Колыбельная для двоих - Барбара Вуд

В общем, сегодняшний день должен был стать решающим днем, днем, когда раскрываются карты и принимаются решения. У Натана не было никаких сомнений, что Мак-Фарленды и доктор Вэйд хотели обсудить женитьбу Майка и Марии. Несмотря на то что прошло уже три месяца, Натан Холленд не был готов к такому повороту событий, хотя он прекрасно понимал, что это неизбежно. Он был очень рад, что в это непростое для них время отец Криспин будет находиться рядом с ними.

Майк, зная о том, что думал его отец, шел на эту встречу с волнением. Он впервые после долгого перерыва должен был увидеть Марию. Он боялся не ее, а самого себя; боялся, что не выдержит, сломается, покажет, какой он на самом деле слабак. Вдалеке от нее Майк находил в себе силы подавить ту боль, которую она ему причинила. Но рядом с ней, глядя на нее, слыша ее голос, выстоит ли он?

Майк, в отличие от отца, был не очень-то рад видеть автомобиль отца Криспина. У него уже был разговор со священником: тот предложил Майку признаться в совершенном грехе, защитить честь Марии и дать ребенку свое имя. Майк отказался от обоих предложений.

— Пошли, сынок, — тихо сказал Натан.

Дверь открыла Люссиль. Она улыбнулась им и пожала руку Натану, испытывая огромное облегчение — наконец-то последние двое участников встречи прибыли. Теперь они смогут начать, и она, возможно, взглянет на проблему по-новому. Как бы хотелось отыскать тропинку к сердцу Марии, ведь они стали совершенно чужими друг другу, мать и дочь. Люссиль чувствовала, что Мария винит ее в своей попытке самоубийства. Несколько раз она пыталась подойти к Марии, наладить с ней контакт. Им нужно было сесть и поговорить друг с другом, высказать все, что творилось у них на душе, но сегодняшняя Мария была абсолютно другим человеком, поэтому мать не знала, как подойти к ней, что сказать.

Их жизнь за пределами дома практически оставалась прежней, но кое-какие изменения, которые заставляли Люссиль чувствовать себя неловко, она все же ощущала. В основном это исходило от ее подруг, которые уже узнали из того или иного источника о беременности Марии. Каждое субботнее утро, на своих еженедельных кулинарных занятиях Люссиль замечала, что женщины вели себя несколько иначе: всех окружала атмосфера невысказанного сочувствия, какое бывает у человека, желающего выразить соболезнование по поводу кончины, но стесняется сделать это. Они, ее подруги, стали крайне милы с ней; каждый раз на занятиях Люссиль доставалось место у окна — самое лучшее в комнате. Они нахваливали ее блины, даже тогда, когда она знала, что они явно не удались ей, а самые опытные, самые лучшие кулинары обращались к ней за элементарными советами. Общественная жизнь Люссиль — по не зависящим от нее причинам — стала более насыщенной: она стала получать такое огромное количество приглашений — на обед, в кино, на вечерние лекции, прогулки, — что просто не могла принять их все. Окружающие убивали ее своей добротой и сочувствием, они вели себя так, будто кто-то сказал: Люссиль переживает сейчас трудные времена, давайте будем добры к ней.

Она провела Натана и Майка Холлендов в гостиную и предложила им запотевшие стаканы с холодным чаем. Отец Криспин тут же встал и пожал руку Натану. Затем рефлекторно бросил сердитый взгляд на Майка.

Священник был все еще зол после разговора с Марией, состоявшегося накануне, когда он наткнулся на нее в пустой церкви, стоявшую на коленях перед изображением святого Себастьяна и молившуюся ему. Он попросил ее зайти к нему в кабинет, где спустя некоторое время он сидел и слушал ее нелепый рассказ. Сначала он был спокоен, затем раздражен, потом зол. Он призвал весь свой двадцатилетний опыт священнослужителя, чтобы попытаться вытрясти из девочки всю дурь и наставить ее на путь истинный.

— Мария Анна Мак-Фарленд, ты богохульствуешь, — сказал он, — своей глупостью ты приумножаешь свои грехи. Ты видела сон, Мария, и только.

— Он приходил ко мне, — запротестовала она, — я знаю, святой отец, потому что я чувствовала его. Я чувствовала, как святой Себастьян посеял во мне свое семя. Вы ведь не испытываете каких-либо чувств в своих снах, святой отец?

— Это был всего лишь реалистичный сон, дитя!

— Теперь я понимаю, почему «она» никому не рассказывала о Гаврииле.

— Она?

— Святая Дева. Она знала, что люди не поверят ей, поэтому никому не сказала о том, что он приходил к ней, что и мне следовало сделать.

— Это возмутительно, Мария, сравнивать себя с Божьей Матерью. Я не потерплю этого, ты зашла слишком далеко. Тебе удается водить за нос родителей и доктора Вэйда, но я ответственен за твою душу, Мария, и я не приму эти нелепые россказни. Ты католичка, Мария, ты принадлежишь к привилегированной группе людей, которых Господь любит и оберегает, если они живут по его законам. У тебя есть возможность исповедаться и искупить свои грехи, возможность, которая есть далеко не у всех и к которой нельзя относиться легкомысленно. Исповедуйся в своих грехах, Мария Анна Мак-Фарленд, дабы спасти свою бессмертную душу.

Однако тактика устрашения не сработала. Отец Криспин вспомнил, о чем его просил доктор Вэйд.

— Ты ставишь под угрозу жизнь неродившегося дитя.

— Господь позаботится о нем, — ответила она, сохраняя ошеломляющую невозмутимость.

— Господь посылает нам врачей, Мария, чтобы те выполняли его работу на земле. Он хочет, чтобы ты продолжала наблюдаться у доктора Вэйда, ты не должна подвергать опасности здоровье своего ребенка!

В конце своего бесплодного разговора отец Криспин взмолился.

— Мария, исповедайся. Позволь исповеди прогнать твою боль.

Однако Мария оставалось непоколебимой и твердой, как фундамент его церкви. Если уж он, ее священник и исповедник, не мог вразумить ее, на что же тогда надеялся Джонас Вэйд?

Что касается Джонаса, то он и сам не был ни в чем уверен. Он пришел сюда ради того, чтобы подтвердить слова Марии о ее невинности и получить разрешение родителей на проведение амниоцентеза.

Во время ее последнего визита — до того рокового дня, когда она заявила ему, что больше не нуждается в его помощи, — Джонас осмотрел ее. Насколько он мог судить, плод развивался нормально. Но этого было недостаточно. Только вчера вечером Джонас достал книгу «Акушерство и гинекология» и перечитал главу «Патологии развития плода». Там он наткнулся на шокирующую статистику: три четверти всех монстров, зародышей с недоразвитыми головами или без оных вообще, были женского пола. Он сидел в своем кабинете, раздавленный прочитанным, игнорируя приглашение Пенни к ужину, думая о том, что некоторые из этих кошмарных уродливых созданий могли быть результатом партеногенетического зачатия.