Фату-Хива - Тур Хейердал

Пономарь широко улыбнулся.

- Так уж повелось. - Он пожал плечами. - Раньше обходились без денег. Теперь нельзя. Мы уже не дикари.

Старик затушил костер и засыпал угли золой. Меня и Лив проводили в хижину с земляным полом, и хозяин уступил нам свою циновку. Сам он с нашими спутниками намеревался спать в соседней хижине. Мы так и не узнали, для чего ему понадобились две хижины, но судя по цвету и твердости жердей, из которых были набраны стены, не исключено, что обе постройки стояли еще с той поры, когда у Теи Тетуа была более многочисленная семья.

Мы завернулись в пледы. Какое блаженство спать, не думая о комарах! Прибой шумел где-то совсем близко от щелеватых стен. В Омоа только в тихие ночи до нас над пологом леса доносилось далекое ровное дыхание моря. Здесь галечный пляж рокотал и и всхрапывал в том же ритме, но в этих звуках была такая мощь, словно мы лежали на одной подушке с океаном. Лесным жителям нужно было время, чтобы свыкнуться с гулом Нептунова царства.

Островитяне не торопились ложиться. Окружив тлеющие головешки, они вполголоса, чтобы не мешать нам, о чем-то оживленно переговаривались. Тиоти несколько раз произнес наши имена: видно, про нас говорил. Потом надолго взял слово старик Теи, он явно рассказывал что-то очень увлекательное. Может быть, наши спутники уговорили его поделиться воспоминаниями о поре каннибализма. Нам-то спешить было некуда, еще наслушаемся, а наши друзья собирались рано утром выходить в обратный путь.

Еще по дороге в Уиа все трое оживленно обсуждали тему каннибализма каикаи эната. Особенно занимал этот вопрос Тиоти и Пахо. От миссионеров они слышали, что людоедство - едва ли не самый страшный грех, в котором были повинны их предки до введения христианства на острове. Каннибализм был для дедов религиозным ритуалом, они верили, что им передается сила жертвы. Однако у наших друзей, судя по всему, было довольно странное представление о том, чем плох каннибализм. Послушать их, так грех заключался в том, чтобы есть нечестивых, а язычники, которых ели их предки, как раз и были нечестивыми. Дальше начинались разногласия: наш провожатый, католик, и протестант Тиоти никак не могли прийти к согласию - причащаются ли в церкви действительному телу безгрешного Христа или это делается понарошку. Всю дорогу до Уиа продолжался этот спор.

Каикаи эната. Я ловил эти слова в паузах между рокотом прибоя, и, наверно, мне чудилось, что они повторяются чаще, чем это было на самом деле. Разговор за стеной доходил до меня обрывками, а воображение, дополняя его, разыгрывалось вовсю. Видно, нечто в этом роде творилось в душе Лив, потому что она тоже никак не могла заснуть. Невольно мне вспомнился мой тесть, который, получив от дочери письмо о наших планах, отыскал на своих полках книгу, где Маркизы описывались как край каннибалов. Что бы он сказал, узнай сейчас, что мы лежим на циновке бывшего каннибала, а ее хозяин сидит на корточках у костра за стеной? Если хижине столько же лет, сколько тестю, вполне вероятно, что в ней когда-то ели человечину. Может быть, именно здесь Теи Тетуа занимался людоедством. А между тем во внешности старика не было ничего жестокого. Надень на него белый халат и поставь его к микроскопу вполне сойдет за университетского преподавателя. Лицом Теи Тетуа сильно смахивал на моего любимого профессора зоологии, доктора Ялмара Броха. Если он и впрямь ел мясо побежденного врага, то скорее всего из почтения к отцу или к своим повелителям, которые руководствовались религиозными убеждениями.

Ведь сидят же рядом с ним под кухонным навесом современные мирные полинезийцы, способные причащаться телу Христа. В глазах маркизцев прошлого такой поступок был бы верхом варварства. Съесть врага - можно, но своего священного Тики - немыслимо.

Пономарь не спешил ложиться спать, и всякий раз, когда он ворошил угли, оживляя костер, в нашей хижине, где число кривых жердей равнялось числу щелей, весело плясали тени. Мы рассмотрели подвешенные на деревянных крюках сосуды из коричневых бутылочных тыкв и несколько черных от масла мисок из скорлупы кокосового ореха, украшенной геометрическими и символическими резными узорами. В углу висела связка высушенных табачных листьев. Рядом с нами на земляном полу валялись старые каменные топоры, железный топор, кремневое огниво. Под толстыми потолочными балками висел причудливый длинный сундук. Гроб Теи Тетуа.

- Как заболею, - объяснил он нам, - заберусь в гроб и закроюсь. А то ведь, если останусь на полу лежать, собаки до меня доберутся.

Старик и могилу вырыл заранее возле своей хижины. Накрыл ее двускатной крышей с крестом и частенько спускался в яму, чтобы очистить от земли и куриного помета.

Еще один новый для нас мир... Сюда не заходили шхуны. Наконец-то мы ушли предельно далеко от железной хватки цивилизации.

Потухли последние угли. Мы уснули под ритмичный гул прибоя. Наши друзья, очевидно, тоже легли спать. Наутро они встали вместе с солнцем, если не раньше, чтобы отправиться в долгий обратный путь на западный берег.

Когда мы проснулись, их уже не было. Остались только Теи Тетуа и Тахиа-Момо. Такие же веселые, как вчера. Солнце сияло, птицы пели, кругом простиралась приветливая долина. Край нашей мечты. Нам бы сразу сюда попасть...

Теи Тетуа был единоличным владельцем долины Уиа; во всяком случае никто не оспаривал его прав, и мы могли выбирать для своего жилья любое место, не думая о плате. Мы были гостями в его королевстве; все, что принадлежало Теи Тетуа, принадлежало и нам. Старику было чуждо понятие личного имущества.

Постройки Теи расположились в пальмовой роще на южном берегу залива. Некогда для защиты от паводка здесь соорудили террасу; к тому же дома были обнесены прочной каменной стеной, чтобы на участок не заходили дикие и полудикие свиньи, которых в безлюдной долине развелось огромное множество. Сразу за стеной протекала быстрая мелкая речушка, вливаясь в море через широкий просвет в булыжной баррикаде, воздвигнутой вдоль пляжа мощным прибоем. Высокая подковообразная баррикада косо спадала в бушующие пенистые волны, которые неистово таранили ее, не позволяя ни купаться, ни спускать на воду лодку.

За речушкой, рукой подать от хижин Теи Тетуа, на самом берегу раскинулась зеленая поляна, любимое пастбище диких свиней и коз. Между кокосовыми пальмами было вдоволь места, и мы решили тут обосноваться. С моря всегда дул ветер; кругом чисто, хорошо, можно не опасаться микробов и насекомых. На своем пути от Южной Америки вечный пассат без отдыха пролетал семь-восемь тысяч километров до того, как обрушиться на каменный барьер и на высокие пальмы, которые качались над нашей головой, словно тростинки. Привезенных белым человеком окаянных комаров уносило далеко в заросли. До чего отрадно было увидеть Полинезию такой, какой она была до появления комаров, этих маленьких кровопийц, сделавших жизнь в Омоа невыносимой для нас.

Старик предпочел бы, чтобы мы поселились в его доме, но, поскольку мы выбрали место по соседству, он уступил, только взялся проследить за тем, чтобы на этот раз мы построили хижину, которая не рассыплется через несколько месяцев. Он возмутился, когда Тиоти рассказал ему про нашу зеленую бамбуковую хижину в Омоа, и негодующе поджимал губы при мысли о своих нынешних соплеменниках. Они нисколько не дорожат опытом и знаниями стариков. Сидят сложа руки, время убивают в ожидании, когда созреют кокосовые орехи и шхуна придет за копрой.

Теи Тетуа почти не соприкасался с современным миром. Только дважды ходил он через горы в Омоа; последний раз - чтобы привести Тахиа-Момо, а то уж больно тоскливо стало одному. Давным-давно добрался до Уиа один миссионер, чтобы крестить Теи Тетуа и одарить его бронзовым крестом для будущей могилы. Люди пробовали высадиться на берег за кокосовыми орехами не одним же свиньям ими пользоваться. Но прибой немилостиво обошелся с лодкой, и Уиа, как и весь восточный берег, оставили в покое. Не было тут никакой прибыли для современных людей.

Памятью о неудачной затее служил сооруженный на берегу сарай для сушки копры да старая, рассохшаяся долбленка. При нас ее ни разу не спускали на воду, но мы с восхищением думали об отваге и искусстве людей, некогда выходивших в море на таких скорлупках.

Теи Тетуа с восторгом и гордостью рассказывал о людях и событиях минувших дней. Не то, что наш добрый друг пономарь. Вообще Теи был одним из немногих встреченных нами островитян, кто душой и телом оставался истинным полинезийцем. Как Терииероо на Таити и Тераи на Хива-Оа. Человеку, видевшему одни лишь заманчивые второстепенные стороны нашей цивилизации, требовалась немалая мудрость и проницательность, чтобы уразуметь: только там стоит стремиться к прогрессу, где он приносит явную пользу. Терзаемые болезнями, зависимые от заходов шхуны, островитяне на западном берегу Фату-Хивы не знали и половины радости и благополучия, согревавших душу старика Теи, который ни в чем не испытывал недостатка, особенно теперь, когда у него появилось общество.