Магия и пули (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

– Зато я знаю Осененного, имеющего противоположный дар. У него все работает как надо. Я лечу в Петроград, Алексей Алексеевич. Думаю, понял, у кого спросить – как остановить германских магов. Берегите себя!

Федор в полной мере смог ощутить на себе все то, что испытала Варвара, силой вывезенная из Тулы. В Сестрорецке события разворачивались подобным же образом: князя окружили наделенные полномочиями люди во главе с полковником гвардии, не дали никого уведомить, более того, не позволили переодеться или взять личные вещи. По заводу наверняка поползет слух: арестован как германский агент… Ну, и пусть. Настоящим германским агентам, если такие сидят в городке, на голову свалится новая задачка – где искать Юсупова-Кошкина.

Пара кавалергардов у кабинета императора решительно запротестовала: никак невозможно к самодержцу российскому ввести такого бродягу – в рабочей блузе, в фартуке и с грязными руками. Гвардейский полковник милостиво согласился, распорядившись помыть его светлость и переодеть во что-то чистое.

На взгляд Федора, за короткое время с их встречи по поводу дуэли, окончившейся гибелью гвардейца, император внешне постарел лет на десять и как-то внутренне угас. Он попенял полковнику – отчего так долго везли князя, потом отпустил его, оставшись с Юсуповым наедине.

Монарх сел в кресло у низкого столика, показал Федору на другое, рядом. Князь не стал отнекиваться.

– Курить будете? – предложил царь открытую коробку папирос.

– Спасибо, Ваше Императорское Величество, повременю. Коль везли меня словно на пожар, курево обождет. Что стряслось?

– Беда, князь. Немцы вгрызаются в нашу оборону как бобер в бревно, и их не остановить. Только подтягивают тылы, дают своим магам подкопить энергию и берут наш следующий рубеж. Не торопятся. Ждут, когда мы истощимся. Месяца через два, не больше, будут у стен Петрограда и Москвы.

Он рассказал об увиденном на передовой и замолчал. Сидел безмолвно и Федор, с минуту что-то напряженно обдумывая. Потом осторожно высказался:

– Ничего нового не имею сказать, Ваше Императорское Величество, кроме того, что предлагал до войны: летучие отряды для действий за линией фронта. Магов надо истреблять не в открытом бою, а до него. Созданы такие отряды?

– Мне о них не докладывали.

– Значит, придется составлять их сейчас. Дозвольте возглавить один.

– Мне сообщали, что за вами форменная охота со стороны германцев идет! – удивился царь.

– Смею предположить, что менее всего германцы готовы ждать меня в собственном тылу…

Великий князь Борис Владимирович, прямой потомок императора Александра Павловича, имел репутацию человека горячего, несдержанного и до невозможности кичащегося принадлежностью к правящему дому. Рассказывали, что во время Японской компании он пошло приставал к княжне Гагариной, нарвался на пощечину и на жалобу командованию. Когда скандалист был вызван в штаб для объяснений, он, в ту пору всего лишь штаб-ротмистр, нахамил генерал-лейтенанту, а потом и выстрелил в него из револьвера, легко ранив. От трибунала и лишения всех званий Бориса Романова спасло лишь крайнее возмущение государя действиями генералов против Японии. По слухам, прослышав об инциденте, император пробурчал: «Лучше бы стрелял этому недоразумению в голову!» Не удивительно, что выходка осталась без последствий.

Именно этот упрямый и своевольный человек исправлял обязанности атамана Кубанского казачьего войска. Поскольку предложенные Юсуповым-Кошкиным летучие отряды с Осененным во главе не вписывались ни в какие рамки и уставы, именно анархически настроенному Борису монарх поручил скомплектовать такие группы из лихих станичников.

При виде Бориса Друг шепнул Федору:

– Мои опасения о расхристанности казаков оказались сильно преуменьшенными.

Федор выдержал нелегкий путь из Санкт-Петербурга в Тулу и сюда, во Львов. Император в стремлении ускорить события выделил ему личный авиаотряд. В Туле, имея на руках царский мандат с самыми неограниченными полномочиями, Федор совершил настоящий бандитский налет на родной завод. В итоге благородные истребители, властелины неба, поднялись в воздух с закрепленными на нижнем крыле коробами, превратившись в воздушных ломовых извозчиков. Кроме того, двухместный «личный экипаж» монарха Федор использовал, чтоб забрать с собой мастера-оружейника, сам же сел в пилотскую кабину, а обескураженного пилота аэроплана отправил во Львов на поезде – оттуда перегонит аппарат обратно в Гатчину.

Комиссия по торжественной встрече на летном поле состояла из целых двух человек: унтера и водителя грузовичка «Рено». Оба – комендантские. Из офицеров Казачьего кубанского войска никто не пожаловал, и причина стала очевидна, когда Федор перешагнул порог штаба: там отмечали награждение.

Не обращая внимания на праздничную обстановку, он козырнул и представился:

– Капитан Мышкин для организации летучего отряда пластунов прибыл. Со мной – вооружение для отряда.

– Не части, Мышкин! – хмыкнул атаман в черкеске. – Не торопися. Видишь – радость у казаков. Пока в вашем Петрограде только чешутся, мой орел уже по австрийским тылам прогулялся. Шороху навел! Брат его клюквой одарил – заметил, значит.

«Клюква» – бордовая лента ордена Святой Анны – была намотана на эфес шашки чернявого казака в лихо заломленной на самый затылок плоской шапке-кубанке. Наверное, гвоздем прибита, коль не падает, прикинул Федор. А братом казачий атаман именует самого императора, который ему в действительности четырех- или даже пятиюродный дядюшка.

В черкеске с серебряными глазырями, с горским кинжалом на поясе и казацкой шашкой, сей представитель Романовых смотрелся среди офицеров чужеродно, театрально. Обладатель «клюквы» и прочие участники торжества выглядели по сравнению с ним как степные волки рядом с пуделем. Тем не менее, Борис из сапог выпрыгивал, чтоб казаться здесь своим, кубанским.

– Ну-ка, гость столичный, покажи, сможешь ли с казаками вровень? – трое молодцов, появившись из-за спины Федора, держали шашки плашмя, и на каждой поблескивала чарка водки. – Выпей, Мышкин… Фамилия у тебя, право дело, не боевая… – кубанцы сдержанно гыгыкнули.

– Рукою брать нельзя! – ухмыльнулся князь Борис. – Не приведи боже, хоть каплю расплескаешь. Не примут казаки такого…

– Слушаюсь, Ваше Высочество, поклонился Федор. – Но показали б вы пехоте, как кубанец чарку принимает.

Атаман ухмыльнулся и исполнил просьбу, продемонстрировав, что уж в этом он не уступает прирожденному станичнику.

– Теперь ты! – потребовал, указав на чарки.

– Раз нельзя руками… – улыбнулся Федор.

– Мать честная! – вдруг воскликнул «клюквенный».

Чарка плавно, чуть подрагивая, всплыла над клинком и переместилась к подбородку Федора. Он склонился и накрыл ее открытым ртом. Резко запрокинул голову назад. Водка проскользнула в горло мягко, как кисель. Опустошенная чарка поплыла назад и заняла место на клинке.

– Будем пить вторую, или этого достаточно? – поинтересовался Федор.

В ответ кубанцы заревели от восторга. Один Борис скривился, правда, промолчал. Федор вспомнил: с даром у него неважно. Среди Романовых числится по категории: «третий сорт – не брак».

Кавалер ордена Святой Анны подошел ближе и представился:

– Командир 5-ой сотни 3-го Хоперского полка подъесаул Шкуро. О «Черной сотне» что-нибудь слыхали? Моя и есть. Пожалуйте к нам, господин капитан, Осененного не хватает. Соглашайтесь, лучшего жеребца дам!

– Тронут вашим предложением, подъесаул, и о «Черной сотне» знаю, – ответил Федор. – Для меня – это честь. Но к великому сожалению, верхом не езжу. А обузой быть не привык.

В отличие от великого князя, Шкуро носил черкеску с газырями поверх атласного бешмета и шашку, словно с ними и родился. Лицо лукавое, обветренное, глаз смотрит с прищуром, оценивая. И признание Федора в неумении скакать на лошади эту оценку понизило.

– Стало быть, не ослышался, – хмыкнул сотник. – Вам взаправду дорога в пластуны. Вот только как сделать их «летучими»? Они не скачут и не летают, а ползают. Оттого и название.