Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были - Виталий Иванович Зюзин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новый арбатский пипл
В начале 1986-го основная и самая активная тусовка стала происходить у «Ударника», как я уже писал. И осенью она сильно освежилась, новые люди появлялись десятками в месяц, и «пионеров», совершенно нам неизвестных, туда набиралось огромное количество.
Они сами собой, эта мелкотня, часто еще не окончившая школу, начинали составлять костяк, и прежнее поколение (настоящая олда 70-х уже давно попряталась в свои щели, а те, которые тогда считались олдовыми, имели стаж года три-четыре, редко пять и более, как Поня и я) порою начинало себя там чувствовать не в своей тарелке. Были там и персонажи типа Милого, и очень творческие личности типа нового Паганеля, который беспрестанно, как заведенный, пел песни, свои или чужие, уж не знаю, сидя на подоконнике на входе. Народу при входе (курящего) скапливалось намного больше, чем внутри, поэтому в слушателях у него недостатка не было. Некоторые тоже гремели на гитарах и дули во флейты. После закрытия «Ударника» многие уходили тусоваться на Арбат на теплой решетке у кафе «Арба», ныне не существующего. По тогдашним меркам это было с претензией, но, в сущности, простое по отделке, обшитое изнутри деревом кафе, где тоже были отличный кофе и закуска, но еще дороже, чем в «Ударнике». Активность бездельной и фланирующей жизни Москвы уже потихоньку перебиралась на Арбат, и «Арба» была одним из немногих мест оттяжки. Пипл по вечерам аскал прохожих, опять-таки заслушивался местных соловьев Паганеля и Вишню, который производил на меня впечатление очень симпатичного и открытого молодого человека, с бóльшим талантом, чем замкнутый и себялюбивый Паганель. Паганель вообще ничем другим не занимался (по примеру некоторых старших товарищей), кроме собственного имиджа, в чем и проигрывал Вишне, сколотившему быстро собственную группу и начавшему давать полноценные концерты. Не знаю, где он и что сейчас, скорее всего, канул в лету невостребованности и эфемерности эстрады…
Было интересно другое. В предыдущие годы вновь приходившие были личности подражательные, не особо самостоятельные и даже в большинстве своем либо депрессивные, либо неугомонные, типа киевской Инги, питерских Мэм, Скиппи и смешной детской Китти, претендовавшей на роль очень серьезного человека. А в тусовке у «Арбы» оказалось, что появилось новое творческое поколение – музыкантов и поэтов, причем раскованных и естественных в поведении, никак не комплексовавших перед олдой и составлявших собственное сообщество уверенных и полнокровных людей. Поэтов было даже очень много, может быть, в связи с начавшимися публикациями поэтов Серебряного века и шестидесятников – Окуджавы, Галича и Высоцкого и бешеной на них заново моды. Как-то я простоял на решетке чуть не до полуночи в осеннюю неприветливую погоду, выслушивая стихи трех поэтесс, в том числе одной пухленькой, небольшого роста девицы с яркими еврейскими чертами в больших очках, которая часа два кряду наизусть читала совершенно потрясающие стихи собственного сочинения. Вокруг чуть не метель, пустыня с бродячими собаками и парой пьяных прохожих. И царство стихов… Впечатление на всю жизнь!
Новые хиппи
Кстати, эта молодежь не была повально одержима внешними атрибутами хиппизма: длинными волосами, самострочными сумками и одеждой с обязательным обшиванием швов цветным нитками, бахромой и заплатами. Разве что хайратники и фенечки на руках. Фенечки позднее вообще вошли в повседневный наряд людей всех сословий и возрастов, и сейчас еще их можно увидеть у людей в костюмах и на строгих дамах в офисах.
Днем и к вечеру оживали Гоголя, где опять-таки правила бал новая приятная молодежь. Я сдружился в ту зиму с Антоном Семеновым и Кириллом Мининым из Матвеевского, уже прилично волосатыми. Они жили в соседних подъездах в Матвеевском, вместе с детства играли во дворе (потом в хоккей), имели похожие привычки и интересы, так что все, и я в том числе, долгое время считали их братьями, если не родными, то двоюродными точно. Антон жил только с отцом-художником, которого довольно часто не было дома, но зато с оставленным очень хорошо упакованным холодильником. Кирилл же жил вообще без холодильника и без родителей, самостоятельно, с младшей довольно вредной, но молчаливой сестрой и хохотушкой-женой Тамарой, которая во все «врубалась» и была очень компанейской, но без склонности к выпивке и распущенности хиппарей.
«Береза» проверяет документы у Сержа Сидорова на Гоголях. 1987
Умка с Чапаем
Добродушные, щедрые на веселые выдумки и розыгрыши, оба часто приглашали нас в гости, и мы ездили опустошать антоновский холодильник, рассматривать семейные реликвии (у Антона дед был основателем «Веселых картинок») и играть в жмурки. Потом бывало, что приходилось вписываться к Кириллу с Тамарой.
Это времяпрепровождение было необычно по своей активности для традиционных хиппарей, каких я по большей части знал. Раньше в основном они просто зависали друг у друга на квартирах, совершенно изголодавшиеся, не поднимавшиеся со своих мест, выходившие на улицу только пострелять сигарет, пособирать окурки или съездить к кому-нибудь в гости за наркотой, бухлом, едой или зимней одеждой. А уж когда совсем нужда прижмет, аскали у прохожих, прикидываясь застрявшим студентом из Кохтла-Ярве. И когда тоска их заедала от тупого слушания в стотысячный раз всех этих «Лед Зеппелин» или «Юрайя Хип», они срывались на автостоп в какие-нибудь дальние дали… В 1986–1987 годах автостоп никуда не делся, все направления поездок остались в прежней силе, но жизнь в Москве стала более для нас насыщенной и немного безопаснее. Винтилово иногда происходило и в «Этажерке», и просто на улице, были даже в сосисочной возле «Ударника». Однажды, когда безумный поп Серафим нагрузил меня тремя экземплярами страшно стремной книги «Протоколы сионских мудрецов»[55] с иллюстрированным дополнением, нагрянули менты и отвели нас в отделение. Слава всевышнему, что не заглянули по халатности ко мне в сумку! Но в целом чувствовалось ослабление волчьей хватки наших врагов. Я потом все эти экземпляры раздал кому попало, не прочитав ни строчки сам. Тоже стремное дело – распространение…
Кроме зеленого молодняка, изредка начинали тусоваться и люди уже относительно зрелого возраста, как, например, Серж Сидоров.
Упомяну и общепризнанное хипповое национальное достояние – Аню Герасимову (Умку). Тогда она, защитившая вскоре диссертацию по обэриутам на филфаке МГУ, вдруг запала на такого далекого от литературы человека, как пьяница и дебошир Чапай.
Мне это было совершенно непонятно. Аня всегда, однако, ко мне относилась скептически, если не сказать свысока, и любила меня кольнуть. Ей, наверное, во мне одновременно не нравилось как отсутствие полного анархизма, так и не то направление деятельности, которое ей казалось правильным. Ее «Автостопный блюз» и прочие теперь канонические вещи в целом об одиночках, а я кучковал народ. Володя Каминер рассказывал, что она позднее долго с Чапаем жила у них в Берлине и там же с ним разошлась. Я ее в поздние годы видел раз, году в 2005-м, после концерта в кинотеатре «Улан-Батор». Шел на ее концерт от метро «Академическая», моего родного метро, я там учился в 21-й математической школе. Шел в толпе незнакомых юных волосатиков и просто любителей ее творчества. Потом сидел в заполненном зале человек в 200 в самом центре и, осматриваясь по сторонам, каждый раз ловил себя на мысли, что не вижу ни одного знакомого лица… То ли большинству наших тогдашних друзей она не очень нравилась или надоела, то ли они могли до сих пор и бесплатно ее слушать у себя на кухнях, то ли народу того осталось совсем чуть-чуть в Москве в живых, не знаю… Потом мы с ней встречались еще раз, в Париже, в малюсеньком подвальчике книжного магазинчика «Глоб», где она давала такой же малюсенький концерт. Голос у нее остался пронзительным, резким, но так и не
