Мятежники - Юлия Глезарова

Поль вдохнул воздуха в легкие, тяжело вздохнул, освобождаясь от припадка ярости.

– Слушаю…

– Я писал сие… Сережа подписал только, по просьбе моей. Я… я… хотел только добиться согласия поляков на убиение Константина Павловича… Ты же всегда говорил о надобности убиения фамилии… Я думал, ты похвалишь меня, ежели б они согласились…

– Ты не мог не понимать, что нарушаешь предписанные мною правила… Ты не имел права иметь с ними письменных сношений.

– Я понимаю теперь… Я тогда был не в себе. Катенька беременна была…

Поль удивленно поднял брови:

– Катенька?.. Ах да, Катенька… И как она ныне?

– Родила, – Мишель низко опустил голову. – В Хомутце, у Матвея… Тогда боялся я будущего своего, не знал, что мне делать – и написал вот… Прости меня.

Пестель задышал ровнее, краснота сошла с щек, глаза приняли нормальное выражение.

– А ты смел, Миша, – он ухмыльнулся, – когда я… в гневе, никто не смеет подходить близко ко мне… Боятся. Вот как… господин подполковник Гриневский – ты давеча видел его пока ждал меня. Ты, видно, не привык к сему… Гневен я, каюсь, сие с юности у меня, с Бородина… Садись и прости меня.

Приглашение пришлось кстати: Мишель уже не чуял под собою ног. Неловко плюхнувшись на стул, он сгорбился, опустил руки на колени.

– Поляков я от вас с Сережею отберу, за неумение дела вести… А в обществе, так и быть, оставайтесь. Впрочем, ты не радуйся раньше времени… Не все дела решены…

Мишель вопросительно поглядел на Пестеля.

– Надобно в Каменку ехать, к Давыдову. Ждет он тебя, поговорить желает. Сейчас и поедем – что оттягивать? Отдохни, поешь – и поедем. Тем более, – тут Поль лукаво улыбнулся, – господин подполковник Гриневский теперь неделю будет солдат учить, вину свою заглаживать… Суда он боится военного, Божьего суда не боится…

15

Скрипя полозьями, возок завернул со шляха на проселок.

Сергей взглянул на Катеньку: она сидела, опустив глаза и поминутно прикладывая к ним вымокший от слез платок. Руки ее дрожали, губы распухли. Острая жалось к несчастной молодой женщине вдруг наполнила его сердце.

– Не плачьте, Катерина Андреевна, – сказал он и, сам не зная зачем, поцеловал ей руку.

Он вырвала руку, будто испугавшись, и подняла голову.

– Что вы, подполковник, оставьте… Я не стою вашего участия. Не надо жалеть меня! Таких, как я, презирать надобно…

Сергей всмотрелся в ее лицо. Льняные волосы, выбивающиеся из под замотанного теплым платком капора, казались седыми. Он вновь сжал ее пальцы.

– Презирать?.. В том, что ныне случилось, нет вашей вины. Он обольстителен… Миша. Но он не умеет любить. Он труслив в сем, если хотите… Забудьте его, вы еще будете счастливы, поверьте мне.

Жизнь этой брошенной и опозоренной Мишелем женщины показалась Сергею так похожей на его собственную, бесприютную и одинокую. Он вдруг понял, что связан с Катенькой незримой нитью. Нитью, которая – покуда он жив – не отпустит его.

– Катерина Андреевна! – сказал он, – Вы… чисты и непорочны…

– Я?..

– Погодите, не перебивайте меня. Позвольте мне… быть полезным вам… Хотя несколько… Позвольте… я усыновлю дочерей ваших… Умоляю вас…

Катенька отняла платок от глаз, перестала плакать, удивленно глядя на Сергея.

– Обещаю вам: они не в чем не будут нуждаться. Я выращу их, я выйду в отставку… Когда государь простит меня… А сие, я думаю, скоро будет. Я посвящу им жизнь свою… Об вас же никто ничего не узнает.

– Вы благородный человек, вы возвращаете меня к жизни… Но… зачем вам сие?

Она внимательно посмотрела на Сергея. Он хотел было ответить ей честно и прямо, но перед глазами всплыло лицо Мишеля.

– Вы считаете меня благородным… вы ошибаетесь, сударыня. Вы меня не знаете, я мерзок и грязен… Но клянусь вам: детей ваших сие не коснется… Пока я… не могу быть в отставке, рядом с ними будет брат мой. А он – лучший и благороднейший человек из всех, кого я знаю…

Катенька снова заплакала.

– Женщина… в моем положении не может требовать от вас откровенности. Она может только с благодарностью принять предложение ваше…

…Второй раз в жизни Мишель посетил Каменку. Увидев стоявший на горе, над Тясмином, господский дом, он поразился произошедшей перемене. В мыслях своих Мишель видел этот дом залитым огнями, радостным, полным смеха и веселья. Ныне же света в окнах не было, дом казался угрюмым и заброшенным.

– Маменька Давыдова болеет ныне, говорят, при смерти, – пояснил Поль.

– Маменька? – Мишель похолодел, вспомнив свою мать, к которой он не писал уже почитай полгода. «Я негодяй… – подумал он, и тут же отбросил мысль сию. – Нельзя ныне силы душевные тратить, объясниться с Василием Львовичем надобно».

Давыдов принял их в гостевом флигеле, выкрашенном в зеленую краску. Был он одет в домашний халат и стоптанные – домашние же – башмаки. Едва поздоровавшись, он вопросительно поглядел на Мишеля.

– Василий Льво…вич, – начал Мишель, заикаясь. – Господин полковник Пестель сказал мне, что вы видеть меня хотели…

Давыдов молчал.

– Я при…ехал по зову вашему.

– Видеть вас, подпоручик, – сухо ответил Давыдов – я не хотел и не хочу. Я хотел знать только… о судьбе племянницы моей. Вы обесчестили ее и увезли, мне Софья Львовна сказывала. Могу ли я справиться о ней?

– Она… родила ныне. Я отправил ее… с другом своим, подполковником Муравьевым, в Телепин. Думаю, дома она уже, у Софьи Львовны.

– Родила? И что вы намерены дальше делать? Скоро ли нам на свадьбе гулять?

– Да я… хоть сейчас под венец. Но… папенька не дал согласия на брак сей. И сие маменьку убьет… Я прошу времени, я уговорю папеньку.

– Времени? Когда она родила уже? Какого времени вам надобно, милостивый государь?

Давыдов с интересом разглядывал Мишеля.

– Я… я… полагал, что обстоятельства сии вы, Василий Львович, должны понять…

Давыдов усмехнулся.

– Вы на что намекаете, милостивый государь? На мою частную жизнь намекаете? Убью…

Давыдов замолчал и, казалось Мишелю, совсем спокойно, без видимого волнения, пошел на него. Мишель попятился, уперся спиной в стену. Так же спокойно, словно полусонно, Давыдов снял со стены шпагу в ножнах – сие, Мишель знал, было наградное его оружие, за прошедшую кампанию – вытащил шпагу из ножен, замахнулся… Мишель, оцепенев, втянул голову в плечи.

Краем глаза он увидел, как Поль, до того молчавший и тихо сидевший в углу, встал и, как будто нехотя, подошел к Давыдову. Левой рукою он обнял Давыдова за талию, правой же цепко схватил его запястье и вывернул назад. Давыдов сопротивлялся, но рука у Поля была сильная.

– Пусти… – сдавленно прохрипел Давыдов.

– Охолонись, Вася. Я сказал, охолонись.

Давыдов бросил шпагу на пол. Поль разжал руки.

– Выйди, Мишель. Мы с господином Давыдовым… без тебя поговорим. Жди меня в санях.

Мишель, шатаясь, вышел за дверь. «В реку, что ли, броситься? – с отчаянием подумал он, глядя вниз с горы. – Но замерз Тясмин-то… И, верно, Сережа расстроится…»

Через четверть часа Поль вернулся.

– Все улажено, Миша, – сказал он с видимым удовольствием. – Я забыл сказать тебе… Жених Катенькин бывший, Володинька Лихарев, ныне ей предложение делать собирается, по моей просьбе… Не скажу что уговорить его легко было… Но Володинька – человек покладистый, дисциплину понимает, не то что ты… С плодом вашей горячности не знаю вот, что делать. Ты отдай его на воспитание куда-нибудь… Не нужен он Катеньке.

Мишель недоуменно смотрел на Пестеля. Его обуревали прямо противоположные чувства: горести от того, что никогда больше не увидит возлюбленную – и радости начала новой жизни, гнева на Поля за то, что он так грубо вмешался в его жизнь – и благодарности ему за спасение от шпаги Давыдова. Более же всего поражало Мишеля то обстоятельство, что давеча этот человек и сам хотел ударить его, гнал из общества…

– Путь тебе к Давыдову заказан, – продолжал Пестель свою мысль. – Но и дуэли не допустил я… Ты не думай, что сие из любви к тебе. Ежели б убил тебя Вася – а он убил бы, и поделом бы тебе было… следствие началось бы, об обществе прознали… Не нужно мне этого.

Поль довез Мишеля до Ржищева.

– Сереже поклон от меня передай, – сказал он, прощаясь. – Жду ныне от вас не слов и писем, но дела. Настоящего дела, ты понял меня?

Мишель радостно кивнул.

Сергей получил от Мишеля записку: Тизенгаузен под секретом сказал ему, что написал частное письмо генералу Дибичу, своему бывшему начальнику, прося перевода из 3-го корпуса. К тому Мишель прибавлял, что старик опять не желает отпускать его в Васильков. Взяв с собою брата, Сергей поехал в Ржищев.

Тизенгаузена не было дома, пришлось долго ожидать его. Когда же полковник вернулся, то на лице его Сергей прочел явное недовольство непрошенными гостями. Сергей понял, что уговорить старика будет трудно.