масса крови, просто ужас.

Если все было так ужасно, почему Ноубл выглядит таким самодовольным?

— Вас могли убить. — Голос Венис был дрожащим шепотом.

Не говоря ни слова, Ноубл обнял ее за талию и нежно привлек к себе.

— Простите, что дразнил вас.

Как ей могло прийти в голову считать его объятия тюрьмой? Это был рай. Большое тело Ноубл защищало и успокаивало. Взяв ее длинными пальцами за подбородок, он поднял к себе ее лицо и сказал:

— Это случилось много лет назад.

— Сколько раз вы были близки к гибели?

— Что?

— Вы можете ответить на простой вопрос, не прибегая к односложному бормотанию? Я спросила: сколько раз вы сталкивались со смертью?

— Черт, я не знаю. — Его притворную наивность разрушила широкая, довольная улыбка.

— Нужно быть идиотом, Ноубл Маккэнихи, чтобы бегать по диким местам, подвергая себя опасности, и играть со смертью. Боже мой, неужели вы не заботитесь о себе? — с возмущением воскликнула Венис. — Вы… вы искатель приключений!

— Да, дорогая, точно такой же, как вы. Венис, мы остаемся такими же друзьями, какими были десять лет назад.

— Десять лет назад? — Она наклонила голову, как будто прислушивалась к далекому голосу. — Мы были больше чем друзьями, Слэтс. Вы были моим храбрым защитником.

Услышав свое прозвище, Ноубл почувствовал, как у него приподнимаются уголки губ.

— Посланным Богом.

— Да, настоящим святым Георгием, — насмешливо прокомментировал он.

— Это правда, — настаивала Венис. — И вы были таким гордым. Я помню, как дети других слуг мучили вас за то, что вы не подстраивались под них. Вы были отщепенцем. Как и я. Возможно, именно поэтому мы и стали такими хорошими друзьями.

— Возможно, — с нежной улыбкой согласился он.

— Сколько раз сын старшего лакея со своими закадычными друзьями запирал вас в каретном сарае, Ноубл? — спросила Венис, вспоминая, как жалость наполняла ее светло-серые глаза. — А почему они брили вам голову?

— Чтобы пометить меня. Чтобы напоминать мне, что я из трущоб, — пояснил он в ответ на ее недоуменный взгляд.

— Сколько раз они это делали?

— Много, — пожал плечами Ноубл.

— Я всегда плакала, когда видела вашу несчастную бритую голову. Значит, вот почему вы в конце концов стали сами брить ее? — Голос Венис стал резким и сердитым. — Чтобы лишить удовольствия своих мучителей?

Венис была права, он брил голову именно поэтому, но он не знал, что сказать, и промолчал.

— Думаю, это их злило больше всего. Это и ваша врожденная гордость, ваше высокомерие. Это выводило их из себя. Я помню, как однажды, после того как они застали вас одного и до крови разбили вам нос, я собиралась обо всем рассказать, но вы взяли с меня клятву не говорить никому ни слова о том, что они с вами сделали.

— Вы прекрасно хранили тайну, девочка, — криво улыбнулся Ноубл.