Город, который забыл как дышать - Кеннет Харви

Томми был еще совсем ползунком, когда нацарапал свою первую картинку. Каракули быстро превращались в умелые наброски. Мальчик рисовал остро отточенными цветными карандашами, на картинках появлялись море, суда и суденышки всех возможных видов и размеров, всякая подводная живность, в том числе невиданные страшилища.

Отец Томми решил не отправлять ребенка в школу. «На кой ему башку забивать?» – говорил папаша. Томми оказался предоставлен самому себе и мог спокойно оттачивать мастерство. Его хвалили больше, чем он того заслуживал, даже напечатали в районной газете «Компас» статью: ТОММИ КВИЛТИ – ХУДОЖНИК-ВУНДЕРКИНД. Ненадолго Томми стал знаменитостью, на его картины появился спрос, их выставляли на продажу в одном магазинчике в Порт-де-Гибле. Томми тогда было десять лет.

Мальчик рос, о его таланте заговорили по всему острову, другие магазины тоже начали продавать его работы, а две художественные галереи даже подписали с ним контракт. Томми отсылал заработанные деньги в фонды помощи детям, адреса этих фондов часто публиковались в журналах по искусству. Многие книги он покупал в лавке уцененных изданий. Владелец привозил их из Сент-Джонса специально для мальчика.

Когда Томми исполнилось двенадцать, он впервые вышел в море ловить треску вместе со своим дядей Эдвардом. Отец мальчика к тому времени уже повредил спину и передвигался по дому в инвалидной коляске. За ним ухаживала мать Томми, Агнесса.

Долгие годы Томми рисовал картины и ловил рыбу, а потом правительство закрыло рыбозавод. Томми ужасно скучал по поездкам на лодке, он вспоминал, как вглядывался в темную глубину, в которой скользили странные создания. Только тем, кто верил в сказочных чудовищ, было под силу их увидеть.

Хотя Томми обзавелся фургончиком, Райна раз в месяц сама отвозила приятеля в Порт-де-Гибль. В местном банке Томми обналичивал чеки, которые присылали четыре картинные галереи. Его картины продавались по всему Ньюфаундленду, и Томми неплохо зарабатывал. Он закупал продукты, оплачивал счета за свет и телефон, посылал деньги благотворительным фондам, а оставшееся тратил на пастель, уголь, акварель и бумагу. Больше всего ему нравилось писать пастелью. Приятно было крошить ее'и размазывать по листу, изменяя картину до неузнаваемости. Тогда на кончике пальцев появлялось то, что он видел внутренним взором.

Поначалу Томми страшно пугался, что все его сюжеты сбываются, но потом привык. Вот и сегодня ночью шум вертолетов над бухтой не испугал его.

Томми устроился за столом в гостиной. Уютно светила керосиновая лампа. Он зажег ее, как только отключилось электричество. Томми старался убедить себя, что бояться нечего. Конечно, кругом ночь, и он в доме один, но ведь можно представить себе лицо Райны. Скоро Томми ей позвонит. Позвонит и спросит, как дела. Если все хорошо, он и сам успокоится. Томми пересчитал альбомы для рисования – семь. Остальные лежат в ящиках буфета и в гардеробе на втором этаже. Томми потянулся и вытащил из стопки второй снизу блокнот. Открыл. Акула-альбинос на причале, рядом на дороге стоит желтый подъемный кран, вокруг собралась безликая толпа. Люди все одинаковые, лишь над некоторыми из них светятся облачка аур – сиреневые, розовые или бледно-желтые.

Томми прижал перепачканный красками палец к следующей страничке. На картинке женщина лет сорока, его ровесница. Вокруг нее не было сияния, и Томми расстроился. На глаза навернулись слезы. Он утер их рукавом.

«Райна», – пробормотал Томми и перевернул страницу. В ночном небе над заливом носятся вертолеты, прожекторы ощупывают воду, в кругах света видны лица и руки. Одежда на телах утопленников прорисована нечетко. На следующей странице больничная палата, все койки заняты. У медсестры розовато-желтая аура. Но ни у кого из больных ауры нет, даже самой слабенькой, темно-лиловой.

Томми взглянул на следующий набросок, быстро захлопнул блокнот и сунул его на место. Томми точно знал, где должен лежать каждый альбом, и помнил, когда какую картину нарисовал. Эти рисунки он сделал больше месяца назад.

Томми видел, что будет дальше. В большом железном здании – наверное, это рыбозавод – лежат тела. С неба идет дождь из золотистых лучей, похожих на падающие звезды.

А потом волны и чернота. Томми перевел много бумаги, пытаясь точно передать ее оттенок. Чернота стояла перед глазами и слегка отливала синевой, словно вороново крыло. Может, это небо? Подробностей Томми не знал. Только тьма, черная и блестящая, как дождливая ночь.

Тари и Джессика рука об руку шли по дороге к заброшенной церкви. Джессика остановилась и посмотрела на темное кладбище.

– Нету в земле ни убежища, ни утешения, – сказала она.

– Мне тоже на кладбище ужасно грустно бывает, – ответила Тари.

– Ничего ты не понимаешь.

– Почему?

Тари замерзла: ночью похолодало, а она не захватила ни куртки, ни свитера. Надо было взять тот, белый, вышитый розовыми цветами спереди и сзади. Его носила мама, когда была маленькой.

– Тела в земле гниют и превращаются в грязь, – Джессика заговорила таким странным голосом, что Тари растерялась. – Дождь, проходя через слои почвы, понемногу смывает ее, подземные ключи тоже делают свое дело. Грязь попадает в реки, а оттуда – в океан.

– Ты говоришь как взрослая.

– Дождь – это часть великой мировой воды, – продолжала Джессика тем же тоном. – Она обнимает все. Вода сливается с водой и на пути увлекает за собой грязь. Со временем все и вся попадает в океан. – Джессика кивнула в сторону бухты. – Что раньше, что позже, исключений нет. Дело только в высоте над уровнем моря.

Тари вглядывалась в темноту. Объяснений Джессики она не поняла, на кладбище ей совсем не нравилось. Джессика подошла к цепочке ограды и погладила чугунный столбик. Тари оглянулась на дорогу. Джессика схватила ее за руку влажной холодной ладошкой и повлекла вперед, к Хрыч-лейн. Улица упиралась в бухту. Дорога была неровная, и Тари внимательно смотрела под ноги, чтобы не наступить на кротовую норку.

– Ужас, как темно.

Вдали над океаном застрекотал вертолет. Звук стал громче, приблизился, а потом снова затих.

– Вовсе нет, – уверенно сказала Джессика. – Это так весело! Вон в кустах дикие звери. Видишь зеленые и красные глаза? Звери притаились. К нам принюхиваются. – Джессика остановилась, посмотрела на темные верхушки деревьев и довольно промурлыкала: – Там, на деревьях, живут стра-анные существа. Они светятся в темноте. Ты такого в жизни не видала.

– Видала. У меня книжки про животных есть…

– Этих в книжке не найдешь. Чтобы их заметить, надо умереть. Или чуть не умереть. Или сильно испугаться. Испуг – почти то же, что смерть. Умерла, увидела странных созданий и опять ожила… Давно я не была в лесу. Давным-давно.

– Почему?

– Я одна не могу. Надо пойти с кем-то, кто меня любит, кто даст мне свою силу. А сама я не могу. Сама я хожу только в места любви.

– А что это такое?

– Места любви?

Тари кивнула. Под кроссовками зашуршали мелкие камушки, и снова все стихло. Только гудели провода над головой. Звук то появлялся, то исчезал. Джессика занервничала и крепче сжала ладонь Тари. Потом гудение совсем прекратилось.

– Места… – пробормотала Джессика едва слышно. Она оторвала взгляд от проводов и скривилась.

– Места любви, – терпеливо повторила Тари. Джессика казалась растерянной.

– Места, где меня любят. Места, где тепло от маминых рук… Или не от маминых, а того, кто рядом. Возьмись крепче, пожалуйста.

– Зачем? Ты что, не можешь ходить, куда захочешь?

– Нет. Здесь не могу.

– А почему?

Вернулся вертолет, заквакал мегафон. Тари повернулась на шум. Неожиданно ей вспомнилась ярмарка: цирк, карнавал, огни карусели.

Джессика пожала плечами:

– Потому что я умерла. Нам так полагается. – Она улыбнулась.

Тари неуверенно улыбнулась в ответ. Непонятно все-таки, подруги они или как?

– Пошли скорей, там тропинка. – Джессика потянула Тари к обочине. – Видишь прогалину? Я на ней когда-то играла. – Она кивнула на проход между двумя разлапистыми ветками огромных елей и нырнула в непроглядную темень кустов. Тропинка оказалась хорошо утоптанной. Пахло ночной землей, а еще нагретым за день, но уже остывающим деревом.

– Мне страшно, – сказала Тари, ее начала бить дрожь, но Джессика упорно рвалась вперед. Все вокруг было таким странным, и Джессика говорила так чудно, что Тари подумала, не сон ли это.

– Ну, что ты как маленькая.

Вскоре узкая тропинка вывела их из леса, в воздухе запахло солью и морем. С залива дул бриз, здесь, на берегу всегда ветрено. Внизу раскинулся черный океан. Девочки стояли высоко над обрывом. У Тари даже голова закружилась. Далеко-далеко, с другой стороны бухты, горели окошки Порт-де-Гибля, как маленькие звездочки в темно-синем ночном небе.

– Вон там, – печально сказала Джессика. У нее с подбородка побежали струйки какой-то густой серебристой жидкости. В лунном свете они казались живыми. Джессика показала пальцем в сторону ярко освещенного Порт-де-Гибля. – Вон там все и случилось.