Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. - Аделейд Ли Беатрис

В результате войн с данами в сложившейся системе земельных отношений возник беспорядок. Множество грамот было потеряно или погибло, и их следовало заменить новыми; многим хозяевам пришлось оставить дома и земли, а другие непрестанно бедствовали (в наибольшей степени это касалось Мерсии). Король Альфред, должно быть, наблюдал постоянно, как переходит из рук в руки земля, и к концу жизни использовал знакомые реалии для выражения духовного урока. В предисловии к переводу «Монологов» блаженного Августина он сравнивает существование в этом мире с жизнью на арендованной земле, в то время как настоящий дом человека находится на небесах.

«Каждый, — пишет король, — кто построил дом на земле лорда и с его помощью, желает остаться там на время, охотиться, ловить рыбу и получать для себя всевозможные дары, какие дают суша и море, пока не заслужит бокленд и вечное наследие с благословения своего лорда».

К сожалению, проще собрать и систематизировать иссохшие кости правовой доктрины, чем одеть их в живую плоть и кровь. О жизни англосаксонского общества в IX веке мы знаем еще меньше, чем о более раннем или позднем периоде. Имеющиеся в нашем распоряжении археологические находки представляют большой интерес, но они немногочисленны и не слишком показательны, ибо с окончательным утверждением христианства обычай помещать в могилы знатных людей оружие, украшения или предметы домашней утвари вышел из употребления. Литература IX века практически не сообщает нам бытовых подробностей. В поэзии древних времен и в ярких латинских пассажах Беды Достопочтенного мы обнаруживаем россыпь бесценных подробностей и даже случайные ссылки на традиции и обычаи. За проповедями и житиями X–XI веков часто видны конкретные характеры и подлинные чувства.

Но Англосаксонская хроника повествует только о войне, а Ассер излагает факты столь высокопарно, что почти лишает их жизнеподобия. Суровый век Альфреда рождал героев и святых, но не умел рассказать о них. Грамоты, законы и сделанные королем переводы, с его собственными дополнениями, дают нам случайные указания и намеки, которые порой сложно истолковать, но в целом приходится признать, что наши знания о данной эпохе очень смутны. И все же, оглядываясь назад из непосредственного будущего или двигаясь вперед от не столь далекого прошлого, можно попытаться заполнить промежуток.

Хотя плотность населения была мала и между островками обитаемой земли лежали обширные леса и болота, люди, по крайней мере в земледельческих областях, жили деревнями: их бревенчатые дома и простые мазанки беспорядочно теснились вокруг маленькой деревянной церкви{144}. В холмистых западных местностях, где преобладало скотоводство, чаще встречались отдельные хутора, и освоение далеких лугов и пустошей еще продолжалось.

Возможно, неким отражением той вековой Англии может служить сообщество английских колонистов нового времени. Сложенные из бревен дома первопоселенцев Западной Канады, разделенные милями девственных лесов или окружавшие грубо сработанную церквушку в поселке лесорубов, неуклюжие запряженные быками повозки, первобытная природа и ежедневное соприкосновение с самыми основами бытия — всему этому можно найти аналоги в далеком детстве страны, где жили предки этих людей.

В современной Англии не осталось практически ничего от культуры и реалий той далекой эпохи. Даже ландшафт и география теперь другие: леса были вырублены, болота осушили, реки со временем нашли новые русла, обмелели или стали более полноводными, и море несколько раз наступало и уходило, меняя очертания берега. Следы земляных укреплений и дорог еще можно отыскать, но деревянные дома германцев не могли соперничать в прочности с римскими каменными сооружениями, на месте которых они были возведены, и от них не осталось даже руин.

Вероятно, в IX веке обычный англосаксонский «двор» представлял собой главный дом с одним помещением — залом или общей комнатой — и пристройкой (или отдельным домиком) для сна, вокруг которого располагались хозяйственные постройки: навесы, лачужки и сараи: в них держали скотину и лошадей, готовили еду и хранили запасы. В бурге королевского тэна помимо главного дома часто имелись башня, кухня и церковь, или домашняя часовня{145}. Двор менее знатного человека в целом выглядел так же, только построек было меньше и отделка была беднее. Любой «двор» — будь он burh, ham или tun — окружал невысокий земляной вал с частоколом; в целом все строение напоминало современный скандинавский хутор или американское ранчо со множеством деревянных лачужек, домиков, загонов и сараев. Даже дом керла, его tun{146} или worthing, защищала изгородь (edor), и ему выплачивался штраф за edorbryce, вторжение в его владения, аналогично тому, как тэн или элдормен получали соответствующую компенсацию за burhbryce. В известной истории о гибели Кюневульфа, короля Уэссекса, записанной в Англосаксонской хронике под 755 (757) годом{147}, помещение для сна находилось достаточно далеко от главного дома: недруг короля успел убить его прежде, чем тэны, расположившиеся в зале, сумели прийти на помощь своему лорду. «Спальный покой» в Уэрдоре, где Альфред выслушивал участников тяжбы, а потом омыл руки, вероятно, представлял собой отдельную комнату, если не специальную постройку; а по словам Ассера, король обычно беседовал с ним, просил его читать вслух или предавался ученым занятиям в своих «покоях» (cambra или camera).

Западносаксонская королевская усадьба также включала в себя множество построек, прекрасное подтверждение этому можно найти в древнеанглийском переводе «Монологов» Августина. Альфред, говоря о «дворце премудрости», добавляет: «Вот так же и в любой королевской усадьбе [ham]: кто-то расположился в спальном покое, кто-то в зале, кто-то трудится на току, кто-то сидит в тюрьме [on carcerne], но все они живут под рукой одного лорда, как солнце в небе одно для всех людей»{148}.

Королевская усадьба описана здесь как отдельное маленькое сообщество, существующее вполне независимо, однако наибольший интерес представляет тот факт, что частное владение короля уже начинало использоваться для общественных нужд. Тюрьма являлась частью королевского поместья. В законах Альфреда указывается, что человек, нарушивший данную по всей форме клятву, должен провести сорок ночей в тюрьме (on carcerne) в имении (tun) короля, приняв то наказание, которое наложит на него епископ. Если он не может кормиться сам, родичи должны обеспечивать его всем необходимым; а если у него нет ни родичей, ни припасов, его должен кормить королевский герефа{149}.

За воротами располагалось «усадебное хозяйство», королевские земли; этими владениями распоряжался королевский герефа, и именно они поставляли зерно, которое молотили люди, «трудившиеся на току». Пахотная земля иногда занимала цельный участок вблизи усадьбы, иногда представляла собой отдельные «полосы», разбросанные по открытым деревенским полям. В обоих случаях на ней трудились зависимые крестьяне, которые обязаны были платить дань (gafol) и работать на короля как на своего господина. Настоящие рабы, которые были лично несвободны, а не просто связаны экономической зависимостью, также служили в доме и исполняли свою часть работы. Керлы, обрабатывавшие королевские земли, жили в деревне по соседству, и их собственные участки площадью в пол-акра или акр располагались вперемежку на общих полях. Представления о пахотных землях настолько прочно связывались в сознании людей с чересполосицей, что в «Правде Альфреда» в переложении «Исхода» agrum (поля) переводится как ое ceras[56].