Русские инородные сказки - 6 - Макс Фрай

Есть такой образ Богородицы — Божья Матерь Сухого Древа. Она привиделась одному святому человеку. (Я думаю, он был рыцарем…) Крохотная, как царица эльфов, она стояла посреди сухого древа, на ветвях, и вокруг нее летало сияние. Это так же красиво, как крест на лбу оленя, среди рогов.

Мне думается, что то сухое дерево в Александровском парке имеет какое-то отношение к Божьей Матери Сухого Древа. Может быть, отражение этого Древа в нашем мире. Его тень, напоминание о нем. Я часто подхожу к нему, задираю голову и пытаюсь догадаться, на какой ветви может явиться крохотная Богородица. Где запляшут золотистые огоньки, очерчивая овальное «яйцо», скорлупу, где поместится ее хрупкий образ?

Вот бы она явилась и забрала к себе деда Сашку! И ему будет лучше, и мне.

Я жаждала этого с огромной силой, и иногда даже убеждала себя в том, что вижу изящную эльфийскую фигурку — вон там, где ветки похожи на оленьи рога…

Но ничего подобного, естественно, не происходило. Я по-прежнему работала в своей цветочной тюрьме старшим надзирателем, дед Сашка по-прежнему сидел на ступенях, орал и вонял, а сухое дерево оставалось сухим и необитаемым.

Потом произошла одна перемена. Как-то раз, отправляясь на работу, я обнаружила, что дед Сашка завел себе собаку. Это был совершенно крохотный щенок, желтоватенький, с очаровательным хвостиком и расползающимися лапами. Бог знает, где старик добыл это существо. Здесь в округе полно бездомных собак, время от времени у них рождаются щенки. Некоторые со временем расходятся по благодатным помойкам, другие оседают на руках местных жителей: сердобольных собачников в округе много.

Странно, конечно, что дед Сашка оказался из их числа.

Должно быть, пес понадобился ему для того, чтобы ловчее выпрашивать милостыню, подумала я.

Но — ничего подобного. Как только у деда Сашки завелась Диянка, он вообще перестал интересоваться своим непосредственным ремеслом. Диянка заняла все его мысли. С поразительным равнодушием он бросал свою «чашку» для сбора подачек (это была грязная полиэтиленовая крышка от банки), вместе с монетами, и отправлялся выгуливать Диянку.

Вот это номер! Я не поверила собственным глазам! Человек, которому лень было встать для той же цели, теперь бродил по парку с мотающейся на веревке собачонкой. Диянка жмурилась, когда он с сильным нажимом на спинку гладил ее своими корявыми лапами.

Он таскал ее на руках, учил «сидеть» и «давать лапу», и она приходила в неописуемый восторг, когда вдруг соображала, чего от нее добиваются.

Я наблюдала за ними украдкой. Дед Сашка не перестал быть грязным, как сама помойка, а Диянка не делалась ни более породистой, ни более изящной; однако вместе эти двое являли некий абсолютно цельный образ: они были полностью замкнуты друг на друге.

Так самозабвенно, как Диянка любила своего хозяина, не способно больше любить ни одно существо. Она прозревала в нем какие-то таинственные красоты, скрытые от нас.

Дед Сашка старался быть достойным этой всеобъемлющей любви. Это сделалось очевидным, когда он где-то постирал свою одежду.

А потом я обнаружила у него в руках книгу. Это была «Кинология», изданная в конце шестидесятых, с классическим Мухтаром на синей, обтрепанной обложке. Несомненно, старик откопал ее на какой-нибудь свалке. Там часто встречаются книжки.

Диянка заинтересованно нюхала корешок, засматривала деду в глаза и на всякий случай изо всех сил виляла хвостом.

В этот день я впервые поздоровалась с дедом и дала ему десять рублей. И до сих пор не жалею, хотя десятка была нужна мне самой и из-за приступа внезапной щедрости я лишила себя банки колы, которой обычно утешаюсь, перечитывая в тысячный раз историю рыцарей-братьев Балина и Балана или какое-нибудь из сказаний о Копье.

По выходным, когда получается, я бросаю все и встречаюсь с друзьями. Еще одно бегство от реальности. Нас иногда называют «ролевиками», но это не вполне соответствует действительности: моя компания почти не участвует в ролевых играх. Мы предпочитаем проводить маленькие турниры и этим ограничиваемся.

Нормальный ролевик (если, конечно, бывают таковые) способен сегодня играть короля Артура, завтра — капитана гоблинской гвардии, а в последний четверг августа — Риббентропа в игре по Второй мировой войне. У нас так не получается. Наше маленькой рыцарское сообщество не переключается с темы на тему. Каждый носит только одно имя, которое считает своим. Меня, например, зовут Лионесса. Для тех, кто понимает, это имя говорит о многом. Я не мыслю себя в иной роли. Просто не смогу быть никем иным, только Лионессой. То же самое — любой из наших. Они — рыцари Круглого стола, и все.

Мы встречаемся на платформе «Удельная» и выезжаем куда-нибудь в безлюдное место, в лес, где разбиваем шатры и проводим время в рыцарских забавах. Дамы угощают благородных рыцарей вином, фруктами или чем-нибудь более существенным вроде сладких булочек. Наши рыцари тренируются на мечах и копьях. У нас пока нет лошадей, но, думаю, когда-нибудь, если все пойдет как шло прежде, появятся и лошади. У реконструкторов же есть настоящая конница!

А мы все-таки не реконструкторы. Мы не воспроизводим рыцарский доспех XV века до мельчайших подробностей, не куем в настоящих кузницах «аутентичные» мечи и не шьем костюмов, которые дали бы сто очков вперед любой театральной костюмерной. Мы пытаемся воссоздавать дух волшебной сказки. Мы попросту живем в ней. Как Дон Кихот, только с меньшими потерями. Наверное, мы не такие максималисты, как он, но во всем остальном вполне подобны рыцарю Печального Образа.

Фактически я живу от одного выезда на природу до другого, а зимой жизнь моя совершенно замирает. И я знаю, что у многих так.

Из наших мне ближе всех сэр Тор. Я не знаю его паспортного имени. О таких вещах спрашивать не принято. Если человек не сказал с самого начала: «Меня зовут Миша, а по-другому — сэр Ламорак», стало быть, не считает нужным представляться как-то иначе.

Сэр Тор высокий, худой, у него очень красивое, немного странное лицо. Он бледный, с темно-русыми волосами. Глаза у него такие, как будто он целыми ночами просиживает за компьютером. Наверное, работает где-то программистом, не знаю.

Я знаю о нем только одно: он рыцарь, его имя сэр Тор. Он, как и я, больше всех грустит о том невозможном мире артуровских легенд, где мы никогда не сможем побывать по-настоящему. Иногда он рассказывает о Томасе Мэлори — так, словно когда-то знал его и был с ним дружен. Мы все, конечно, любим сэра Томаса Мэлори, автора нашей любимой книги, но так, как Тор, о нем не умеет говорить никто. Он придумывает всякие подробности о жизни сэра Томаса, совершенно живые, достоверные.