Полтавское сражение. И грянул бой - Андрей Серба

Фольварк пана Тенявского располагался на вершине холма, окруженного с трех сторон густым лесом. В заранее распахнутых воротах кавалькаду всадников встретили два Марысиных гайдука. Они помогли хозяйке и Войнаровскому слезть с лошадей и тут же повели их к парадной лестнице фольварка, где их поджидал третий гайдук.

— Быстрей, пан Анджей, быстрей, — прошептала Марыся, едва за ними захлопнулась входная дверь.

Чуть ли не бегом они пересекли вестибюль, промчались по длинному коридору, влетели за гайдуком в небольшую комнатку. Окно в ней было распахнуто, к подоконнику с наружной стороны приставлена лестница. Гайдук помог Марысе взобраться на подоконник, и та начала проворно спускаться по ступенькам. Не дожидаясь, пока она очутится на земле, за ней последовал Войнаровский.

— С благополучным возвращением, пани, — приветствовал Марысю появившийся из ближайших кустов полусотник сердюков.

— На коней! — скомандовала Марыся. — Мы должны как можно раньше предупредить гетмана о непрошенных гостях.

Она торопилась вовсе не для того, чтобы сообщить Мазепе о надвигающейся опасности. Она спешила известить есаула, командовавшего тремя сотнями оставленных под Батуриным реестровиков Скоропадского, что тот в ближайшее время может получить приказ гетмана прибыть к нему. Чтобы избежать этого, ему следовало незаметно отвести казаков от города куда-нибудь на дальний хутор и ждать прибытия полковника Скоропадского.

Мазепа набросил на голову башлык, прислушался к барабанившим по стеклам окна крупным каплям дождя.

Проклятая погода — вечером валил снег, ночью хлынул дождь, налетел северный ветер. Уж если в такую холодрыгу нелегкая заставила отправиться в путь, катить бы в карете с шубой на плечах, однако придется ехать на коне в обычном казачьем кунтуше и при всех гетманских регалиях. Иначе нельзя: он, гетман Мазепа, лично ведет казаков в поход, и они должны не просто знать, а своими глазами видеть, что он, вопреки разговорам о его немощи, в полном здравии, преисполнен сил и готов, как прежде, делить с казачьим войском не только славу, но и все тяготы и невзгоды походной и боевой жизни.

А их предстоит немало — внезапное выступление Меншикова с крупными силами на Борзну полностью разрушило план Мазепы дождаться шведскую армию в Батурине и встретить короля Карла хлебом-солью на вышитом рушнике в своей столице. Не прискакать к нему в качестве ищущего спасения беглеца, а именно встретить как полновластный хозяин Гетманщины, решительно отличающийся от другого союзника Швеции — польского короля Лещинского, не имеющего ни реальной власти, ни послушных подданных, ни настоящей армии, гоняемого русскими солдатами и мазепинскими казаками из одного конца Речи Посполитой в другой. Но, видно, ему предстоит уподобиться Станиславу Лещинскому: если тот — король без королевства, то Мазепа вскоре вполне может стать гетманом без Гетманщины.

Возможно, он драматизирует события, а они не столь опасны, как ему представляется? Почему бы князю Меншикову на самом деле не навестить его во время тяжкой болезни, причем, как дальновидному человеку, не взять с собой необходимое количество войск, чтобы не допустить на Гетманщине смуты и междоусобицы в случае возможной кончины Мазепы? Разве не собственным письмом он известил Меншикова, что не встает с постели, не надеется выздороветь и готовится к соборованию? Своей рукой писал это письмо и теперь пожинает плоды своего вымысла.

Плоды своего вымысла? А если его письмо лишь благовидный предлог, чтобы крупные силы русских войск появились в Борзне и Батурине, и, не будь этого письма, Меншиков для осуществления своего намерения воспользовался бы другим предлогом или придумал таковой сам? Пожалуй, прав сбежавший от русских племянник Войнаровский: царю из каких-то источников стало известно о замышляемом гетманом переходе к королю Карлу, и Меншиков имеет приказ либо арестовать Мазепу и навести железной рукой угодный Москве порядок на Гетманщине, как недавно это сделал на Дону князь Долгорукий, либо присутствием под боком у гетмана царских полков лишить Мазепу малейшей самостоятельности в действиях, превратив его в подобие правителя Гетманщины и исключив возможность его перехода к шведскому королю.

Но какую бы из этих целей ни преследовал Меншиков, движение его войск на Борзну требовало от Мазепы одного — покинуть ее, либо приготовившись к защите от русских в Батурине, либо примкнув к армии короля Карла. И нечего лицемерить, пытаясь убедить себя, что ничего страшного не происходит. Пора иметь смелость признать, что над ним нависла смертельная угроза и необходимо принимать самые срочные и решительные меры для ее предотвращения, чего ему, предпочитающему наблюдать за войной между царем и королем со стороны и действовать по собственному плану, так не хочется. Однако его желания — это одно, а реальная ситуация — это другое, и именно правильное ее осмысление должно лежать в основе его решений и поступков.

Итак, что ему выгоднее предпринять — затвориться в Батурине и отбиваться от русских либо соединиться со шведами? Штурмы отряда Меншикова он отобьет — у того для взятия такой крепости, как столица Гетманщины, слишком мало сил и полностью отсутствует осадная артиллерия. Но как в таком случае будет выглядеть Мазепа перед королем, ждущим от него давно обещанной помощи, а вместо этого вынужденным выручать новоиспеченного союзника из беды? Не заслужит ли он репутацию второго Станислава Лещинского и не снизит ли свои шансы в предстоящем соперничестве с ним за трон короля будущей польско-литовско-казачьей державы?

Наверное, предпочтительнее будет поступить по-другому: действовать согласно своему ранее разработанному плану, внеся в него поправки, вызванные неожиданным походом Меншикова. Он собирался приветствовать короля в своей столице Батурине, явив этим себя владыкой Гетманщины? Что ж, он и явит себя таковым, однако встретит Карла теперь не в самом Батурине, а на подходе к нему, что объяснит знаком уважения к королю, и пригласит в свою столицу. Если за время его отсутствия город осадит Меншиков, у коменданта Чечеля хватит сил продержаться несколько суток, и когда на выручку Батурина двинутся объединенные силы Карла и Мазепы, русские будут вынуждены отступить, не приняв боя.

Это решение хорошо еще тем, что позволит ему собрать под свою булаву казаков, которых он заблаговременно под всевозможными предлогами смог вытребовать из полков и разместить между Батуриным и Борзной, объяснив это царю и Меншикову заботой о сохранности размещенных в своей столице складов и желанием обеспечить спокойствие в тылу русских войск. Явиться к королю Карлу лишь с шестьюстами сердюков Галагана — несолидно, зато несколько тысяч казаков во главе с Мазепой произведут на шведов нужное впечатление. Но если он отправит командирам отдельных сотен и куреней приказ прибыть к себе через гонцов, неизвестно, как те поступят, зная к тому времени о действиях Меншикова и Мазепы и, возможно, имея тайные распоряжения своих полковников, не желающих до поры до времени открыто поддерживать изменившего Москве гетмана. Но если он отдаст приказ лично, имея за спиной полк верного Галагана, сотникам и куренным придется его выполнять, независимо от собственных убеждений или воли своих полковников.

Немаловажно и то, что его даже кратковременное пребывание в Батурине покажет Чечелю, что он не забыт гетманом, даже в столь тревожной обстановке не бросившим своих сторонников и не ускакавшим искать спасения у шведов, а оставлен выполнять ответственное поручение — стеречь столицу Гетманщины от русских, покуда Мазепа не возвратится в нее с королем Карлом, навстречу которому отправился. Конечно, в преданности Чечеля он не сомневается, но почему лишний раз не показать тому свое благорасположение, тем более что посещение Батурина не связано с риском. Как бы ни спешил Меншиков, половину его отряда составляла пехота, и он успевал к Борзне или Батурину уже после отъезда из них Мазепы.

Решение принято — вначале он собирает под свое командование казаков, что сейчас разбросаны между Борзной и Батуриным, затем встречается с Чечелем и посвящает его в свой последний план, после чего отправляется к королю Карлу, чтобы пригласить его лично как союзника и покровителя Гетманщины в ее столицу и свою резиденцию. И никаких больше раздумий и сомнений — время, когда он мог их себе позволить, прошло, наступила пора действий.

Мазепа проверил лежавшие перед ним на столе два пистолета, сунул их за пояс рядом с булавой и твердым шагом направился к Двери.

Пламя свечей было едва различимо в облаках табачного дыма, шум голосов и выкрики пирующих заглушал вой ветра на Улице, от топота ног выплясывавших казачка старшин дрожали в окнах стекла.

Сегодня утром к Стародубу, гарнизон которого выдержал три штурма шведских войск генерала Лагеркрона, подошли русские подкрепления, и уже в полдень противник отступит от города. А вечером у полковника Скоропадского собрались на дружеское застолье старшины его полка и русские офицеры.