Так начиналась война - Иван Баграмян

Я мог бы привести множество таких примеров. Поистине безграничен героизм наших людей. И первыми среди самых отважных были коммунисты. В бою на них равнялись все.

Только благодаря массовому героизму бойцов и командиров отход войск осуществлялся с относительно малыми потерями. Даже удавалось своевременно вывозить в тыл почти все ценное имущество. Местные партийные и советские организации проявляли титанические усилия при эвакуации городов. Они работали в тесном контакте с военным командованием. Эвакуация проходила в невероятно тяжелых условиях: железнодорожные линии то и дело разрушались авиацией противника и его диверсионными воздушными десантами. С неистощимой энергией и отвагой транспортники восстанавливали пути и водили поезда под непрерывными бомбежками. Большую помощь им оказывали наши железнодорожные войска. С особой похвалой местные товарищи отзывались о бойцах и командирах железнодорожной бригады полковника П. А. Кабанова. Ее батальоны не только быстро восстанавливали разрушенные участки дороги, но и нередко вступали в ожесточенные схватки с вражескими диверсионными отрядами.

К СТАРЫМ УКРЕПРАЙОНАМ

Прорыв вражеских войск сначала к Острогу, а затем к Ровно грозил нам тяжелыми последствиями. Немецкие танковые части генерала Клейста продолжали изо дня в день усиливаться на этом направлении. Их неотступно подпирали и поддерживали пехотные дивизии 6-й немецкой армии.

Острие мощного клина фашистских войск, скованного пока атаками наших мехкорпусов с флангов, было по-прежнему нацелено на небольшую по численности группу генерала Лукина. За ней до самого Киева у нас ничего не было. Было ясно, что если не выдержит группа Лукина, то враг выйдет в глубокий тыл главным силам нашего фронта. Эта угроза тревожила каждого из нас. Во всех разговорах сквозила мысль: приграничное сражение проиграно, нужно отводить войска на линию старых укрепленных районов. Но прямо это никто не решался высказать. Все понимали, что укрепленные районы, расположенные на линии старой государственной границы, еще не готовы принять войска и обеспечить надежную оборону. А времени и сил на приведение их в боевую готовность было слишком мало.

Нашу тревогу разделяла и Москва. 30 июня мы получили приказ, в корне менявший ранее утвержденный план действий. В телеграмме указывалось, что войскам Юго-Западного фронта до 9 июля надлежит отойти на рубеж Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов. В связи с этим и примыкавшая к нашему левому крылу 18-я армия Южного фронта должна была отвести свои правофланговые войска в Каменец-Подольский укрепленный район (по реке Збруч). С целью постепенного выравнивания линии отходящих войск нашему фронту было приказано до 6 июля удерживать промежуточный рубеж: Сарны, река Случь, Острог, Скалат, Чортков, Коломыя, Берхомет.

Тем из нас, кто часто общался в эти дни с командующим фронтом, было совершенно ясно, что требование полученного приказа — отойти на рубеж старых укрепленных районов — полностью соответствовало его намерениям. Только присущая М. П. Кирпоносу исполнительность, какая-то особая убежденность в неоспоримости приказов не позволяли ему самому просить Москву о разрешении на этот отвод.

Командующий, не теряя времени, весьма четко и полно изложил общий замысел отвода войск и организации обороны на новом рубеже. По-видимому, организация подобного маневра у него была заранее обдумана. Излагая свое решение, генерал Кирпонос особо подчеркнул опасность, которую таит в себе глубокое вклинение противника из районов Ровно и Острога в тыл главным силам фронта. Чтобы не допустить этого, командующий приказал войскам 5-й армии во взаимодействии с 6-й армией усилить нажим на фланги ударной группировки противника, пресекать все ее попытки развивать прорыв.

Теперь возобновление контрудара на левом крыле 5-й армии обретало конкретный смысл: сковать вражескую ударную группировку и тем самым способствовать планомерному отходу наших войск.

По замыслу командующего фронтом армии начинали отход в разное время: фланговые — 5-я и 12-я — в ночь на 1 июля, центральные — 6-я и 26-я — в ночь на 2 июля. Таким образом, наше командование надеялось выровнять линию фронта (правый фланг 5-й армии и 12-я армия находились значительно западнее остальных наших сил). Чтобы обеспечить планомерность отхода, для каждой армии намечался промежуточный рубеж, который она должна была удерживать установленное время.

Убедившись, что я правильно записал решение, командующий отпустил меня, приказав к 21 часу представить проект боевого приказа на отход и организацию обороны на новом рубеже.

Вернувшись к себе в оперативный отдел, я немедленно приступил к выполнению задания. Чтобы ускорить дело, работу над проектом боевого приказа поручил полковнику Захватаеву, а сам взялся за планирование обороны на новом рубеже.

Время не терпит, мы спешим. Но чем более конкретную форму принимают отрабатываемые оперативные документы, тем четче вырисовываются отдельные нерешенные проблемы. Меня, в частности, беспокоят ярко выраженная линейность расположения наших войск в обороне, отсутствие вторых эшелонов и сильных резервов как в армиях, так и во фронте. Если не внести изменений, то эта линейность неизбежно сохранится и при отходе. Тогда противнику легко будет прорывать на отдельных направлениях наш фронт и перехватывать коммуникации отходящих войск. Обязательно нужно произвести хотя бы минимальную перегруппировку сил, чтобы организовать движение перекатами и, таким образом, не допустить выхода фашистских войск к новому оборонительному рубежу одновременно с отходящими войсками фронта.

Я пошел к начальнику штаба и высказал ему свое предложение: как можно больше сил вывести во второй эшелон армий и одновременно создать достаточно мощный фронтовой резерв, который помог бы парировать обходные маневры противника.

Генерал Пуркаев выслушал меня и, по обыкновению, ответил не сразу. Внимательно изучив карту, он неторопливо свернул ее, сунул под мышку и знаком показал, чтобы я следовал за ним.

Мы вошли в кабинет командующего. Кирпонос, увлеченно чертивший что-то на карте, поднял голову. Пуркаев развернул перед ним свою карту и предложил конкретный план перегруппировки. Предложения были четкие и исчерпывающие. Я понял, что начальник штаба до моего доклада обдумал все эти вопросы. Кирпонос задумчиво вышагивал по кабинету. Остановился, склонился над картой и, еще раз внимательно рассмотрев ее, с нескрываемым сожалением сказал: