Тайна фамильных бриллиантов - Мэри Брэддон

— Молите Бога, чтобы он ниспослал на меня свое благословение, папа, — сказала девочка глухим, нежным голосом, когда они уселись в просторном экипаже.

Лора нежно положила руку на плечо банкира. Минута была слишком торжественна, чтобы детская боязнь отца могла ее сдерживать.

— Молите Бога, ниспослать на меня свое благословение, милый папа, — умолял мягкий, дрожащий голос, — ради моей покойной матери.

Она пыталась заглянуть ему в лицо, но не могла. Он хлопотал около окна. Карета стоила триста фунтов и была образцовой отделки, но в окне был какой-то недостаток, судя по заботливости, с которой мистер Дунбар старался устранить эту единственную неисправность.

Не поворачивая головы, он ответил ей совершенно искренне:

— Я надеюсь, что Бог благословит тебя и помилует врагов твоих.

Это последнее желание было более благочестиво, чем естественно: родители не молят о помиловании врагов своих детей.

Но Лора не утруждала себя подобными мыслями. Она слышала, что отец призвал на нее благословение неба, и заметила волнение, которое приписала родительскому чувству. С сияющей улыбкой бросилась она ему на шею, обвила ее своими руками и прижалась губами к его губам. Но дрожь пробежала по всему ее телу, как в тот день на Портланд-Плэсе, когда она почувствовала мертвящий холод отцовской руки, пытавшейся избавиться от ее объятий. Англо-индийцы вообще очень сдержанны в своих чувствах и не любят подобных порывов. Лора вспомнила это и вполне объяснила себе отцовскую холодность.

Дождь все еще шел, когда карета остановилась у церкви. Весь брачный кортеж состоял из трех карет, потому что мистер Дунбар настаивал на том, чтобы свадьба была отпразднована без всякого блеска и пышности.

Две мисс Мельвиль, Дора Макмагон и Артур Ловель ехали в одной карете. Дочери майора Мельвиля были очень бледны и, должно быть, порядком замерзли в своих воздушных платьях, белых с голубым; от свежего северо-восточного ветра кончики их носиков покраснели. Девушки были бы недурны собой, если бы дело было летом, но им решительно недоставало той красоты, которая презирает времена года, которая одинаково величественна и летом, и зимой, и в рубище, и в порфире.

Кареты остановились у ворот церковной ограды; Филипп Джослин сошел с церковной паперти и по узкой тропинке вышел к воротам.

Осенний дождь продолжал моросить, как бы не признавая в нем баронета, выходившего с открытой головой навстречу своей невесте. Сторож лисфордской церкви, по всей вероятности, истый тори старой школы, изумился дерзости неба, осмелившегося замочить обнаженную голову владельца Джослин-Рока. Но дождь не обращал на это внимания.

— Как времена-то изменчивы, сэр, — говорил сторож какому-то неизвестному зеваке, стоявшему около него. — Мне случилось читать в истории Варвикшира, что когда Альджернон Джослин женился на Марджери Мильворд, вдове сэра Стивена Мильворда, при Карле Первом, вся дорога от ворот до церкви была покрыта парчовым балдахином, а впереди кортежа ехали две движущиеся плетеные башни, каждая на шести лошадях, а в башнях тех было до сорока бедных детей, которые прыскали духами в толпу. А за обедом было шесть павлинов с расправленными хвостами и на золотом блюде пирог с живыми голубями, и каждый голубь облит самыми дорогими духами так, чтобы летая по зале, они обрызгивали ими гостей. Так ведь нет, глупые твари все разом вылетели в окно, и растратили все духи на народ, стоявший снаружи. Уж теперь таких свадеб не бывает, — прибавил старик со вздохом. — Я частенько говаривал своей старухе, что Англия потеряла свою голову, когда Карл, святой мученик, потерял свою.

Все внимание толпы было теперь обращено на невесту и жениха. Лора шла с отцом, а Филипп по левую сторону от нее. Лицо баронета, красивое и в обыкновенное время, сияло счастьем. Люди спорили о том, кто красивее — жених или невеста, а Лора, положив свою ручку на руку Джослина, совсем забыла о дожде.

По обе стороны тропинки собралась густая толпа. Несмотря на дурную погоду и вопреки желанию мистера Дунбара отпраздновать это событие как можно скромнее, люди собрались издалека, чтобы посмотреть на свадьбу прелестной дочери миллионера и владельца Джослин-Рока.

В толпе виднелась и высокая фигура незнакомца в белой шляпе, прозванного на скачках майором, который накануне в Шорнклифе с таким любопытством расспрашивал всех о мистере Дунбаре. Майору повезло на скачках: он выиграл много пари и по окончании бегов отправился прямо в Лисфорд и остановился в «Розе и Короне», хорошеньком трактире, где усталый путешественник всегда мог получить отличный бифштекс или баранью котлетку. Майор обыкновенно не распространялся о своих пари со специалистами по этой части, а, напротив, прикидывался, что ничего не знает о пари и скачках. Потому и теперь объявил хозяйке трактира, что он — агент бирмингамского ювелира, посланный для покупки крупных изумрудов и рубинов. Обыкновенно мрачный и молчаливый, майор теперь удивительно разошелся и сумел за несколько минут расположить к себе всех обычных посетителей «Розы и Короны». Он обедал и ужинал в общей комнате и просидел там весь вечер, разговаривая с лисфордцами и попивая джин с водой. Он ел и пил как железный человек; блестящие черные глаза его впивались в лица окружавших его поселян, и он не пропускал ни одного слова из общего разговора. Конечно, много говорили о предстоящей свадьбе. Всякий имел что-нибудь сказать о прелестной мисс Дунбар и ее отце, который жил так уединенно в своем Аббэ и ни в чем не походил на старика Персиваля Дунбара.

Майор внимательно слушал все эти рассказы, и если вставлял от себя слово, то лишь в то время, когда ему казалось, что разговор может перемениться. Таким образом, он сумел поддерживать весь вечер один и тот же разговор о Генри Дунбаре, его нраве и привычках.

На другое утро, очень рано, майор отправился к церкви. Дождь ему был нипочем; он к этому привык, и к тому же дождь был отличным предлогом, чтобы застегнуть сюртук до подбородка, и поднять свой воротник. Войдя в церковь, он наткнулся на сторожа и нескольких мальчиков из сиротской школы. Майор сразу разговорился со сторожем, что было совсем не трудно, потому что сторож всегда был рад поговорить. Конечно, он более всего рассказывал о сэре Филиппе Джослине и прелестной дочери банкира, и майору снова пришлось слушать о богатстве и странностях банкира.

— Я слышал, что мистер Дунбар — богатейший человек в Европе после турецкого императора и барона Ротшильда, — сказал сторож. — Говорят, у него слишком много денег и он не знает, что с ними делать. Он сидит целыми днями один у себя в комнате или в сумерках ездит верхом по безлюдным дорогам.