Мургаш - Добри Джуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жена Михала нас ждала. Пылала печка, фитиль на лампе был привернут. Мы остановились посреди комнаты и не могли сдвинуться с места.
— Боже, — всхлипнула женщина при виде наших лиц, в которых не было ни кровинки. — Боже, что случилось?
— Ничего, — глухо прошептал Михал. — Дай нам ракии.
После ракии женщина дала нам смальцу. До самого рассвета мы растирали себя и согревались. Потом уснули тревожным сном, какой бывает у осужденного на смерть за час до исполнения приговора.
Еще много раз я встречался с Михалом, пока однажды…
О скольких наших дорогих товарищах, вспоминая, приходится говорить «пока однажды»…
Однажды полиция связала Михалу руки и повезла его в Софию.
По дороге он принял решение: следствия не должно быть…
Поезд летел по ущелью, останавливался на станциях, и каждая остановка приближала его к Софии, к полицейскому аду.
— Можно… на минутку выйти… в клозет? — попросился Михал у полицейского.
Один из конвойных повел Михала в конец вагона. Что может сделать связанный человек?
Дойдя до площадки, Михал толкнул грудью полицейского и бросился вперед. Спустя мгновение он был уже на ступеньках вагона, а под ним в сумасшедшем беге неслась земля.
Скорее, скорее, пока не схватили!
Дверь все же отворилась, и полицейский с пистолетом в руке наклонился над Михалом.
А тот прыгнул, но не рассчитал и попал под колеса поезда.
И вот над воротами дома нашего Михала появился черный флажок — зловещий вестник смерти.
«Раз от него ничего не удалось выведать о партизанах, нам расскажет жена. Припугнем ее, сожжем дом и, если не скажет, арестуем. Не может жена ятака не знать, где скрываются партизаны…» — так решил полицейский начальник и послал в Рашково группу сыщиков и полицейских.
Начался допрос.
— Где партизаны?
— Кто убил моего мужа?
— Никто. Сам прыгнул с поезда, и его раздавило.
На этот раз полиция говорила правду.
— Скажи, где партизаны, — продолжал шпик, — тебе ничего не будет. Останешься дома со своими детьми. Ты еще молода, красива, можешь снова выйти замуж. Только одно слово! Иначе сама знаешь, что с тобой будет.
— Ничего не знаю. Михал со мной не говорил об этом.
Лицо под черным платком побелело. Только глаза горели, словно какая-то внутренняя сила непрестанно раздувала в них жар.
— Все равно все расскажешь, когда попадешь к нам, — заявил сыщик. — Знай: муж твой испугался и спрыгнул с поезда. А если ты будешь упрямиться, переломаем тебе кости. Тогда все расскажешь. Инвалидом станешь и сгниешь в тюрьме, а дом твой сожжем…
«Боже мой! — дрогнуло сердце женщины. — Неужели затем погиб Михал, чтобы я выдала его товарищей?» Сжатые губы с трудом вымолвили:
— Ничего я не знаю…
Шпик махнул рукой и посмотрел на часы. Время шло, а эта баба упорствует.
— Давай собирайся!
Женщина поднялась, сделала шаг и зашаталась.
— А дети как?
— Дети останутся здесь.
— Дети… Можно с ними проститься?
— Давай, да поскорее.
Она вышла в соседнюю комнату, прижала к груди детей, и слезы полились из глаз. Полицейский, наблюдавший эту сцену, отвернулся. Женщина как будто только этого и ждала. Она шагнула к полке и в миг скрыла за пазухой острый нож. Этого не видели ни дети, ни полицейский.
— Ну пошли! — обернулся он к ней.
Мать стиснула в последнем объятии детей и пошла. За ней следовали сыщик и полицейские, а на пороге стояли плачущие дети.
Женщина остановилась. Десять каменных ступенек вели во двор, а оттуда путь был один — в полицию.
— Иди! — прикрикнул шпик.
— Сейчас, — ответила женщина, — сейчас…
Она сделала шаг в сторону, согнулась, и никто не заметил, как в руке появился нож, который она вонзила себе в грудь. Увидели только, как она медленно опустилась на пол. Губы ее шептали какие-то предсмертные слова. Какие? Их никто не расслышал.
3
Странная вещь человеческая судьба! Пройдет человек через крутые овраги, пересечет бурные потоки и вдруг оступится на ровном месте и упадет.
Одним из лучших наших ятаков был Тодор Мельник. Десятки раз мы побывали у него. Тридцать дней провел наш помощник в полицейском застенке в мае 1944 года, все выдержал, не сказал ни слова и вернулся домой.
И вот в начале 1949 года в Новачене началась организация кооперативного хозяйства. Первым его председателем стал Тодор Мельник. Он был хорошим хозяином и верным коммунистом.
Однако во времена коллективизации болгарское село нельзя было назвать «ровным местом».
В один из весенних дней в Ботевграде должна была состояться районная партийная конференция. Открытие было назначено на вторую половину дня.
Новачене недалеко от Ботевграда. Закусив наскоро, бай Тодор послал за сестрой — она тоже была делегатом на конференции — и решил забежать в канцелярию хозяйства.
Там его ждали несколько человек. Он поговорил о одним, с другим, потом занялся документами. И никто не заметил, как все произошло. Послышался только сдавленный стон, председатель выпрямился, схватился за спину, а когда развел руки, они были в крови. Он медленно сполз на пол.
— Убили меня!
Сзади председателя с окровавленным ножом в руке стоял старик с мутным безумным взором.
— Убили меня!.. — снова простонал бай Тодор и закрыл глаза.
Все бросились к бай Тодору, пытались остановить кровь, а она лилась ручьем.
Повозка для делегатов превратилась в больничную линейку.
Ботевградские врачи остановили кровотечение, но заявили, что человек в тяжелом состоянии, неизвестно, выживет ли, надо делать переливание крови.
Люди тут же начали предлагать свою кровь. Сделали переливание. Ненадолго удалось задержать жизнь, быстро бегущую к концу.
Приехал хирург из Софии. Самый лучший, какого можно было найти. Но и он ничего не смог сделать — слишком опасной была рана.
Так ушел от нас бай Тодор Мельник в годы, когда уже не было ни полиции, ни жандармерии, когда мы были у власти, но когда еще надо было бороться с невежеством людей, которым мы хотели дать счастье…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Первый день 1943 года.
В доме нас двое — я и Аксиния. Она спит в люльке и время от времени ножонками сбрасывает с себя пеленки.
По случаю праздника я надела на нее новую красную рубашечку с белыми цветочками, белые чулочки, а на голову нацепила большой белый бант.
Вот уже много дней от Добри нет вестей. Хоть бы одно словечко передал оттуда — сверху! Но у партизанской почты нет расписания. Весть может прийти сегодня, может через месяц, а может…
Кто-то легонько стучит в дверь. Открываю — Илия Дойчинов, товарищ Добри по военной службе.
— С Новым годом,
