По следу скорпиона - Юлия Федотова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина сказала правду.
В отличие от отпрысков рода человечьего, Хельги не болел почти никогда. Даже неприятный случай, когда папаша в наказание за то, что подменное чадо напустило на него из вредности целый рой оводов (что греха таить, спригганы по натуре тоже далеки от маленьких феечек), окунул его с головой в море, а потом запер мокрого в погребе-леднике, прошел без последствий для его здоровья. Но после общения с крошкой илфи он не вставал с постели три дня. И дело было не в разбитом затылке, он это ясно чувствовал.
А потом илфи – в тот год случилось их нашествие – убили среднего сына однорукого Гаральда, и дочь Бьерна, ярла соседнего фьорда, и трех маленьких рабов богатого фьординга Ульфссона. Потом сгорели их дома, и потонули драккары…
С тех пор Хельги хорошо усвоил, как надо обращаться с илфи. Но – не мог! Помнил хруст косточек под сапогом ярла.
– Только не трогай его, – уговаривал он Ильзу, – не прикасайся! Кинула мяса – и отойди в сторонку.
Но та не слушалась, брала в руки, когда ей казалось, что на нее не смотрят.
– Зачем же кому-то понадобилось его держать, если он такой опасный? – удивлялся Рагнар. Южнее Безрудных гор илфи не водились, он никогда не слышал о них и до конца не верил словам Хельги, считал их северным суеверием.
– О! Зачем?! Если поймать илфи, запереть в золотую клетку – простая его не удержит – и кормить свежей кровью младенца, он может, в конце концов, если не прикончит хозяина раньше, снести яйцо! – сказал Хельги торжественно и умолк, будто не сомневался, что для всех окружающих ценность яиц илфи совершенно очевидна.
– И зачем оно нужно? – скептически усмехнулся солидарный с рыцарем эльф.
Хельги тоже усмехнулся, но нервно.
– Затем. Из яйца илфи у тех, кто умеет, получается замечательное зелье. Подлил кому хочешь в пищу – и он твой раб навеки. Покорный, безропотный, как тень. Ни своих мыслей, ни своей воли. Все отдаст, мать родную убьет, сына забудет, лишь бы тебе угодить. Говорят, короли от престолов отрекались…
– Силы Великие, какой только дряни нет на свете, – по-старушечьи заохал, запричитал Эдуард. Он смутно слышал что-то о яйцах илфи, и это «что-то», страшное, окутанное завесой тайны, касалось непосредственно его семьи. Поэтому словам наставника он верил безоговорочно.
Поверил и Орвуд, в пику эльфу. И твердо решил: как только чудовище оклемается настолько, что сможет говорить, и поведает о случившемся на корабле, он самолично утопит его вместе с клеткой.
– Нет, – поучал Хельги, – топить нельзя. Они, паразиты, живучие! Успеет проклясть. Нужно именно давить.
Орвуд согласился раздавить, а Ильзе сказать, будто илфи сам сбежал, чтобы не плакала. На этом Хельги немного успокоился.
Но Силы Судьбы, как водится, внесли свои коррективы в их планы.
Известно ведь, где илфи, там жди беды. И беда пришла в образе несказанно прелестном.
Островок, небольшой, шагов пятьсот поперек, возник у них по курсу так внезапно, будто вынырнул из моря. Но успей Рагнар вывернуть штурвал, и корабль-призрак постигла бы участь «Звезды морей» – разнесло бы о прибрежные скалы.
Приспустили паруса, медленно пошли вдоль берега.
– Вон бухта неплохая, может, пристанем? – предложил Орвуд. – Размяться охота. – Дитя подземелий, он с трудом переносил морской образ жизни.
– Ни в коем случае! Там, слева, смотри! Скелет! – Ткнул пальцем Эдуард. – О, а вот еще! И еще! Фу-у! – В самом деле весь остров был усеян скелетами. – Давайте поскорее отсюда уплывем! Не к добру они тут!
– Чу! Слышите?! – Лицо Аолена вдруг сделалось вдохновенным, как у поэта или менестреля.
– Слышим, – кивнул Хельги без всякого вдохновения. – Поют где-то… Ну что, ставлю паруса?
– Нет, подожди! – схватил его за руку эльф. – Пройдем вокруг острова. Я хочу это слышать!
И вот они появились. Прекрасные девы, обнаженные и крылатые, сидели на скалах. Ветер развевал их черные волосы, а из алых уст лилось волшебное пение. Неземной красоты звуки сливались в стройный хор, становились все громче, призывнее. Уже различимы стали какие-то непонятные слова, ибо пели девы на красивом мертвом языке латен.
Хельги внимательно вслушивался, пытаясь уловить смысл. Он плохо знал латен, стыдился, потому что Макс сказал однажды: «Все демоны знают хотя бы латынь»[1], и старался не упускать возможности попрактиковаться.
– Эй! Держите! Держите его!!! – Резкий крик заглушил звуки песни. – Ой, он сейчас за борт прыгнет!!! – Это вопила Энка с мачты.
Хельги обернулся и увидел: с тем же идиотски вдохновенным выражением на лице Аолен лез через борт!
– Ты куда? Спятил? – От удивления Хельги сдернул его вниз не совсем деликатно, за штаны.
– О, не удерживай меня, я хочу к ним, к ним! – лепетал эльф.
Хельги взглянул ему в глаза и отшатнулся. Они были совсем белыми, подернутыми странной поволокой. А рядом уже карабкался осоловелый Рагнар. И Орвуд! И Эдуард, и даже Ильза… Все они стремились навстречу сладостным звукам, зачарованные до полной невменяемости.
Что оставалось бедному Хельги? Рагнара так просто не стащишь. Да и рук не хватит всех удерживать. Спасибо, подвернулась тяжелая швабра. Пришлось бить и молить всех богов, чтобы не перестараться. Он не умел так точно, как Энка, рассчитывать силу удара.
А сильфида уже спешила вниз, но вовсе не на помощь, как полагал демон.
– Это сирены! – выговорила она побелевшими губами. – Они нас заманивают! Запри всех в трюме, пока не очухались… Силы Стихий! Да я сейчас сама к ним прыгну!!! Бей и меня! Скорее! – Разум еще оставался при ней, но уже не контролировал действия.
– Боги Великие! Хельги! Зачем ты их убил?!! – Это на крик выскочила Меридит. По поручению Ильзы она рубила на камбузе солонину и пропустила все самое интересное.
Хельги не дал ей опомниться. Он не знал, действует ли на дис пение сирен, а потому решил не рисковать и уложил сестру по оружию рядом с остальными. Быстро стащил бесчувственные тела в трюм, надежно запер.
И остался один на один с хищными девами.
А те заливались соловьями, принимали обольстительные позы и страстно простирали изящные ручки, правда, с недевичьими когтями. И лилась, лилась над морем песня, гибельная и прекрасная. Околдовывала, манила…
Ха! Не на того напали!
Искусство Хельги уважал. Ну, там, живопись; скульптуру, поэзию всякую. Мог и танцы посмотреть, если Энка заставит. И в Эттесском театре бывал, шла драма «Варсалина», из жизни коронованных особ. Ничего, терпел.
Но что касается музыки – нет, нет и еще раз нет! Это не для его нервной системы! А главное, он давно заметил: чем больше чьим-то пением восхищаются окружающие, тем ему от этого пения тоскливее. Например, когда фьординги орут висы – ничего, слушать можно, даже интересно. А когда королевские комедианты в Конвелле на площади пели оперу в честь именин инфанта – челюсти свело, будто неспелый крыжовник съел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});