Убийца-юморист - Лилия Беляева

Он-то меня и убедил, что только степень полезности делает труд привлекательным и поднимает твое достоинство: только общение с людьми, круг их забот помогают и тебе чувствовать себя нелишним в этой быстротекущей, многотрудной жизни. Много кое-чего рассказал мне тогда старый "похоронщик". Если не ошибаюсь, он имел какое-то отношение даже к похоронам Льва Толстого. А уж то, что вместе с Горьким подготавливал открытие Союза писателей, - отнюдь не легенда, а быль. И когда пришла война - занимался эвакуацией писателей и их семей...

Подумать только! Еще в ушах наставления Ария Давыдовича, а с тех пор прошло почти тридцать лет!.. И за эти годы, простите, я похоронил многих писателей и их близких... Организовывал ритуал-прощание с Борисом Пастернаком, Александром Твардовским, Константином Симоновым, Константином Фединым, Ильей Эренбургом, Сергеем Смирновым, Сергеем Наровчатовым, Владимиром Тендряковым, Юрием Трифоновым...

- Печальный ритуал... И в нем, наверное, сказываются особенности писательской среды, её нравов?

- Боже мой! Тут я позволю себе немножко посмеяться. Как смеялся Михаил Светлов в свое время. Он знал, что писатель писателю рознь согласно иерархической структуре и месту на "ступеньке". Он был вполне осведомлен о разнице в оплате похорон а надгробий в зависимости от "чина" писателя. И вот эта-то, "могильная" субординация его веселила необычайно. Он явно относил её к бредовым идеям, достойным только издевки. От него изредка приходили в Литфонд телеграммы такого содержания: "Прошу не хоронить меня согласно иерархическим признакам. Причитающуюся сумму прошу вернуть наличными. Запомните: лучше дать при жизни в теплые руки, чем после смерти в холодные"...

Да-с, хороним писателей до сих пор именно так - согласно "чину", и наш "асессор" никогда не получит более того, что ему положено по той ведомости, что была утверждена ещё во времена правления царя Гороха. К примеру, Федину возвели стелу семи метров высоты. А так как он к тому же был первым секретарем Союза писателей СССР, то, выдав своей волей на увековечение его праха 2000 рублей, Союз тут же отослал депешу в Совмин СССР с просьбой позволить изрядно увеличить эту сумму. На могилу к Паустовскому, помню, тянули валун из Сибири за 20000 рублей... Культ помпезной монументальности, изыска во что бы то ни стало - с этим мы долго жили, с этим и умирали... Впрочем, так ли уж все изменилось за последние пять лет? Наши привычки, вкусы, привязанности, воспитанные десятилетиями процветания бюрократически-субординационой системы?.. Стало ещё хуже, ещё несимпатичнее. Писатели при чинах опять и при привилегиях, а те, что попроще, без нахрапа, - живут кое-как, умирают безвестно, и хороним мы их по самому низшему разряду. Что горько особенно - часто даже близкие друзья не приходят на похороны. Настроения нет, денег нет, будущего нет... Шли в светлое дембудущее, попали в черную дыру кризиса и очередных нехваток. Писатели пишут серьезные книги, а их не печатают. Поэты сочиняют стихи, а книгоиздателям она не нужны. Сегодня народ требует наркотиков в виде детективов. Осуждать его за это? При таком раздрае? Но не все писатели способны писать детективы... Мне искренне жаль их всех, кто не умеет вживаться в создавшуюся обстановку. Они это чувствуют и часто идут ко мне, чтоб "исповедаться" или чтоб выслушать свежий анекдот. Эта публика нервная, для других странная, но я привык. Однажды меня разбудил ночной звонок. Это крепко подвыпивший зять одного писателя решил обратиться именно ко мне со следующим текстом: "Миша, мы все тебе... вся семья... признательны... ты хоронил нашего... моего... тестя... А сейчас, Миша, на улице Горького моя любимая собака. Кто её найдет - получит большое вознаграждение. Миша, постарайся найти!" Я мог бы его обругать и бросит трубку, но знал, насколько нескладно сложилась его жизнь, как он давно и безуспешно воюет со своим одиночеством. Я выслушал все его жалобы, посочувствовал, посоветовал, как найти собачку и как жить дальше... Несерьезно? Однако случается - от одного доброго, заинтересованного слова человек тает и отбрасывает заготовленную капроновую петлю.

Ах что я все о грустном, - остановил он сам себя, когда мы по липучему искусственному ковру-лужайке шли к красному пластмассовому домику. - Я вас сейчас немножко повеселю. Значит, так: идет похоронная процессия, - он уселся прочно, расслабился, даже узел черного галстука приспустил, - кофе? Булочки? Бутерброд? - спросил меня, когда перед нами вырос усатенький официант. - Значит, о чем мы? Ах, анекдот. Значит, идет похоронная процессия. Все как положено - венки, цветы, грустная музыка. И вдруг приятель покойника видит, что тот шевелится. Походит к гробу: "Петр! Да ведь ты жив!" "Степан, но кого это волнует!" - слышит в ответ.

Мы посмеялись.

- Хотите ещё один? Значит, гражданин поднял скандал в общественном месте: "Что происходит! Мы же падаем в пропасть! Прилавки пустые! Денег у людей нет! Пора делать новую революцию!" Его арестовали, привели к следователю. "Ваше счастье, - сказал следователь, - что сейчас не тридцать седьмой год, а то бы я вас просто шлепнул за..." "А-а, - обрадовался арестованный. - Так у вас уже и патронов нет! А вы говорите!"

Кофе с булочкой на свежем воздухе, когда солнце то и дело попадает тебе прямо в глаза, потому что ветерок играет листвой клена у тебя над самой головой... Много ли, если разобраться, нужно человеку для счастья? Ежели, конечно, он не метит в короли, президенты, банкиры и тому подобное...

- Михаил Маркович, - наконец приступаю я к самому главному, - почему, на ваш взгляд, так много умерло писателей и поэтов именно в последнее время? Какие тут самые главные причины?

- Одиночество, - сказал он уверенно. - Если тебя не издают, если у тебя нет читателей, значит ты одинок, неприкаян, никому не нужен. Думаю, так. Стрессы, депрессии!

- Но вот ведь Михайлов...

- Годы, дорогая, годы! Ему же восемьдесят два была! До этого срока в России уже как бы неприлично доживать, пахнет блатом, привилегией. Мы же не Америка! Даже не Нидерланды! Наш срок для мужчин - пятьдесят девять! И хватит! Убирайся!

- А от чего умер Михайлов?

- Инфаркт. Обычная история.

- Может, жена молодая в чем-то...

- Чепуха! Ирина - женщина разумная. Она старалась поддерживать всячески Владимира Сергеевича. Она и по дому успевала, и машину водила... При ней он стал выглядеть куда товарнее! Я видел этого человека в разные периоды жизни и должен сказать честно - Ирина была его самая дорогая находка. Очень, очень заботливая жена, очень, очень трудолюбивая, самоотверженная... На ней же какой груз был! Сам Владимир Сергеевич не любил бездействия, напротив, любил быть в центре внимания, много ходил, ездил, в том числе и за рубеж, встречался с выдающимися деятелями... Она должна была ему соответствовать и соответствовала без сомнения. После бедной, несчастной, спившейся Наташи - это было спасение для него... Я, конечно, не хотел бы тревожить эту горькую страницу его биографии, но если вам нужно для дела...

- Собираюсь писать о Владимире Сергеевиче... - подсуетилась я с ответом. - И вообще, как сейчас живут и отчего умирают писатели... Вы же, уверена, многое знаете из того, что другим недоступно...

Розовой салфеткой Михаил Маркович промокнул по очереди уголки губ, подбородок и не без легкого пафоса заявил:

- Слишком много знаю! Слишком! Где печаль пополам с конфузом. Трагифарс! Например, хоронили одну писательницу. Она, можно сказать, всю жизнь проспала в объятиях Карла Маркса и Фридриха Энгельса, писала, славила только их. И вот умерла. Помню, длинный стол, уставленный, как положено, едой и питьем, звон ножей, рюмок, вилок, бокалов... любезные родственники покойной с удовольствием угощают и выслушивают слова соболезнования, сочувствия. Они нисколько не сомневаются, что на славу потрудившаяся дама оставила им немалый капитал. И вдруг, когда осоловелые, сытые гости поднялись уходить - вдруг встал с места молодой красивый брюнет, личный шофер писательницы, и сказал, обращаясь к её родне: "Я знаю, мое сообщение вас не обрадует. Но что же делать? Лучше вам все сразу узнать. Простите, но согласно завещанию покойной, единственный её наследник - я". Представляете сцену? Тот говорит дальше: "И дача, и вещи, и вклады - все по завещанию принадлежит мне. Но я не хочу получать то, что по праву ваше. Но воля покойной ест воля покойной. У меня ключи от машины, которую она тоже завещала мне. Я сейчас сажусь в эту машину и уезжаю. Всего вам хорошего." И исчез. И многие решили, что он просто наглец. Но я-то знал кое-что... Ведь этот юноша выполнял при весьма капризной даме и хозяйственные, и секретарские обязанности. Родственники со своей помощью не спешили... А ему приходилось нелегко. В последние месяцы жизни своей хозяйки он был и няней, и санитаром. Однажды пожаловался мне: "Тяжело переворачивать... очень уж грузная женщина", А за рулем её шикарной "волги" смотрелся эдаким лоботрясом, баловнем судьбы... Знаю, много чего знаю... В некрологе пишут "скончался", а на самом деле - повесился. Или, например, отравился некачественной, ядовитой водкой...