Шрам - Марина Дяченко

Солль повторил – удрученно, уже предчувствуя отказ:

– Помочь… Вам ведь… тяжело.

Тория некоторое время стояла в замешательстве; на кончике языка у нее вертелась привычная резкость – но она не дала ей воли. В который раз и совсем некстати ей вспомнился тяжелый том, с размаху бьющий по бледному вытянутому лицу, по щеке со шрамом, по окровавленным губам… Тогда у нее долго ныла рука и ныло сердце, будто пнула ни за что ни про что бродячую собаку.

– Помогите, – сказала она с показным равнодушием.

Солль не сразу понял, а поняв, не сразу подошел – будто боялся, что она опять его ударит. Тория досадливо хмурилась и смотрела в сторону.

Корзинка снова перешла из рук в руки; молчаливой процессией оба двинулись дальше – Тория впереди, Солль за ней. Без единого слова прошествовали через дворик в хозяйственную пристройку; в пустой кухне Тория царственным движением приняла корзинку и водрузила на стол.

Соллю самое время было повернуться и уйти – но он замешкался. Ждал, возможно, что она его поблагодарит?

– Спасибо, – уронила Тория. Солль вздохнул, и она вдруг спросила неожиданно для себя:

– А раньше, значит, вы вовсе не чувствовали… чужой боли?

Эгерт молчал.

– И правда, – сама себе пояснила Тория, – если б вы это чувствовали… То не могли бы просто так всаживать шпагу в живого человека, верно?

Она тут же пожалела о своих словах – но Солль только устало кивнул. Подтвердил безучастно:

– Не мог бы…

Из корзинки извлечены были лук, связка моркови и пучок петрушки. Эгерт завороженно следил, как вслед за этим на свет появляются сдобная булка с маком, желтое сливочное масло и горшочек со сметаной.

– А теперь, – все так же безжалостно продолжала Тория, – сейчас, сию секунду… Вы способны это чувствовать?

– Нет, – отозвался Эгерт глухо. – Если бы… это… случалось постоянно, я бы сошел с ума, так и не дождавшись встречи со Скитальцем…

– Только сумасшедший может желать встретиться со Скитальцем, – отрезала Тория и снова пожалела о сказанном, потому что Солль вдруг побледнел:

– Почему?

Тория сама не рада была такому повороту разговора, и поэтому свежий сыр, завернутый в тряпицу, был брошен на стол с некоторым раздражением:

– Почему… Вы хоть что-нибудь о нем знаете?

Эгерт медленно провел рукой по шраму:

– Вот… Этого знания достаточно?

Тория осеклась, не находя, что ответить. Эгерт смотрел на нее, впервые смотрел, не отводя глаз – печально и чуть виновато, и этот взгляд смутил ее. Чтобы скрыть замешательство, она бездумно откусила кусок сдобной булки.

Солль – или ей показалось? – проглотил слюну и отвернулся. Тогда, обрадованная, что может загладить собственную неловкость, она поинтересовалась, обирая с губ белые крошки:

– Вы есть хотите, что ли?

Раньше ей почему-то в голову не могло прийти, что, обитая во флигеле, он ест один раз в сутки – когда добрая женщина, нанявшаяся носить обеды, доставляет ему свою стряпню. Несколько смущенная этим открытием, она, поколебавшись, протянула ему кусок булки с маком:

– Возьмите… Ешьте.

Он покачал головой. Спросил, глядя в сторону:

– А вы… что вы знаете о Скитальце?

– Возьмите булку, – сказала она непреклонно.

Он несколько секунд смотрел на пышный, роняющий сдобные крошки кусок; потом решился протянуть руку – и на миг коснулся пальцев Тории.

Оба испытали мгновенную неловкость. Тория с нарочитой деловитостью принялась разбирать покупки, а Эгерт, не сразу опомнившись, вонзил в булку белые зубы.

Тория смотрела, как он ест; в секунду уничтожив и мякоть, и усыпанную маком корочку, он благодарно кивнул:

– Спасибо… Вы… очень любезны.

Она насмешливо оттопырила губу – надо же, какой вежливый молодой человек. Солль снова взглянул ей прямо в глаза:

– Так вы… Разве вы совсем ничего не знаете о Скитальце?

Вытащив из ящика длинный кухонный нож, она сосредоточенно попробовала пальцем, не затупилось ли лезвие. Поинтересовалась небрежно:

– Разве вы не говорили об этом с моим отцом? Если кому-нибудь в мире что-нибудь известно об этом вашем знакомом… Так это отцу, верно?

Эгерт грустно пожал плечами:

– Да… Только ведь я очень мало понимаю из того, что говорит господин декан.

Тория удивилась его откровенности. Несколько раз провела по лезвию ножа старым истертым точилом; сказала, уязвленная собственным благодушием:

– Неудивительно… Вы, вероятно, потратили слишком много времени на уроки фехтования? Вы прочитали хоть одну книжку, кроме букваря?

Она ждала, что он снова побледнеет, или опустит глаза, или убежит – но он только устало кивнул, соглашаясь:

– Все правда… Но что же делать. К тому же… ни одна книга не скажет мне теперь, как встретить Скитальца и как говорить с ним… Чтобы он понял.

Тория задумалась. Сказала, небрежно играя ножом:

– А вы вправду уверены, что вам так необходима эта встреча? Вы убеждены, что без шрама вы станете лучше?

Только теперь Солль опустил голову, и вместо лица его она увидела ворох спутанных светлых волос. Ответа долго не было; наконец он сказал в пол:

– Поверьте… Что мне очень… надо. Ничего не поделаешь… Но тут уж либо освободиться, либо умереть, понимаете?

Наступила тишина и тянулась так долго, что свежий пучок петрушки, угодивший в пятно яркого солнца на столе, понемногу начал увядать. Тория переводила взгляд с опущенного лица Солля на солнечный день за окном, и ясно было, как этот день, что стоящий перед ней человек не кривит душой, не преувеличивает и не позерствует – он действительно предпочтет смерть, если заклятие шрама не будет снято.

– Скиталец, – начала она негромко, – является на День Премноголикования… Никто не знает его путей и его дорог, говорят, он способен за день покрывать немыслимые расстояния… Но на День Премноголикования он является сюда, и вот почему… Пятьдесят лет назад в этот самый день на площади… из этого окна не видно, но там, на площади, перед зданием суда, назначена была казнь. Как бы часть увеселений – казнь, приуроченная к карнавалу… Приговорили какого-то пришлого человека – бродягу, за незаконное присвоение магического звания…

– Как? – невольно переспросил Эгерт.

– Он будто бы выдавал себя за мага, магом не будучи… Это дело давнее и темное. Его приговорили к усекновению головы; народу собралось – видимо-невидимо… Фейерверк, карнавал, приговоренный на плахе… Топор был занесен – а казнимый возьми да исчезни на глазах у всех, будто не бывало… Никто не знает толком, как это случилось – возможно, он был-таки магом… Не привидение же Лаш его спасло, как кое-кто говорит…

Эгерт вздрогнул, но Тория не заметила этого: