Фату-Хива - Тур Хейердал

На другой день Теи Тетуа повел меня через береговые скалы за северный мыс, в долинку Ханатива. своего рода отросток Уиа. Здесь среди зарослей борао и мио я увидел старые обросшие стены, могилы, несколько большеглазых идолов. Старик объяснил, что столбы из мио лучше всего годятся для строительства.

Меня поразило, как легко передвигался этот человек, который вполне годился мне в деды, как прытко скользил он среди частокола стволов и ветвей. Сам я намного уступал ему в ловкости. Заготовив достаточное количество столбов и жердей, мы ударами камней окорили их, потом связали по нескольку штук. Я основательно натер плечо и побил ноги на острой лаве, стараясь не отставать от бегущего впереди старца. А он играючи трусил по скалам и не скрывал своего веселья, когда особенно буйная волна обдала меня с ног до головы и заставила припасть к камню.

На мысу мы сбросили ношу в море и пошли обратно за следующей партией. Течение и прибой сами доставили наш строительный материал в бухту и выбросили на берег у облюбованной нами площадки.

Наш второй дом по замыслу должен был стать еще меньше первого. Да какой там дом: конурка с крышей из пальмовых листьев, открытая с одной стороны и поднятая над землей, чтобы предотвратить визиты полудиких свиней. Высота трех стен, набранных из жердей мио, позволяла удобно сидеть внутри, но встать в рост мы могли только под коньком крыши. Вся конструкция крепилась прочным лубом. Из местного гибискуса получались отличные веревки. От земли к входу поднималась лестница; ширина помещения позволяла лежать поперек на куче пальмовых листьев у задней стены. Крыша - плотная, водонепроницаемая; зато между тонкими жердями стен луна и солнце заглядывали к нам в дом. И мелкие вещи постоянно проваливались в щели в полу, пока мы не накрыли его свежей панданусовой циновкой.

В первую ночь в новом гнездышке наш сон нарушила хрюкающая свинья, которая так истово чесалась об один из столбов, что неустойчивая' постройка закачалась, грозя опрокинуться. Утром мы укрепили легкий каркас штакетником; он соединял столбы и не позволял свиньям забраться под хижину.

Мы еще намеревались сложить каменную печь под навесом, как в Омоа. Однако Теи Тетуа решительно воспротивился. Мы его гости и должны столоваться у него. Он забрал наш единственный закопченный котелок и унес к себе.

Так началась наша счастливейшая пора на Маркизских островах.

Тахиа-Момо, которую старик называл просто Момо - Малышка, сразу подружилась с Лив. С появлением в долине второй женщины Тахиасловно обрела мать - мать или подругу, с которой можно было делиться тем, что нисколько не занимало старого отшельника. По местным- меркам Момо считалась чуть ли не взрослой женщиной, и старшая подруга была для нее ценной наставницей, но и сама она не оставалась в долгу. Мы с Теи часто заставали их сидящими вместе на траве у речушки. Выступая в роли учительницы, Момо показывала Лив то, что раньше на Mapкизах умела каждая вахина: как делать белую волокнистую материю тапа, вымачивая и отбивая полосы луба хлебного дерева; как плести красивые корзины из лиан и пальмовых листьев; как вить и сплетать бечевки, веревки и канаты из кокосового волокна; как плести циновки из тонких полосок листьев пандануса; как вычищать и сушить на огне бутылочные тыквы, превращая их в прочные сосуды; как из смолы делать клей и замазку, а из земли, золы и растительного сырья - красители; как добывать благовония из растений; как связывать гирлянды из цветов и ожерелья из орехов и раковин.

Лив никогда не носила побрякушек, но юная полинезийка непременно хотела ее принарядить. За материалом не надо было ходить далеко. На лесной опушке Момо собирала яркие семена, орехи и плоды, чтобы нанизать их на бечевку. Особенно нравились ей словно созданные для украшений блестящие, красные, твердые бобы. Две юные вахины вернулись из леса, щеголяя ярко-красными ожерельями и браслетами, и старик Теи Тетуа, широко улыбаясь, выразительно посмотрел на меня: дескать, женщины - во всем мире женщины.

На следующий день Момо увела Лив в другую сторону. Мода изменилась. Лавовый пляж под скалами в обоих концах залива был для Момо подлинным торговым центром с богатым выбором раковин всевозможных форм и цветов. Наполнив зеленые сумки морскими драгоценностями, две искусницы возвратились на мягкую траву, чтобы прокалывать костяными иглами дыры в раковинах и нанизывать их на бечевку.

В торговом центре Момо все витрины радовали глаз великолепием. И не надо платить. Не надо заготавливать пахучую копру для меновой торговли. Улыбчивая девочка и без того располагала целым состоянием. Момо всегда точно знала, чего хочет, она обладала безупречным вкусом и никогда не жалела о том, что ей было недоступно. Вкус и гармония были ей даны от природы; вряд ли эти качества привил ей старик. Юная островитянка не мучилась никакими проблемами. Смеясь, она поднималась по лестнице, чтобы приветствовать нас; смеясь, спускалась на землю. Все казалось ей привлекательным, даже серые мокрицы под камнями.

Тонны копры для шхуны на западном берегу Фату-Хивы не сделали бы женщин Омоа и Ханававе такими, счастливыми, какой была маленькая Момо, хотя бы они получили от купца весь запас стеклянных и металлических побрякушек в судовой лавке.

Не всегда эксперименты модницы Момо встречали одобрение более консервативной Лив. Так, однажды Тахиа явилась в нашу хижину, выкрашенная с ног до головы в желто-зеленый цвет, только зубы остались белыми. Держа в руке миску с кашицей из толченого в кокосовом масле ореха, она хотела и свою подругу вымазать настоящей маркизской косметикой. Вот так выдумщица! С цветами в волосах желто-зеленая девчурка напоминала выпорхнувшего из капустного кочана очаровательного эльфа. Совсем недурно, и в какой-нибудь архисовременной компании успех ей был бы обеспечен. Однако Лив предпочитала не столь экстравагантные косметические средства, например чистое кокосовое масло, к которому, по совету той же Момо, был добавлен душистый сок маленьких белых цветков.

Сам я почти все время проводил в обществе Теи Тетуа, в лесу или возле хижин. Отправься старина Теи со мной в Европу, я научил бы его многому, что облегчило бы ему существование в моем краю. Но здесь не мне было его учить. В его родной обстановке я учился у него. Я знал латинские наименования некоторых моллюсков на берегу, знал, как классифицируют растения по числу тычинок, но куда важнее было узнать, какие моллюски съедобны, на что годятся растения.

Возможно, в глубине души мы с Лив были несколько удивлены тем, что неграмотные Теи и Момо не больше нашего похожи на обезьяночеловека. У себя на родине мы привыкли к тому, что неграмотность простительна малому ребенку с его неразвитым мозгом. Если взрослый не умеет читать и писать, значит, у него чердак не в порядке. Вот уж чего нельзя было сказать о наших друзьях в долине Уиа! Скорее уж мы чувствовали себя неполноценными, когда они с одного взгляда находили остроумное решение практической задачи, которая ставила нас в тупик. Пребывание в обществе этих людей было для нас радостью.

Постепенно мы уразумели, что одному человеку не под силу все познать в этом удивительном мире, а потому каждый должен постараться сделать наиболее разумный и полезный выбор: что необходимо знать и чем можно пренебречь. Астроном - специалист, знающий расстояние до звезд; ботанику известно, сколько у цветка тычинок. Однако они не считают друг друга невеждами только потому, что познания каждого ограничены его предметом.

И мы стали смотреть на наших соседей как на специалистов. Специалистов по выживанию и наилучшему приспособлению к среде долины Уиа. Они не знали размеров молекул или звезд, не знали, сколько километров до луны. Зато отлично разбирались в размерах птичьих яиц и спелых плодов перувианской вишни; знали, сколько идти до ближайшего места, где растет горный ананас. Со стыдом мы признавались себе, что при всей нашей грамотности и образованности, при свойственном белому человеку убеждении, будто он рожден преобразовывать мир, - при всем этом нам следует соблюдать осмотрительность, выходя за пределы тесного круга привычных представлений. Далеко не все, заслуживающее изучения, выражается в цифрах и буквах. И откуда нам знать, что мы не убьем неведомое, не успев даже открыть его?

У Теи Тетуа не было обуви. Не было даже пары тапочек, чтобы надеть, когда он решит, что настало время забираться в гроб. Единственной его одеждой была узенькая набедренная повязка, но он был чистоплотен и держался так, словно весь мир принадлежал ему. Древний философ Диоген, тщетно искавший с фонарем человека в толкучке на греческой площади, нашел бы искомое в лице Теи Тетуа. Диоген уделил бы ему место под солнцем рядом с собой в своей бочке. И ни один король, ни один купец, ни один мудрец из другой страны не смог бы научить Теи, как лучше жить.