Покойник с площади Бедфорд - Энн Перри

Какое-то время ему удавалось прятаться за гориллоподобной женщиной в черном бомбазиновом платье и наблюдать, как Шарлотта с генералом переходят из зала в зал, разговаривая и притворяясь, что рассматривают экспонаты, которых даже не замечали. Миссис Питт знала о шантаже и об убийстве и настроилась бороться за своего друга. Телман уже видел ее такой – может быть, не настолько возбужденной, – но он знал ее способность полностью отдаваться тому, что волновало ее в настоящий момент.

Время от времени они переходили к новой витрине, и ему приходилось притворяться, что он погружен в изучение того, что оказывалось к нему ближе всего. Понятно было, что человек, не рассматривающий экспонаты в музее, мгновенно вызовет подозрение.

В какой-то момент полицейский оказался перед экспонатом, о котором на маленькой табличке рядом с витриной было сказано, что это орнамент из Ассирийского дворца, сделанный в VII веке до Рождества Христова. Ему пришлось напрячь все свое воображение, чтобы представить себе, как могло выглядеть все здание. Размеры его произвели на Сэмюэля неизгладимое впечатление. Должно быть, дворец был просто великолепен. Вот только произнести имя царя, который в нем правил, было решительно невозможно. Странно, но музей заинтересовал инспектора. Однажды он сюда еще вернется, когда у него будет побольше времени. Может быть, даже вместе с Грейси.

А теперь надо идти за Шарлоттой и генералом, а то он почти их потерял.

Телман начинал понимать, почему миссис Питт принимала все происходящее так близко к сердцу. Ведь Балантайн совсем не походил на тот образ, который полицейский создал для себя. А это значит, что он был не прав и ошибся почти во всем. И если он мог настолько ошибиться в своей оценке генерала, то что же говорить об оценке всех остальных надменных представителях привилегированного класса, которых он ненавидел и презирал?

И что тогда будет со всеми его теориями?

Каким же неучем и предвзятым человеком Сэмюэль вдруг оказался! Таким он точно не понравится Грейси! Ей не может понравиться вконец запутавшийся и злой на самого себя мужчина.

Телман развернулся и вышел из зала, а затем и из музея под жаркие лучи утреннего солнца. Ему надо было многое обдумать – все его мысли были в состоянии хаоса, так же как и его эмоции.

Глава 8

После всего, что рассказала ему Парфенопа, Питт посчитал, что должен встретиться и с Лео Каделлом. Может быть, тот знал не больше других и не представлял, кто мог его шантажировать, но нельзя было упускать ни одного шанса. В любом случае существовала возможность, что к нему первому шантажист обратился с конкретным требованием. А Каделл, несомненно, обладал немалой властью. Из Форин-офис он мог влиять на результаты десятков деликатных переговоров во многих районах мира. Суперинтенданту пришло в голову, что кто-то из жертв мог быть более важен для шантажиста, чем остальные, и что кто-нибудь один из них был важнее всех для достижения именно той цели, которую шантажист себе наметил, и это вполне могло быть оказание влияния на политику правительства за границей или в одной из стран империи.

На таких решениях можно было заработать или потерять целые состояния. Например, обстановка в Африке была крайне нестабильной. Там, где речь шла о земле и золоте, сразу же появлялась масса людей, для которых жизнь ничего не стоила, не говоря уже о чести. В погоне за новыми землями, за возможностью проникнуть еще глубже в этот необозримый континент, такие люди, как Сесил Родс[33] и другие, следующие за ним по пятам, привыкли мыслить категориями армий и целых стран. Жизнь отдельного человека ими в расчет не бралась.

Питт никогда не покидал пределов Англии, но он достаточно хорошо знал таких людей, чтобы понимать, что мужчины и женщины, находившиеся на самом передовом крае цивилизации, были окружены жестокой и часто внезапной смертью – или от ран, или от болезней, так как в жарком тропическом климате эпидемии были обычным делом. В этих экстремальных условиях, легко менявших понятия о добре и зле, было очень просто забыть о тех понятиях чести, которые все еще так ценились в Англии. Ставки были слишком высоки и не оставляли места для рассуждений на темы морали.

Суперинтенданту пришлось подать официальный запрос о встрече с Лео Каделлом, и только через два дня после его беседы с Парфенопой его допустили в кабинет Каделла в здании Министерства иностранных дел. Ему пришлось подождать в приемной около пятнадцати минут.

Наконец, когда Томас вошел в кабинет, Каделл встал из-за стола с выражением недоумения на худощавом лице. Его нельзя было назвать красивым, но черты его лица были правильными, а обычное его выражение было добродушным и, может быть, даже ласковым. Однако в тот день он выглядел усталым и раздраженным. Было видно, что встречаться с Питтом ему совсем не хочется и делает он это только потому, что полицейский был очень настойчив, ссылаясь на важное расследование, которое не могло ждать и в котором никто, кроме Каделла, не мог ему помочь.

– Доброе утро… суперинтендант, – произнес Лео с легкой улыбкой. Он протянул Питту руку и тут же убрал ее, как будто забыл, что означает его жест. – Не хочу торопить вас, но через двадцать пять минут я должен принять германского посла. Прошу прощения, но на эту встречу я не могу опоздать. – Чиновник указал на красивый, с кремовой обивкой стул эпохи королевы Анны. – Прошу вас, садитесь и объясните, что я могу для вас сделать.

Томас уселся и сразу же перешел к делу. Двадцать пять минут были слишком коротким сроком, чтобы успеть обсудить такой деликатный и болезненный вопрос, но он понимал, что Каделл действительно стеснен во времени.

– Тогда позвольте мне не тратить ваше время на положенные банальности, – сказал полицейский, глядя прямо в глаза дипломату. – Вопрос слишком серьезный, чтобы его можно было бросить на полпути из-за других дел.

Его высокопоставленный собеседник кивнул. Питт ненавидел подобную прямолинейность, но выбора у него не было.

– То, что я расскажу вам, не предназначено для чужих ушей, – начал он, – и я обещаю вам хранить в тайне все, что вы мне скажете, до тех пор, пока это будет возможно.

Каделл еще раз кивнул, глядя на посетителя прямым и немигающим взглядом. Если он даже и догадывался, о чем тот собирается с ним говорить, то его можно было назвать великолепным актером. Но, наверное, дипломат и должен уметь играть…

– Несколько человек, выделяющихся скорее своими возможностями, чем богатством, подвергаются шантажу, – прямо сказал Томас.

По лицу Лео пробежала судорога – такая легкая, что ее запросто можно было принять за тень от яркого света, проникающего сквозь широкие окна. Он по-прежнему молчал.

– Ни от кого из них до сегодняшнего дня не требовали денег, – продолжил Питт. – Создается впечатление, что шантажиста интересуют не деньги, а те возможности или власть, которыми обладают эти люди. Над каждым из них занесен топор, но никто из них не знает, когда и кто его опустит. Насколько я знаю, ни один из них не совершал того, в чем его обвиняют, но обвинения эти настолько утонченны и относятся к столь отдаленным временам, что оспорить их практически невозможно.

– Я вас понял, – медленно выдохнул чиновник. Он так и не отвел глаз от лица собеседника, и взгляд его был таким пристальным, что казалось, будто бы его глаза неживые. – Скажите, а сэр Гай Стэнли тоже относится к этим людям?

– Можно сказать и так.

Питт увидел, как расширились глаза Каделла и как тот втянул сквозь зубы воздух.

– Понятно…

– Боюсь, что вы не понимаете, – поправил его Томас. – У него тоже ничего не требовали, кроме малозначащей посеребренной фляжки, не имеющей никакой цены. А ее потребовали, как свидетельство покорности, и ничего более. Просто символ сдачи на милость победителя – и всё.

– Тогда почему… почему он попал в газеты?

– Не знаю, – откровенно признался полицейский. – Мне кажется, что это предупреждение всем остальным, демонстрация силы… и наличия воли, чтобы ее использовать.

Лео сидел совершенно неподвижно, только его грудь поднималась и опускалась в такт неестественно медленному дыханию. Он не стал цепляться за край стола, но его пальцы были напряжены, и было видно, что это спокойствие дается ему дорогой ценой.

По коридору кто-то прошел, но вскоре звук шагов исчез вдалеке.

– Вы абсолютно правы, – произнес наконец дипломат. – Я не представляю, откуда вы об этом узнали… но, наверное, спрашивать бесполезно. То, в чем меня обвиняют… отвратительно, и это ложь от начала до конца. Однако я знаю, что существует масса людей, которые, преследуя свои собственные цели, с удовольствием поверят в это и разнесут по всему свету. Даже если я начну все отрицать, это только вызовет сомнения у тех, кому такая идея вообще бы никогда не пришла в голову. Я абсолютно бессилен.

– Но пока вас ни о чем не просили? – настаивал полицейский.